В какой-то момент щекотка стала невыносимой, и я прыснул. Питер и Чжан синхронно повернулись в мою сторону. И как раз в этот момент эта проклятая щекотка все-таки исчезла.
— Все в порядке, приятель? — участливо спросил Питер.
Вместо ответа я показал большой палец.
— «Орел» ноль-первый, — раздалось в шлемофоне, — выход на расчетную орбиту подтверждаем. Заход по двухвитковой схеме. Отбой до ноль-четыре-ноль-ноль.
— ЦУП, приняли, — ответил американец, — на борту норма. Отдых до ноль-три-пять-пять, прошу подтвердить.
— Программу подтверждаем, — ответил тот же голос в шлемофоне, — до связи, «Орел»
— Отличный отсюда вид! — Чжан отстегнулся, и придвинулся к иллюминатору со своей стороны.
— Проходим Индокитай, — ответил Питер, — места там хорошие. Отдых отличный. Я успел съездить пару лет назад. Мой дед там воевал — вот, устроил себе экскурсию по местам боевой славы.
— Мой отец тоже, — ответил Чжан. После этого он отплыл от иллюминатора, подлетел к распределительному шкафчику, который располагался между нашими креслами, открыл крышку, и уверенным движением выдернул несколько проводов из гнезд, — теперь можем говорить свободно, — прокомментировал он свои действия.
— Уверен? — Питер скептически изогнул бровь.
— Уверен, — кивнул Чжан, — все модули связи из китайских комплектующих. С нашими закладками.
— Поэтому мы никогда и не доверяли нашим частникам! — нахмурился американец.
— И правильно делали, — улыбнулся полковник, — в общем, такое дело. Все уже догадались, что нас приносят в жертву?
Мы с Питером переглянулись.
— Были такие мысли, — согласился я.
— И я вроде как не против, — кивнул Чжан, — у меня двое детей. Мальчишки оба. Мне себя не жалко — ради того, чтобы они жили.
— У меня родители… — сказал я.
— А у меня — никого! — вмешался Питер, — и я сторонник свободных отношений!
Я беспомощно поглядел на китайца, надеясь, что тот найдет какие-то слова, приличествующие ситуации. Но тот предательски молчал, и многозначительно пучил глаза.
— У меня никого нет, — повторил Питер, — но я вообще людей люблю.
«По-всякому», — додумал я про себя, и невольно улыбнулся.
— И знаю, что такое долг и честь, — продолжал американец, — там, где работаю я, эти вещи — единственное, что удерживает психику на плаву. Так что со мной проблем не будет. Если это спасет Америку, то я готов.
— Я думал об этом, — повторил я, — и нашел, что есть некоторые нестыковки… ну, то есть, гипотеза, что нас сливают, не вполне совершенна.
— И какие же? — насторожился китаец.
Я мысленно обругал себя за неосторожность. Не рассказывать же им теперь про то, что я видящий?
— Наша экспедиция готовилась до того, как появилась эта съемка с астероидом, — я пожал плечами, — и первоначальная цель была явно иной. Появление угрозы ускорило реализацию проекта, и только.
— Получается, мы получим настоящие инструкции уже на Марсе? — Питер почесал подбородок, — что ж. Признаю, вполне в духе нашей организации.
— Что делает твой тюрвинг, Григорий? — спросил Чжан, — друг про друга мы давно знаем. Уверен, и ты знаешь о нас тоже, — он указал на американца, — но с тобой какие-то непонятки. Если было бы больше времени, уверен, мы бы договорились о том, чтобы раскрыть карты.
— Я… я не уверен, что могу говорить об этом, — осторожно сказал я, но внутренне сильно напрягся, готовясь ко всему — вплоть до попытки тюрвинг отнять.
— Да брось, — вмешался Питер, — расслабься. Не собираемся мы тут играть в инквизицию! Не хочешь — не говори!
— Думаю, у меня он самый страшный, — продолжал Чжан, — даже если план удастся, и я его применю — мне придется иметь дело со влюбленными в меня пришельцами. Иногда кажется, что гибель — не такая уж и плохая идея, ага?
— Мой заставляет исчезать врагов, — ответил я, — причем не только тех, которых видно, а целые социальные группы, и цепочки подчиненности. Остается одежда, и все личные вещи, вплоть до трусов. Но люди исчезают.
— Интересно, — произнес Питер, — аннигиляция? Слияние со средой, или же что-то поинтереснее?
— Я не знаю, — я постарался как можно более искренне изобразить недоумение; делиться тем, что открылось прошлой ночью благодаря визиту незнакомца в черном комбезе, мне совершенно не хотелось, — есть разные теории, но ни одна не получила окончательного подтверждения. Или мне просто не предоставили такую информацию.
— Ясно, — кивнул Чжан, — нам известно то же самое. Думал, может ты сам что-то подозреваешь, или о чем-то догадываешься. Это могло бы быть полезно всем нам.
— Не факт, — ответил Питер, — если принять во внимание, что истинная цель полета нам может быть неизвестна. При некоторых раскладах нам лучше было бы сохранить неведение относительно друг друга, — он вздохнул, — но, так понимаю, разведка у всех хорошо работает, и обратно знания не отдать.
— Как ты получил тюрвинг? — я решился спросить американца, — по слухам, у вас попытка им завладеть была чем-то вроде легализованной эвтаназии.
— Просто повезло, — широко улыбнулся Питер, — узнал, что контроль над тюрвингом нужен, чтобы Америка гарантированно получила участие в полете. Из-за вас, шустрых русских, мы реально могли оказаться за бортом. И никто ничего не мог поделать. А двое русских на борту корабля надежды — это уже заявка на мировое господство. Что мне совершенно не нравится.
— А что так? — спросил я, — по мне так твоя родина очень яркий пример того, когда мировое господство очень даже нравится.
Питер зыркнул на меня, но промолчал, сделав вид, что чем-то заинтересовался в иллюминаторе.
— Так, — вмешался Чжан, — я врубаю прослушку. Если будем молчать слишком долго — это будет подозрительно.
Я согласно кивнул.
12
Космический туалет — вещь крайне специфическая. По правде говоря, не представляю, как народ справляется в смешанных экипажах. Хотя нет, вру — кажется, все-таки представляю: старыми добрыми памперсами. Потому что сделать то, что предполагает эта хитроумная система шлангов, вентиляторов, мешков и присосок, практически, публично — это нужно иметь или очень крепкие нервы, или очень своеобразный склад характера.
У мужчин в этом смысле есть совершенно незаслуженное преимущество. Альтернатива памперсам, которой я с удовольствием воспользовался. Такая штуковина, которая надевается прямо на член, и закрепляется специальным поясом. Моча отводится по специальной трубке в плоский баллон с клапаном под отрицательным давлением, закрепленный на внутренней поверхности правого бедра. Левое бедро, кстати, было занято специально сделанной для этого полета кобурой для тюрвинга. Такое вот соседство.
Пиктограмма с мужской и женской фигурками в капсуле издевательски висела прямо под нашими головами. Теоретически я знал, что дверца раскрывается в небольшую ширму — как раз достаточного размера, чтобы прикрыть булки, но не более того. Хорошо хоть во время подготовки на Земле познакомиться с этим устройством ближе я просто не успел.
Все эти часы я с ужасом ожидал, что будет, если кому-то из нас сильно приспичит по крупному. Но, к счастью, не пронесло. Никого.
Даже по-маленькому никто в бортовой туалет не ходил. Очень вероятно, у всех было такое же устройство, как у меня, или же его аналог.
И все равно — несмотря на относительный комфорт и удобство — сходить в туалет, не снимая скафандра, к тому же, глядя на соседей, или участвуя в обсуждении особенно живописного урагана, зависшего над Мадагаскаром, было тем еще испытанием. Сфинктер просто наотрез отказывался подчиняться, несмотря ни на какие доводы разума, и переполненный мочевой пузырь. Но, промучившись минут тридцать, я все-таки смог одолеть свой организм. Наверно, это был самый необычный поединок в моей жизни.
До сближения с кораблем мы успели перекусить, и даже немного вздремнуть. Сон в невесомости — дело очень благодарное. Еще не придумали перину, которая была бы мягче полного отсутствия веса.
Забавный факт: если капсула — челнок, которая вывела нас на орбиту, имела собственное имя: «Орел» (банальщина жуткая, но все-таки), то главный корабль такой чести не удостоился. Катя сказала, что название корабля — это единственный вопрос, который не удалось согласовать всем заинтересованным сторонам. И в итоге им решили просто не заморачиваться.
— «Орел», стыковка через пять минут. Займите места, и пристегнитесь, — прозвучал обезличенный голос в шлемофоне.
Мы послушно заняли места. На большом мониторе напротив моего кресла уже было выведено изображение с внешней камеры, по центру которого был стыковочный узел большого корабля.
Сам безымянный корабль выглядел несуразно, и в то же время величественно. Несуразно — потому что инженеры с видимым удовольствием плевали на сопротивление воздуха, добавляя изогнутые под немыслимыми углами фермы с эмиттерами защиты, вакуумными и электромагнитными датчиками, и прочими крайне полезными в космосе штуковинами. Величественно — потому что он был огромным. По-настоящему большим. Раза в три больше МКС в ее лучшие времена. Оба центровых отсека состыковали практически идеально. Если не знать, что корабль — по сути, химера, созданная из двух проектов, то заподозрить что-то подобное было бы сложно.
Кольцо ускорителя главного плазменного двигателя было вынесено на длиннющих фермах, метров на пятьдесят от жилых отсеков, да еще и прикрыто массивной куполообразной защитой.
Наша орбитальная капсула выглядело недоразумением на фоне этой громадины.
— Впечатляет, да? — прокомментировал Питер.
Чжан что-то ему ответил по-китайски.
— Главное, чтобы надежным был, — заметил я, — внешность — это вторично.
Питера мои слова почему-то рассмешили.
Стыковка проходила в полностью автоматическом режиме. И, пожалуй, мы сближались значительно быстрее, чем мне было бы комфортно. Совершенно ясно, что человек не смог бы достаточно быстро корректировать траекторию на такой скорости. Неприятное чувство — ощущать себя балластным пассажиром среди всемогущих компьютеров.
И все-же, несмотря на скорость, пристыковались мы совершенно плавно. Я даже не почувствовал ни малейшего толчка. Просто в какую-то секунду на пульте загорелся зеленый огонёк, сигнализирующий о том, что стыковка прошла успешно.
Кстати, стыковочный модуль на нашей капсуле, и на корабле был специально усилен для этой миссии — чтобы выдерживать ускорение вплоть до пяти же. Избыточное требование, но на душе как-то становилось теплее оттого, что оно выполнено. Все потому, что капсула не будет возвращаться на Землю, а полетит с нами. Посчитали, что так проще. Насчет проще, если честно, я не уверен — но психологически так точно намного комфортнее.
— Стыковка завершена, — сообщил все тот же голос оператора с Земли, — давление уравновешено, корабельные системы синхронизированы. Переход в основной транспорт разрешаю.
— Ну что, господа, — сказал Чжан на английском, — займемся делом?
Мы с Питером переглянулись, но промолчали.
Шлюзовая камера была раза в четыре больше внутреннего пространства орбитальной капсулы. Тут были стойки с тремя жесткими скафандрами, предназначенными для выхода в открытый космос, и скутеры для передвижения в пространстве вблизи корабля.
А еще тут пахло самолетной стерильностью, новьём и какими-то тонкими ароматизаторами. И этот запах создавал совершенно неуместное настроение дорогого отеля, которое же, однако, только укрепилось, когда мы прошли на борт.
В отличие от орбитальный станций, интерьер корабля был спроектирован с четким позиционированием верха и низа. Не удивительно — ведь большую часть времени полета двигатели будут создавать ощутимую тягу, почти в четверть же. Сначала на разгон, потом — на торможение. Внутри не было никаких острых углов и твердых поверхностей. Дорогие материалы отделки — негорючий вспененный пластик мягких оттенков, и приглушенное мягкое освещение визуально делали помещение просто верхом комфорта. Конечно, я знал схему корабля, все характеристики и особенности бортовых систем — мы все это учили на земле. Но одно дело знать в теории, другое дело увидеть этот шедевральный космический отель воочию. Точнее, не отель даже. Скорее, круизный лайнер. Наверно, это было бы более уместным сравнением.
— По плану включение тяги через десять минут. Нас гонят. Поэтому занимаем каюты, и собираемся на мостике, — сказал Питер.
— Мы как бы в курсе, — ответил Чжан, и поплыл по коридору, отталкиваясь от специальных поручней, в сторону жилого отсека.
Каюта по внутреннему убранству действительно была достойна оказаться на борту какого-нибудь новейшего круизного лайнера. Только вместо балкона, откуда бы открывался вид на океан, тут было кое-что покруче. Панорамный круглый иллюминатор, из которого открывался совершенно крышесносносный вид на Землю.
Было бы здорово, если бы каждый человек на Земле хотя бы раз в жизни имел бы такую возможность — увидеть нашу планету в таком вот иллюминаторе, из окна роскошной каюты. Бесполезно описывать мои эмоции в тот момент. Но они совершенно точно меня изменили, и сильно повлияли на мои дальнейшие решения. Мне бы очень хотелось, чтобы такое же влияние испытало как можно больше людей.
— Внимание, экипаж! — сказал приятный женский голос; мне даже показалось, что его обладательница находится вместе со мной в каюте — на акустические системы тут явно не поскупились, — включение тяги через три минуты. Всем занять места согласно штатному расписанию.
13
Первый импульс был совсем коротким, но сильным. Пока я лежал в удобном кресле, навалилась тяжесть — почти настоящая, земная. Около часа ускорения на одном «же». Роскошно. Жаль, нельзя было встать и пройтись — это категорически запрещал протокол тестового запуска силовой установки на такую серьезную тягу.
Потом снова вернулась невесомость. Мы находились на пути к Луне, и когда я вернулся в каюту, мне показалось, что Земля ощутимо уменьшилась.
Весь полет до Луны — совсем не долгий, около двенадцати часов, — я планировал провести в своей каюте. Нужно было многое обдумать. Да и просто поспать не мешало бы — накануне старта сон не больно-то удался. А дремота в капсуле была рваной, не глубокой, и не принесла ясности мыслей.
Однако и в этот раз моим планам не суждено было реализоваться.
Я едва успел переодеться в бортовую одежду — хлопчатобумажные штаны и майку — как в дверь деликатно, но настойчиво постучали. Это было неожиданно. Возле каждой каюты была специальная сенсорная панель, с помощью которой можно было попросить разрешение на вход. Аналог дверного звонка. Но нет — это был стук.
Открыв дверь, я обнаружил полковника Чжана. Он висел параллельно полу, и молча глядел на меня. Я уже было набрал в легкие воздух, чтобы спросить, какого фига он вытворяет, но тут обратил внимание, что правой рукой китаец делает едва заметный жест, указывая направление вниз — туда, где была пристыкована орбитальная капсула. Едва заметно кивнув в ответ, я закрыл дверь.
Когда я добрался до капсулы, Питер и Чжан уже были на месте. Я аккуратно задраил за собой люк.
— Ну и как мы объясним Земле, для чего мы тут собрались? — спросил Питер, едва я успел загерметизировать помещение.
— Если придется объяснять, — пожал плечами Чжан, — можно придумать всё, что угодно. Мы забыли на борту амулеты, которые сигнализируют о наступлении невесомости. У всех ведь такие были, надеюсь?
— У меня не было, — я покачал головой.
— Не важно, — ответил полковник, — они все равно не смогут проверить. Скажи, что это любой предмет из личных вещей.
— У меня нет с собой личных вещей, — я пожал плечами, — ну, кроме тюрвинга.
— Трусы-то у тебя есть? — вмешался американец, — вот, скажи, что любимые трусы — и есть твой амулет. Если спросят.
— Все-равно как-то не убедительно, — заметил я.