— Все равно не понимаю, — я покачал головой, — я ведь все-таки свой. Зачем сразу убивать-то? Хоть поговорили бы!
— Ну так они не сразу, — Катя покачала головой, — поговорить пытались. Неумело — это правда, не нужно было заходить от родителей. А потом они получили доказательства, что ты с нами сотрудничаешь. Что деньги от нас принял.
Пока до меня доходил смысл сказанного, Катя остановилась возле единственной оставшейся кирпичной стены какого-то разрушенного строения. Судя по всему, развалинам было лет сорок-пятьдесят. По крайней мере, на месте бывшего фундамента успели прорасти довольно крепкие деревца.
— Вот и пришли, — вздохнула она.
— Как-то не впечатляет… — пробормотал я.
— Подожди, ты еще главное не видел, — заговорщически улыбнулась Катя, и направилась налево от руин, на холм, по вершине которого шел сетчатый забор. Оттуда, сверху, я разглядел, что у стен разрушенного здания находятся полузасыпанные вентиляционные трубы, какие бывают возле бомбоубежищ. Нашелся и вход — ловко замаскированный разросшейся и высохшей травой.
Она уверенно спустилась ко входу, что-то нажала на двери, послышался короткий металлический лязг, и железная дверь, покрытая облупившейся зеленой краской, распахнулась. Из темного подземелья пахнуло затхлостью и плесенью. А еще откуда-то из темноты донесся подозрительный писк, наводящий на мысли о крысах. Меня передернуло.
— Ну же! — подбодрила Катя, потом извлекла откуда-то из кармана куртки крохотный светодиодный фонарик; белый луч разрезал плотный мрак, высветив влажные, покрытие какой-то слизью и плесенью стены, — смелее!
— Я никуда не пойду, — неожиданно для себя самого произнес я.
Катя обернулась, и посмотрела на меня. Кажется, в искреннем удивлении.
— Почему? — спросила она.
— Ты еще спрашиваешь? — вопросом ответил я, — после того, что только что сказала?
— А, ты об этом! — она покачала головой, — ну не глупи же. Помнишь, что я говорила о доверии? Самое главное для этого — не врать. Вот я и сказала тебе правду. Ты недоволен?
— Не люблю, когда меня используют, — сказал я, так же тихо, — еще и кичатся этим потом.
— Гриш, — вздохнула, Катя, — никто тебя не использует. Если хочешь — оставайся. Мы не будем тебя ни к чему принуждать. Я уже говорила — наша организация работает на иных принципах. Не так, как государственные службы. Наверно, поэтому мы и можем с ними успешно конкурировать, не имея таких ресурсов. Но вот что я тебе скажу. Сейчас тебя точно убьют. Даже разбираться не будут. Найдут способ, как обойти защиту тюрвинга. Но вот если бы ты дал им возможность себя уболтать, когда они позвонили — все было бы куда интереснее. Не помню, я говорила, как они обеспечили гарантированную лояльность своего видящего? Его заразили особым вирусом, на основе генома ВИЧ. Если раз в месяц не принимать таблетку — умираешь за день, в страшных мучениях. Естественно, рецепт таблетки в строжайшем секрете. Прием только под контролем, чтобы ни молекулы нельзя было сохранить для дальнейшего анализа. Тебе бы очень понравилась жизнь на таком коротком поводке?
Я вздохнул. Подумал секунду. А потом последовал за Катей в затхлое подземелье.
11
Мы довольно долго спускались по влажной, склизкой лестнице. Отчетливо попахивало канализацией, но крыс, к счастью, видно не было. Должно быть, эти умные твари благополучно убежали подальше от яркого луча фонарика.
— Слушай, а по приятнее места нельзя было найти, а? Для убежища? — решился сказать где-то минут через сорок этого блуждания по подземелью; мне нужно было услышать свой голос. А то масса грунта наверху стала вдруг ощущаться почти физически.
— Гриша, это не убежище, — терпеливо пояснила Катя, продолжая уверенно идти вперед, — это — путь отхода. Нам повезло, что он оказался в зоне досягаемости.
— Ты знаешь их все? — спросил я, — или каждый раз как-то получаешь указания?
— Знаю, — кивнула Катя, — Москва — это моя зона ответственности.
— Значит, ты все-таки шишка, — улыбнулся я.
— Я — оперативник, — упрямо повторила Катя, — кстати, некоторые из схронов я обустраивала лично. Но не этот. Тут слишком сложно, пришлось привлекать специалистов.
Лестница закончилась, и начался длинный коридор со сводчатым низким потолком, с которого свисали то ли корни, то ли наслоения грязи и плесени. Под ногами неприятно хлюпало. А где-то не так далеко слышался шум воды. Большой воды, если быть точным. Коридор закончился ржавой дверью со штурвалом и кремальерой. Катя уверенно подошла к ней, но, вместо того, чтобы крутить штурвал пошарила на стене где-то справа, и дверь со звуком сработавшей пневматики стремительно отскочила куда-то внутрь стены.
— Впечатляет, да? — улыбнулась она, — любой специалист потратил бы пару дней, пытаясь справиться с этой дверью. Даже направленный взрыв не особо помог бы.
— Круто, — кивнул я, и шагнул вслед за ней в гулкую черноту.
Помещение было таким огромным, что свет Катиного фонарика терялся, не достигая свода. Перед нами был огромный резервуар с водой, окаймленный ржавым железным помостом шириной в метр-полтора. На этот помост мы и вышли.
Вода в резервуаре, вопреки ожиданиям, была довольно прозрачной. Луч Катиного фонарика без труда пронзал ее толщу, и терялся в нагромождении каких-то ржавых конструкций на дне. Мне показалось, что там — среди каких-то труб, исполинских шестеренок и маховиков что-то двигалось. Но Катя отвела фонарик в сторону, чтобы посветить под ноги.
— Что это за место? — пораженно спросил я.
— Часть одного сверхсекретного проекта, — пояснила Катя; она повернулась к двери, что-то нажала на стене справа, и та, с таким же пневматическим звуком, встала на место. С этой стороны ее поверхность была совершенно однородной, никаких штурвалов. Она просто слилась со ржавой стеной.
Справа, метрах в десяти от входа, на узком помосте было закреплено два черных цилиндрических пластиковых контейнера, каждый диаметром около метра. Катя подошла к первому, присела, коснулась какой-то выпуклости на левом торце — и контейнер раскололся на две части с легким щелчком. Потом послышался звук, с которым вытекает сжатый воздух из баллона. Однородная черная масса внутри контейнера вспучилась, и с легким плеском упала на воду. Несколько секунд — и рядом с нами, надёжно пришвартованная тонким черным концом к незаметной скобе у основания помоста, покачивалась на воде черная надувная лодка, по типу «Зодиака», только чуть меньше и тоньше.
— Неожиданно, — констатировал я, — мы что, грести будем теперь? Только вёсел что-то не видно…
Катя улыбнулась, и подошла к следующему цилиндру. Тот раскрылся таким же способом, как и первый, но внутри оказался небольшой лодочный электрический мотор, запас уже знакомых мне батарей, и четыре небольших походных рюкзака, плотно чем-то набитых.
— Помоги установить, — попросила Катя, — мотор довольно тяжелый, не хотелось бы его случайно утопить. Водолазного снаряжения тут нет, да и нырять в этих водах, прямо скажем, не рекомендуется.
Я молча взял мотор (не такой и тяжелый, кстати — килограммов десять максимум), и закрепил его в специальном пластиковом гнезде на корме лодки.
— Так понимаю, отсюда есть выход? — спросил я, пытаясь разглядеть противоположную стену резервуара.
— Есть, конечно, — кивнула Катя, — кстати. Пока не забыла, — она покопалась в кармане одного из рюкзаков, и достала еще одну полевую аптечку. — Держи, — сказала она, протягивая пластиковую коробочку.
Я принял подарок, и уже собирался было убрать его в карман, но Катя меня остановила.
— Подожди! — сказала она, и достала свою аптечку, — нужно сделать укол радиопротектора. Это ампула с оранжевой маркировкой, — она извлекла цилиндрик с тонкой полоской ржавого цвета, — вот такой.
Показав мне ампулу, она приложила ее к своему горлу.
— Это еще зачем? — спросил я, открыв аптечку, и с сомнением разглядывая содержимое.
— Будем добираться через коллектор, который соединяет Борисовские пруды с Москва-рекой в обход Городни, — пояснила Катя, — через Сабурово.
— А, завод полиметаллов, — понимающе кивнул я.
— Ага, — согласилась Катя, — самая знаменитая радиоактивная помойка Москвы.
Я выбрал цилиндрик с оранжевой полоской, снял колпачок и, по примеру Кати, приложил его к горлу. Послышалось легкое шипение. Сама инъекция была практически неощутимой.
— В аптеке инструкции нет, — заметил я, — как-то неправильно это.
— Ну а зачем облегчать задачу тем, кто может стать ее случайным обладателем? — Катя пожала плечами, — она все-таки рассчитана на боевую обстановку. Противнику ведь знать не обязательно, как себе жизнь облегчить, например, обыскав труп, правильно? — она грустно усмехнулась. — Поэтому содержимое аптечки учат перед специальным курсом выживания для оперативников. И поэтому я не буду тебе пока озвучивать ее полное содержание — еще не хватало, чтобы ты что-то перепутал в экстремальной ситуации.
— Ясно, — кивнул я, — в целом разумно, но я бы запомнил. Владею мнемотехникой — изучил для себя. Удобно, чтобы пароли и коды запоминать. Так когда мы выдвигаемся? — спросил я, примеряясь, чтобы забраться в лодку.
— После заката, — ответила Катя, — так что сейчас имеет смысл поспать. Дорога будет долгой, а в лодке, еще и на ходу, сам понимаешь — спать никак нельзя, — она вздохнула, и добавила: — кстати, в рюкзаках есть неплохие спальники. И вообще, там подбор снаряжения на все случаи жизни: термокостюмы, болотоходы, и прочее.
— Компактно, однако, — заметил я, распаковывая ближайший рюкзак.
— Высокие технологии в помощь, — улыбнулась Катя. — Спальник сверху, вот этот серебристый рулон, — указала она, посветив мне фонариком.
— Ага, спасибо.
Мы легли возле контейнеров, расстелив спальники прямо на ржавом железе. Катя выключила фонарик. Признаюсь, в темноте мне сразу стало очень не по себе. Казалось, будто стены резервуара начинают неслышно сжиматься, и нас вот-вот затопит поднимающаяся вода.
— Кать… — сказал я, чтобы как-то развеять этот морок, — расскажи о своей организации. Как она называется?
Вообще-то, я оставлял этот разговор для более спокойной обстановки. Чтобы спокойно получить нужную информацию, вдумчиво проанализировать, и потом уже решать, как быть дальше. Но пока события развивались слишком быстро; решения приходилось принимать на ходу, а мне это не очень нравилось.
— Гриш, может, мы… — начала Катя, но я ее перебил.
— Мне не нравится, что я не знаю, на чьей я стороне, — вздохнул я, — и дело даже не в том эпизоде с деньгами, нет. Я должен понимать, для чего вот прямо сейчас я пытаюсь выжить. Может, оно того и не стоит. Понимаешь?
— Не очень, — произнесла Катя с сомнением в голосе, — ты выживаешь, потому что хочешь жить. Это инстинкт. И это правильно.
Я глубоко вздохнул.
— Ты не понимаешь, — сказал я, — конечно, я хочу жить. Но ведь теперь такие дела творятся… самолет этот… а что, если я сам того не ведая буду способствовать какому-то злу? Понимаю, наивно звучит. Но для меня это важно.
— Я уважаю твою позицию, — сказала Катя, — не ожидала, если честно. Но тем лучше, наверное. То, что ты говоришь — оно очень правильно. Правда, понимают это не все. А те, кто понимают — не всегда вовремя.
Она сделала паузу, поерзала в своем мешке.
— Постараюсь рассказать тебе столько, сколько дозволено, — сказала она, — но давай сначала начну про себя. Хорошо?
— Наверно, так даже лучше, — ответил я, — понять, почему ты с ними.
— С нами, Гриша, — сказала она, — ты можешь размышлять, рефлексировать, принимать решения. Но пока мы вместе, привыкай мыслить, что ты — с нами.
Она снова вздохнула; я почувствовал, что она потянулась куда-то в сторону рюкзаков. Послышалась возня, потом звук открывающейся пластиковой крышки.
— Воду будешь? — спросила она.
— Конечно! — ответил я, и потянулся на звук рукой; в этот момент я заметил, что тьма вокруг вовсе не абсолютная. Мягкий, рассеянный зеленоватый свет исходил от воды.
Попив воды, я почувствовал, что голоден. Но спрашивать про еду, и тем более есть в этом месте мне совершенно не хотелось.
— Ты хотела про себя там что-то хотела, — сказал я, возвращая бутыль с водой.
— Про меня… — рассеяно произнесла Катя, — черт, как же соврать-то хочется! — Я не мог разглядеть, но почувствовал ее улыбку, — в контору пришла, если честно, за деньгами и возможностями. Я спортсменка. Биатлон. Даже медали на олимпиаде выигрывала. Потом эта допинговая война, скандалы, подставы, и все прочее… в общем, мир большого спорта для меня закрылся. Федерация, к счастью, в беде не бросила — пристроила тренером в крутую школу, готовить достойную смену. А готовить детей сейчас начинают с трех лет. Представляешь? С трех! — она вздохнула, — вот, пришлось нарабатывать навыки педагога… но я не об этом сейчас. Когда на меня вышли, и сделали предложение — единственное, о чем я думала, это деньги и приключения. Возможность путешествовать. Крутые вещи, крутые возможности, вот это вот все. Понимаешь?
— Понимаю, Кать, — ответил я, — еще как понимаю. Я вот тоже был не согласен, чтобы понизить уровень своих потребностей. С этой проклятой ковидлой я много потерял.
— Я много приобрела, когда пришла в контору, — сказала Катя, — позитивная мотивация. Тогда я не думала о том, чтобы компенсировать какие-то потери. Хотя поначалу, признаюсь, тяжко было. Я же на оперативника сразу шла. А это тебе… хотя о чем я? — она вздохнула, — сам итак все понимаешь. В общем, в учебке было сложно. Очень. И первые задания, когда пришлось убивать… нет, какой все-таки хитрый у нас язык! — я услышал, как Катя заворочалась, устраиваясь поудобнее, — я сказала «пришлось». Это вроде как значит, что обстоятельства так сложились, и мне «пришлось». Но на самом деле все не так. Это был мой сознательный выбор. Плата за уровень.
— То есть для себя ты определилась — я право имею, и все тут, — усмехнулся я.
— Вот только не надо мне достоевщины тут! — ответила она, — в жизни все совсем не так. Достоевский писал, чтобы пощекотать нервы представителям высшего сословия. И это у него хорошо получалось. В реальной жизни все не так. Ты думаешь, я переживала как-то особенно? Да, первый раз было сложно, психологический барьер, давление воспитания, и все такое. У меня еще и мама довольно религиозная была… в общем, всего одно занятие с грамотным психологом — и все. Ни кошмары не мучают, ни проблем с мотивацией нет.
Она замолчала. Должно быть, собиралась с духом — ведь я так и не получил ответ на свой вопрос об организации. А, может, она намеренно завела разговор в эту скользкую степь, чтобы не углубляться слишком в те вещи, которые действительно важны.
— Кать, — сказал я, собравшись с духом.
— Да? — ответила она.
— Мне не очень понравилось то, что ты мне рассказала. Я не уверен, что смогу, как ты. Да что там, я совсем не уверен, что хочу, как ты.
— Ох, Гриша, Гриша, — вздохнула Катя, — тебе ведь никто и не предлагает становиться оперативником.
— Ты же понимаешь, что я могу выйти из игры в любой момент? Если решу, что пора? — спросил я.
— Понимаю, — сказала она, — и сразу говорю — всеми силами попытаюсь тебя остановить.
Я напружинился, оценивая угрозу. Интересно, видит ли она меня сейчас? Вполне возможно — какие-нибудь хитрые линзы… я осторожно, стараясь не производить никакого шума, полез за пазуху, и достал тюрвинг. Прикрыл его курткой так, чтобы заряды не светились, и прицелился туда, откуда доносился Катин голос.
— Нет, Гриша, ты не сделаешь этого, — спокойно сказала Катя, — и да, ты прав, я вижу в темноте. Мог бы просто спросить.
— Я уже попросил тебя рассказать об организации, — сказал я, убирая тюрвинг обратно в кобуру, — а ты мне только зубы заговариваешь.
— Я специально начала рассказ с самой неприглядной нашей стороны, — сказала Катя, — мне очень важно было посмотреть, как ты отреагируешь.