Две недели назад началось небывалое. Приехал с Москвы, осыпанный золотом самим Государем, княжич Пётр Пожарский и сманил всех до единого плотников к себе обустраивать отцову вотчину в Пурецкой волости Балахнинского уезда. Сидел теперь Вацлав без дела и без денег и готовился помирать голодной смертью. Позавчера Вацлава неожиданно вызвали к самому государеву дьяку Фёдору Фёдоровичу Пронину. Ничего хорошего от этого вызова ждать не приходилось. Только оказалось, что нужен Крчмар не Пронину, а разорителю своему Пётру Пожарскому. Вот сейчас Вацлав и сидел у себя в дому на лавке, а на такой же лавке по другую строну стола сидел молодой парень и рассказывал Вацлаву чудные вещи.
– Пан Вацлав, я затеял большое строительство в Вершилово и других отцовых деревушках, но боюсь того, что меня все нанятые мной плотники и печники обманывать станут, пользуясь моей молодостью, – княжич вопросительно посмотрел на собеседника.
– Обязательно будут, – не стал разубеждать его чех.
– Вот. Поэтому, пан Вацлав, мне посоветовал тебя нанять Фёдор Фёдорович Пронин дьяк государев.
– Передайте, Пётр Дмитриевич, господину дьяку мою благодарность и поклон за заботу обо мне, – Крчмар встал и низко поклонился княжичу.
– Устроит ли тебя, пан Вацлав, пять рублёв в месяц? – деньги были не малые и Вацлав мысленно потёр руки, радуясь.
– За такие большие деньги и работы, наверное, будет не мало? – поинтересовался чех.
– Правильно. Сейчас плотники возводят для отцовых крестьян 165 домов с двумя печами, топящимися по белому, и банькой во дворе, тоже с печкой, топящейся по белому, и с коровником, и с конюшней. Кроме того, рядом с Вершиловым заложено ещё 80 таких домов. Там же строится храм о трёх куполах с колокольней. Ещё там будет терем для меня, как бы напротив храма. А ограждать эту площадь будут с двух сторон два одинаковых здания, школа для детишек и кельи для монахинь женского монастыря, – Пётр Пожарский перевёл дух.
– Это очень грандиозное строительство для этих мест, столько здесь никогда не строили, – высказал своё сомнение Крчмар.
– Всё когда-нибудь, делается в первый раз, – успокоил чеха княжич, и продолжил, – Площадь и четыре улицы села надо будет сделать мощёнными, но не камнем, как у вас в городах принято. По бокам улиц и площади нужно будет выкопать глубокие канавы, чтобы в дожди грязи не было. Землю из этих канав поднять наверх на дорогу и разровнять так, чтобы самое высокое место было в центре, а к краям дороги они бы понижались. Всё это нужно хорошо укатать и засыпать дроблёным камнем, сначала тем, что покрупнее, потом тем, что помельче. Потом всё это ещё всё как следует укатать самым тяжёлым бревном, что найдёте. Понятно ли? – Пожарский глянул на раскрывшего рот чеха.
– Всё это делать в деревне? Для кого? – удивлению Вацлава не было границ.
– Понятно для кого, для крестьян, – тепло улыбнулся ему этот отрок.
– Это ведь тоже будет стоить не малых денег. В Европе даже в городах не мостят улицы, только площади, – попытался возразить Крчмар.
– В Европе ещё и не моются с самого рождения и воняют как свиньи или козлы, – неприветливо отрезал княжич.
И это было правдой. Вацлав, привыкший, как и все русские, еженедельно мыться в бане, теперь с ужасом вспоминал, какая вонь стояла в его любимой Праге. И от улиц, и от людей, да даже от девушек воняло как от свиней.
– Ладно. Про гигиену потом поговорим, – прервал его воспоминания этот удивительный отрок, – На следующий год все эти строения я хочу покрыть черепицей. Как у вас в Богемии. Для этого нужно построить печи для обжига черепицы и наделать изрядно форм для сушки. Количество черепицы, а значит и печей, посчитать сможешь? – вдруг прервался княжич.
Вацлав заёрзал, две с половиной сотни домов, терем, кельи, школа, храм и всё под черепицей. Сколько же нужно черепицы и сколько же нужно печей, чтобы сделать всё это за одно лето.
– Я постараюсь посчитать, но сразу скажу, что нужны десятки печей. А потом все эти печи будут стоять. Может, лучше сделать меньше печей и покрыть дома за несколько лет, – предложил поражённый объёмами Вацлав.
– Ни в коем случае, даже лучше сделать печи с запасом. На следующий год мы с тобой ещё много чего будем строить.
Он не знает цену деньгам, решил чех.
– Дальше. Нужно построить печи для обжига известняка. Будем делать строительный раствор. Кроме того нужно построить печи для обжига плинфы, такой из которой стены Нижегородского кремля сделаны, а также печи для обжига кирпича настоящего. Размеры кирпича я тебе потом на листке изображу. Если сам не знаешь, как это делать нанимай лучших мастеров, хоть в Москву за ними езжай. Из этого кирпича, на следующий год мы с тобой начнем строить в Вершилово каменный храм, такой как Успенский собор в Москве на Красной площади. Нужно будет найти зодчего, хоть в Италии, хоть в Богемии, хоть в Московии, лишь бы взялся и осилил. А напротив этого храма я хочу себе построить дворец, такой же по стилю, но вместо куполов башенки. Такой рыцарский замок, но в русском стиле.
– На это уйдет несколько лет и будет стоить десятки и десятки тысяч рублей, – схватился за голову чех.
– Вацлав, хочу тебе дать совет. Считай всегда только свои деньги. Не считай чужие. Я примерно представляю, сколько это будет стоить и хочу тебя заверить, что эти деньги у меня есть.
Получив эту головомойку, Крчмар другими глазами посмотрел на этого отрока. Чувствовалось, что ведь и самом деле, есть у него такие деньжищи.
– Так, со строительством пока покончили. Теперь давай поговорим о тебе. Скажи, ты знаешь латынь? – резко сменил тему Пожарский.
– Да, немного подзабыл, за время жизни здесь, но думаю, что смогу многое вспомнить, – покивал головой чех.
– В Австрию переехал из Праги астроном Иоганн Кеплер. Сможешь ли ты послать ему письмо так, чтобы его там нашли и передали это письмо лично в руки. Город в Австрии я не помню, как называется, но он числится придворным астроном, хотя это и не Вена.
– Это не простая задача, – покрутил головой Вацлав, – Это нужно посылать курьера, и придётся ехать через Речь Посполиту и Московию, сейчас ведь идёт война.
– Война с ляхами кончится к концу зимы. А вот, другая война, сейчас в Богемии, да и во всей Европе началась война. Ваши земляки опять выкинули из окон австрийских чиновников, и теперь протестанты воюют с католиками. Из-за этого скоро вся Европа запылает.
Вацлав слушал этого пацана и не верил своим ушам. В Праге опять устроили дефенестрацию, как и двести лет назад. И опять всё из-за религии. Тогда был Ян Гусс. Кто сейчас?
– Вы точно знаете, Пётр Дмитриевич про Прагу? Давно идёт эта война? – Крчмар с ужасом представлял, что сейчас происходит в его любимой Праге.
– С конца мая, точно не помню. Дак, как ты посоветуешь передать письмо Кеплеру.
Вацлав задумался.
– Нужно послать гонца и лучше, чтобы этим гонцом был не русский.
Событие двадцать девятое
Василий Полуяров был очень неудачливым человеком. Отец оставил ему небольшую лавку на торгу. Торговал батя в основном семенным зерном и худо-бедно сводил концы с концами. Но в пожаре 1617 года сгорел вместе с матерью и младшей сестрёнкой Василия в своём дому в Нижнем Посаде. Василий в то время был в Астрахани, хотел тамошней пшеницы на семена купить. Пшеницу он купил и даже осенью продал боярскому сыну Трифону Игнатьеву зерно в его вотчину. А пшеничка-то и не уродилась, даже сам два не дала. Игнатьев со своими крестьянами пришёл к Полуярову разбираться и забрал у него в возмещении ущерба всё зерно, даже то, что Василий себе на прокорм оставил.
Вот и получается, что перед самой зимой остался Полуяров без денег и хлеба, да и без дому. Пока тепло было, можно было и в лавке ночевать, а сейчас вот-вот снег ляжет. Хоть в петлю лезь. Спас Василия от этих мыслей, а, может, и от петли Замятий Симанов, подьячий Балахнинского уезда, который останавливался у Полуяровых, когда бывал по делам в Нижнем Новгороде. Замятий предложил Василию поработать управляющим у того самого Петра Пожарского, который взбаламутил весь город. Василию терять было совершенно нечего, и он с радостью пошёл на встречу с княжичем.
– Василий, – начал боярич, когда они зашли в его пустующую лавку, – Я сейчас буду тебе задавать вопросы, а ты просто отвечай, что думаешь, хорошо?
– Как скажешь, княжич, – вопрос настораживал.
– Если у отца светлые волосы и у матери светлые волосы, то какие волосы будут у ребёнка? – что за дурость этот пацан спрашивает.
– Понятно, светлые.
– Ответ неверный. Если у одного из дедушек или бабушек были, скажем, рыжие волосы, то ребёнок может родиться с рыжими волосами.
Уходить надо, решил Василий. Хотя, куда из своей лавки уйдёшь.
– Если вот моего коня спарить с обычной кобылой, какой жеребёнок будет?
– Побольше будет, чем обычный жеребец, но таким великаном не будет, – неуверенно ответил Полуяров.
– Ответ правильный. Но не до конца, я ведь про волосы не зря тебя спрашивал.
– Ты хочешь сказать Пётр Дмитриевич, что я должен был у тебя спросить, какие были родители у обоих лошадей, – понял Василий.
– Точно! Есть в Европе наука генетика, вот эти вопросы она и изучает, – соврал бывший генерал, не моргнув глазом, поди, проверь в этом медвежьем углу, есть уже генетика или нет. Мендель-то ещё через сто пятьдесят лет родится.
– И зачем мне это знать? – задал правильный вопрос бывший купец.
– А затем, Василий, что будем мы эту продажную девку империализма внедрять в наши Палестины, – поднял палец вверх чудной отрок.
Полуяров не понял ни слова из последнего возгласа княжича.
– По святым местам, что ль поедем? – помолчав немного, смотря прямо в глаза улыбающегося княжича, наконец, спросил купец.
– По каким святым местам? – теперь неподдельно изумился отрок.
– Ну, в Палестину, ко гробу господню, – перекрестился Василий.
Пожарский тоже перекрестился, убрал с губ улыбку и уже серьёзно начал.
– Смотри, Василий, я купил и пригнал с собой двадцать два дестриэ, все, сам понимаешь, жеребцы. Ещё с собой мы пригнали одного арабского скакуна и одну кобылку непонятных кровей, но тоже без арабских скакунов в родне не обошлось. И есть, сейчас розданные по дворам, около сотни лошадей самых разных пород и расцветок. Нужно будет начать их случать и обязательно записывать кого с кем, чтобы потом случайно с братьями или сёстрами не скрестить. И отбирать в следующем племенном стаде самых мощных и выносливых, что от дестриэ, и самых резвых, что от арабов. Ясна мысль.
– А с кем случать отобранных? Снова с дестриэ, но не с отцами, – понял купец.
– Всё, Василий, я тебя нанимаю, – просиял княжич, – Сначала положу пять рублёв в месяц, если всё у тебя будет получаться, то дальше посмотрим.
Это были огромные деньги для разорившегося купчика. Стрельцы, рискуя жизнями за год, столько получают, да и то всегда не вовремя.
– Благодарствую, княже! Только, что, мне одними конями заниматься.
– Нет, конечно, – обрадовал его Пожарский.
– Чем же ещё?
– Надо то же самое сделать с коровами и быками. Купить по всей губернии самых здоровых быков и самых молочных коров и так же начать их скрещивать. Коров раздать крестьянам отцовым, но проверять, чтобы содержали в чистоте и кормили досыта. Если увидишь, что корова в запустении, навоз, там неделями не убирают, вымя тёплой водой не промывают, сразу морду бей и мужику и жене его. Если второй раз попадутся, веди ко мне, будем уши отрезать, – пошутил княжич, но Василий принял это за чистую монету.
– Ещё нужно будет тоже самое проделать с козами, овцами и свиньями, – продолжал меж тем боярич.
– Княже, ведь не справиться мне, – поскучнел Василий.
– Тебе ведь не надо ходить и каждого козла на козочку затаскивать, – покачал головой Пожарский, – Тебе надо закупить хороших производителей и составить список кого с кем случать, а потом аж через полтора года проверить результат, что там за жеребёнок народился. Понятно. Крестьяне сами пусть случкой занимаются у них опыта побольше.
– Буду стараться, – снова воспрянул Полуяров.
– Это не всё, Василий. Это только животные. А ведь есть ещё озимые и яровые.
– Их-то как случать, – хохотнул купец.
– Как их случать, потом объясню, через пару лет. А пока слушай внимательно.
– Слушаю, княже.
– Растения, которые живут в одной местности, привыкают к погоде этой местности. Потому-то твоя затея с астраханской пшеничкой и не удалась. Но идея хорошая и мы займёмся ей через пару лет. А сейчас, чтобы увеличить урожайность нужно сделать следующее. Озимые уже посеяны, тут мы опоздали. Нужно закупить на рынке яровую рожь, пшеницу и ячмень в больших количествах, но так, чтобы паника не началась.
– Сделаем, – понятливо мотнул бородой купец.
– Потом нужно раздать эти будущие семена монашкам, что я привёз с собой из сгоревшего монастыря, и пусть они всю зиму это зерно перебирают. Выбрасывают мелкое и повреждённое, семена сорняков всяких, типа овсюга и другой травы. Потом, когда переберут на раз, нужно, чтобы перебрали ещё раз и выбрали самые большие зёрна. Про дестриэ помнишь, вот тут, то же самое, – заметив непонимание в глазах купца, пояснил Пётр.
– Это и есть генетика? – вспомнил слово Василий.
– Нет, брат. Это только селекция. Тоже наука европейская, только послабже генетики. А ты, кстати, знаешь, как пшеница опыляется?
– Чего?
– Зачем пчёлы с цветка на цветок летают?
– Знамо дело, мёд собирают, – фыркнул Полуяров.
– Точно. Но при этом они ещё и пыльцу жёлтенькую с одного цветка на другой переносят и если на цветок, скажем, яблони, пчела или шмель не сядут, то цветок этот отвалится и яблока не даст.
– Не может тово быть, пчелы на пшеницу не садятся.
– И опять правильно. Пшеницу, рожь и ячмень опыляет ветер. Ветер дует, колосья качаются, и пыльца перелетит с одного колоска на другой. И если когда пшеница цветёт, ветра не будет, то урожай будет меньше, колосья будут стоять пустые, – разошёлся княжич.
– И что же делать?
– Двое человек берут верёвку, становятся по бокам гряды и бегут с этой верёвкой натянутой, чтобы колосья шевелились, и так несколько раз, несколько дней.
– Не знаю, правда ли, но хитро придумано. А как думаешь, княже, какой урожай будет с тех перебранных зёрен?
– А какой обычно?
– Сам пять. Сам семь хороший урожай, не каждо лето бывает.
– Значит, с перебранными будет сам пятнадцать, – умножил на два в уме Пётр.
– Плохо это, – огорчился купец.
– Как так? – не понял княжич.
– Если у всех таки урожаи будут, цена на хлеб сильно упадёт. Крестьяне намучаются больше, а результат тот же.
– Приплыли. Подожди. Но это только у наших крестьян урожайность повысится, а остальные, как сажали овсюг, так его сажать и будут. И зерно они не переберут, выбирая самые большие, – развёл руками боярич.
– Думаешь, соседи не прознают?
– А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно не говори, княжич прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, – погрозил Пётр пальцем.
На том и расстались пока.
Событие тридцатое
Дуня Фомина сидела на крыльце своего нового дома и плакала. Плакала неудержимо, навзрыд. Справа от неё сидел и тоже плакал её старший сынок Коленька. Мальчик плакал потому, что плакала его мама. Он старался держаться, но получалось плохо, слёзы всё равно катились по щёкам и падали на мёрзлую землю. Было Коленьки полных пять годков, помощник уже. Слева так же в полный голос ревела двухлетняя Дашутка, младшая Дунина дочка. Мама плакала, маму обидели, вот Дашутка и плакала. Была у Дуни ещё одна дочка, ей бы сейчас исполнилось почти четыре годика, но боженька прибрал её в прошлом году. Простыла и сгорела буквально за неделю. Что ж, бог дал, бог взял.
Только сейчас Дуня плакала не с горя. Плакала с великой радости. Услышал господь их с мужем Тихоном молитвы, прислал доброго хозяина. Многие лета княжичу Петру Дмитриевичу Пожарскому. Только никто в Пурецкой волости теперь его так не величал. Разве подходит ангелу господню имя "княжич" или "Пётр Дмитриевич" или "Пожарский"? Нет, конечно. "Наш Петюнюшка", вот самое правильное имя для ангела.