Семейные хроники клана Рау
Автор: Eide
Пейринг: дядя Рау/Хенн Рау (персонажи оригинальные, в каноне их нет)
Рейтинг: слэш, авторский R (по мнению автора, любой фик с Хенном автоматически имеет рейтинг R! :-) ), реально PG-13
«Поистине разумный обычай - когда молодого человека, едва вступающего в жизнь
и в круг обязанностей, берет под свою опеку покровитель, старше годами…»
(«Победивший платит», Жоржетта и Mister_Key)
Родственные связи в нашей Империи, чтящей традиции, всегда играли большую роль. Ступень в иерархии, клановость, многочисленность родни – все это сокровища, которые составляют богатство истинного сына Цетаганды. Высоким положением и связями клан Рау в большой степени обязан крови благородной аут-леди, моей почтенной бабки. И я горд, что мои дочери стали настоящим украшением супругов, коих я им выбрал из знатнейших аристократических Домов. И Мейна, и Дейна принадлежат к свите аут-леди, младший сын, Инэро, служит при дипломатическом корпусе, за их будущее я спокоен, поэтому мои обязанности Старшего клана в последнее время касались лишь финансовых вопросов, но не родственных. И так продолжалось, пока кузен Дженир Рау, не обратился ко мне, как к родичу, главе клана и не последнему человеку среди сановников Небесного Господина, с просьбой о покровительстве для своего сына, юного Хенна. Кузен с супругой отбывали в другую сатрапию по делам службы, а племянника моего оставляли в столице Ро-Кита, ближе к центру Империи. Насколько я знал, Хенн был юношей не лишенным талантов, однако совершенно чуждым дисциплине, поэтому в просьбе Дженира выражалась также надежда, что влияние человека военного и ученого, коим я являюсь, избавит его отпрыска от излишнего легкомыслия и склонности к разбрасыванию.
Хенн оказался весьма миловидным и обаятельным, хоть и излишне эмоциональным юношей. Прежде такой тихий и просторный, мой особняк по прошествии недели пребывания в нем племянника казался переполненным сонмом жизнерадостных и ярких рыжеволосых озорников. Я как-то застал Хенна даже в святая-святых – своем кабинете, - но, выдворив его за ухо вон и понимая любопытную и неуемную натуру племянника, ограничился лишь мягким выговором, который был принят с должным смирением. Впрочем, хоть мы с супругой порой и вспоминали с ностальгией прежние спокойные времена, Хенн отличался некоторым чувством такта и несомненно добрым сердцем, что делало его присутствие в моем доме в достаточной степени выносимым.
Освоившись в новой обстановке, юный Рау обнаружил еще одну характерную черту своей натуры – потрясающую любвеобильность. Едва вступив в пору цветения, юноша со всем пылом, присущим его возрасту, отдавал свои силы изучению самых приятных наук, в чем достиг известных успехов, судя по влиянию, кое оказывало его присутствие на некоторых моих коллег. Даже на обычно бесстрастном лице Инэро, сторонника традиционных отношений, я порой ловил нехарактерное изумленное выражение после общения с кузеном.
Супруга моя души не чаяла в Хенне, приходила в восторг от его милой непосредственности и с удовольствием коротала вечера в его обществе, найдя в лице племянника благодарного ценителя искусства создания Поющих Песков, в коем она была мастерицей. Иногда, возвращаясь со службы, я заставал в Малой гостиной поистине идиллическую картину – Талла полулежала в кресле, ее белые руки порхали над прозрачной, парящей в воздухе сферой, в которой в причудливом танце свивались разноцветные песчинки, создавая неповторимую мелодию, чутко улавливаемую и в несколько сотен раз усиленную микро-мембранами сферы. Хенн сидел на ковре у кресла, положив голову на колени леди, и зачарованно внимал чудесной музыке, не отрывая глаз от завораживающего движения песчинок. Я редко нарушал их спокойное уединение – к сожалению, служба, хоть и почетная, занимает практически весь мой досуг, но был благодарен Хенну за то, что тот скрашивает одиночество Таллы и доставляет радость своим очевидным восхищением ее талантами.
Однако, будучи человеком трезвомыслящим, хоть и не чуждым сентиментальным порывам, я понимал, что племянника не следует излишне баловать, ибо юнцы, чьим капризам с детства потакали обожающие родители, достигнув зрелости, представляют собой не слишком достойное зрелище. Хенн чувствовал мою строгость, но по свойственной ему самонадеянности не оставлял шаловливых попыток привлечь в ряды своих почитателей. Не обладая тонкостью и гибким умом, которые у подобных пылких натур появляются лишь в зрелости, племянник бессознательно применял самые распространенные приемы, чтобы добиться моего расположения. Пристальные взгляды, случайные прикосновения, щекотливые темы для бесед – арсенал юного соблазнителя был огромен, а сам он – довольно настойчив. Признаюсь, Хенн был очень хорош собой и, как я упоминал, весьма обаятелен. Однако в мои годы неповторимость и сложность натуры ценятся выше ее яркости, а племянник мой отличался от юных оболтусов, коих я каждый год обучал науке, лишь цветом волос, поэтому отношение мое к нему оставалось по-родственному ласковым, но требовательным. А если изредка моя рука и награждала заигравшегося Хенна шлепком, то лишь в воспитательных целях.
Впрочем, со временем юноша перенял нежную заботу, с коей принято относиться друг другу в нашей семье, что сгладило бурную его эмоциональность и пошло на пользу характеру и учебе. Прилежность и внимание, которые он демонстрировал временами, не могли не рождать гордость племянником хотя бы потому, что были явно несвойственны его натуре, и я старался по мере сил поощрять в Хенне их проявление.
- Дядя Ренн, - племянник вышел встречать меня со службы и с присущей ему непоседливостью вертелся рядом, пока я передавал слуге верхнюю накидку и смывал дорожную пыль с рук в сосуде с ароматизированной водой, - у вас в последнее время очень усталый вид, так что я взял на себя смелость приготовить ванну с расслабляющими и освежающими маслами. Как утверждал парфюмер, новая смесь ароматов просто творит чудеса!
- Весьма тактичное замечание, Хенн, - вздохнул я, с удовлетворением проследив, как юноша, спохватившись, заливается краской. Однако погрешу против истины, если не отмечу, что был приятно удивлен неожиданным жестом, как и явно серьезной подготовкой его сопровождающей. Поэтому я смягчился и уже с улыбкой потрепал его по пышному хвосту на затылке, - с удовольствием проверю профессионализм твоего парфюмера.
Племянник просиял, довольный, и повел меня к одной из больших ванных зал, коих в моем доме всего три, и служат они для отдохновения в приятной дружеской компании и вкушения особо изысканных удовольствий, которые не терпят суеты и требуют особой атмосферы, воспламеняющей чувственность. Признаюсь, поэтому меня слегка насторожил выбор помещения, хотя Хенн, казалось, оставил попытки перевести наши отношения из родственных в более игривые. И обстановка ванной, в тщательной продуманности которой я видел еще один тревожный знак, лишь подогрела мою настороженность: изысканные ароматы натуральных эфирных масел (меня тут же заинтересовали связи племянника, коим он был обязан знакомству с настоящим художником среди парфюмеров), парящие свечи, создающие мягкий полумрак, негромкая музыка, мелодия которой органично вплеталась в картину уюта, полную неги и тайных обещаний. Однако я был впечатлен. И не видел причин лишать себя удовольствия опробовать, что еще приготовил мне Хенн, чьи таланты, как я видел, раскрываются со всей полнотой только в делах, весьма далеких от тех, что принесли бы пользу его карьере.
Вода в бассейне была чуть теплее, чем я привык, - племянник полагался на свой вкус, - однако бархатная пена и идеальное сочетание ароматов, среди которых я, наконец, различил успокаивающую лаванду, иланг-иланг, что помогает расслабиться после дня, наполненного суетой, кардамон, снимающий умственную усталость, панацею для ученого, фенхель, освежающий мысли, - искупали все неудобства. Я откинул голову на бортик, позволяя воде смыть треволнения и заботы, прикрыл глаза и благодарно улыбнулся сияющему от гордости Хенну, который присел рядом на циновку, опустив голые ноги в теплую пену. Вскоре деликатные пальцы принялись перебирать пряди моих волос, а приятный баритон, в коем я с удивлением признал обычно громкий голос племянника, - тихо подпевать музыке. Сквозь ленивую дрему я не мог не восхититься предусмотрительностью Хенна, который, подобно истинному представителю военной касты, провел наступление по всем фронтам, купая мои органы чувств в атмосфере блаженства и притупляя свойственную мне обычно бдительность.
Пена постепенно оседала, мелодичный напев плавно перетек в оду «белоснежным волосам» и «изумрудным глазам» некоего неприступного воина, я чувствовал, как пальцы Хенна подбираются все ближе к шее, и понял, что этот вечер романтической поэзии пора завершать. Может быть, и следовало осадить нахального мальчишку резким замечанием, однако приятная телесная расслабленность настраивала на благодушный лад.
- Мальчик мой, - обратился я мягко к почтительно внимающему мне племяннику. Тот придвинулся ближе с милой улыбкой на устах, - позволь на правах старшинства дать тебе отеческий совет. Те приемы, что уместны при соблазнении сентиментальных юных натур, нелепейшим образом не подходят, когда имеешь дело с гем-полковниками, превосходящими тебя возрастом на добрые три десятка лет, - лицо Хенна вытянулось, и я, вздохнув, погладил его по щеке, - твое общество доставляет мне радость, дорогой, но не требуй большего. Я поднялся из воды, заворачиваясь в банный халат, – после походной жизни кожа моя не выносит ионных полотенец. Племянник встал следом, не сводя с меня полного непонимания и почти детской растерянности взора.
- Ванная была чудесной, - заверил я его, уже собираясь выходить, и лицо Хенна мгновенно расцвело шкодливой улыбкой.
- Тогда я постараюсь почаще ее для вас готовить, дядюшка, - заявил он самодовольно. Ну не наглый ли юнец?
***
Вскоре даже Хенну стало не до забав – приблизился конец полугодия, традиционная пора экзаменов в Саду Доблести. Теперь Талле, к ее разочарованию, приходилось коротать вечера в одиночестве – я не давал племяннику спуску, заставляя усердно учиться. Негоже потворствовать протекционизму, я не желал, чтобы Хенн получал поблажки за то, что является моим родичем, поэтому спрашивал с него бОльшего прилежания, чем с остальных курсантов. Он страдал и сетовал на домашнюю тиранию, но подчинялся. Сам я попутно «расправлялся», по меткому выражению одного из коллег, со своим курсом (ибо справедливо считаю, что пятимерная математика, преподаваемая мною, является наиважнейшим предметом для будущих навигаторов, и требую по нему блестящих знаний) и готовился к приему Светоча наук Небесной Империи и куратора столичного Сада Доблести, в коем имею удовольствие преподавать. Советник Небесного Господина, Син Шена, был также моим старым другом, поэтому и в особняке за неделю до его визита стояла суматоха, которая, боюсь, сослужила мне дурную службу, поспособствовав неприятному происшествию, жертвой коего я невольно оказался.
После легкого ужина и неизменно приятной застольной беседы, во время которой я представил непривычно молчаливого племянника и поинтересовался благополучием клана Шена, младшему отпрыску коего, Фирну, я несколько лет назад имел честь наречь имя, мы с Сином удалились в кабинет для обсуждения текущих дел. Такое качество, как самообладание, с юности известно каждому гем-лорду, а приближенный к Небесному Господину политик лорд Шена – настоящий искусник в этом умении. Поэтому, когда маска дружелюбной любезности слетела с его лица, уступив место разочарованию, я почувствовал неожиданную тревогу и невольную жалость к тому, кто вызвал недовольство моего друга. Как выяснилось через некоторое время, этим несчастливцем был я сам.
- Ренн, как тебе вероятно известно, комиссия, в которой состою и я, сегодня принимала экзамены у старшего курса, - начал Син с мрачной серьезностью, которую я за ним давно не замечал, - у твоего курса. И знания, которые показала подавляющая часть курсантов, ни в коей мере не сообразуются с исключительно высокими баллами, проставленными тобой в базе контрольных ведомостей. Как вы это объясните, гем-полковник, господин профессор Ренн Рау?
На несколько долгих секунд я опешил – не только от того, что был отчитан как желторотый юнец, но и от абсурдности обвинения.
- При всем уважении, лорд-советник, - ответил я с бОльшей холодностью, чем намеревался (боюсь, самообладание у меня не столь железное, как у Сина), - я редко ставлю «исключительно высокие баллы», как вы изволили выразиться, и тем более не ставил на этом потоке, подавляющая часть которого, что, безусловно, вы успели заметить, чрезвычайно нерадива.
Лорд Шена посмотрел мне в глаза ястребиным взором и, наконец, позволил себе расслабиться.
- Хвала Небесам, - заметил он, - я было подумал, что ты на старости лет изменил своей строгости по отношению к этим лоботрясам или, что еще фантастичнее, ухитрился увлечься каким-нибудь смазливым созданием и пойти на поводу его прихотей.
Только Син позволяет себе в разговоре со мной подобный фамильярный тон и не рискует быть при этом неправильно понятым. Однако я все равно чувствовал себя так, будто получил пощечину – нет сильнее оскорбления, чем поставленная под сомнение профессиональная этика.
- Что с ведомостями, милорд? – требовательно спросил я, - не в ваших привычках шутить с подобной жестокостью.
- Посмотри сам, - посоветовал он с усталостью, махнув рукой в сторону комма, - похоже, с тобой действительно сыграли злую шутку.
И я мог лишь согласиться с этим - все ведомости, кои я кропотливо заполнял в течение полугодия, оказались непоправимо и безнадежно измененными – с таким обилием блестящих студентов я не сталкивался за весь опыт преподавания. Син, стоявший рядом, сочувственно вздохнул.
- Боюсь, тебе предстоит бездна работы по исправлению содеянного, дорогой, - сказал он с деликатностью, явно демонстрирующей его неловкость и доброе отношение, - поэтому позволь откланяться. Само собой разумеется, сей досадный инцидент не станет достоянием гласности.
Счастливейший человек тот, чьи друзья так ему преданны. Я оказался в неоплатном долгу перед Сином, ибо нет позорнее обвинения для преподавателя, чем двурушничество и халатность. Однако на тот момент гораздо больше меня заботило, как именно неизвестным удалось проникнуть в комм, защищенный от атак извне всеми мыслимыми и немыслимыми криптозащитами, разработанными специально по моему заказу лучшими специалистами по информационной безопасности столицы.
Проводив дорогого гостя, я с головой погрузился в проверку и настройку комма, в попытке обнаружить следы неизвестного злоумышленника. И каково же было мое удивление, каково же смятение и негодование я почувствовал, обнаружив вредоносный код и разобравшись, как мог он попасть в комм, и как действовал! От внешних проникновений мои данные были защищены, но я и не думал, что удар будет нанесен изнутри, и троянским конем окажется кто-то из домашних, из тех, с кем я делил кров! А кто был достаточно ловок, чтобы проникнуть в мой кабинет, в мой комм, изменить ведомости? Кому мог понадобиться столь специфический предмет приложения деструктивной деятельности? К сожалению, личность преступника стала мне ясна в одночасье, и, Небесный Господин мне свидетель, никогда не испытывал я столь сильного стыда и негодования! Я заботился о мальчишке как о собственном сыне, а он отплатил мне поистине черной неблагодарностью!
Я приказал тотчас позвать племянника, однако слуги доложили, что он покинул дом едва ли не сразу после того, как мы с Сином уединились в кабинете. То ли воспользовался оказией отлынить от учебы, то ли понесся к своим сообщникам из первых рук узнавать о прошедшем столь позорном для меня экзамене, решил я. Мое доброе отношение к Хенну сменилось презрением, тем более горьким, что я осознавал всю глубину былой привязанности к негодному юнцу. Воистину, разочарование родителей, узнавших, что нутро их отпрыска прогнило насквозь, не поддается измерению. Боюсь, если бы в тот момент племянник попался мне под горячую руку, младшая ветвь семьи Рау оказалась бы навек опозоренной.
Однако, к своему счастью, Хенн успел избежать немедленной кары, и я решил, что в гораздо большей степени полезным будет обратиться к специалисту и очистить комм от шпионской программы, чем предаваться бесплодным эмоциям, так что, не теряя более ни секунды, приказал подавать машину.
***
- Милорд Рау! – интонации эскулапа от электроники Диллы Бейтса выдавали его непритворную озадаченность, - до чего ж сегодняшний день полон чудес! - он энергично потряс мою руку – по рассеянности, свойственной людям, бОльшую часть своей жизни проводящим в общении с техникой, Дилла редко вспоминал о правилах приличия, поэтому экстравагантное поведение его меня нисколько не удивило.