Славик грустно и длинно выматерился. Мне стало жаль парня, который был ни в чем не виноват. Просто, как всегда, нужно найти стрелочника. Помнится, пришлось выезжать на «огнестрел». Дело оказалось не криминальным, а попыткой суицида. Наш же, милицейский майор, напился в «зюзю», поехал в деревню и принялся стрелять по курам. Добро бы по чужим, а то по тёщиным… Утром выслушав от тещи все, что о нем думают, устыдился и стрельнул себе в висок… Правда, промазал. Отделался пулей, засевшей в мозгах, и слегка оглох. Он теперь инвалид на всю голову, а при чём тут начальник, который «не смог наладить воспитательную работу с личным составом» и поэтому получивший «неполное служебное соответствие»? Тем более что ни одна кура не пострадала?
— Вот, схлопотал я «выговорешник», ни за что ни про что, — продолжал жаловаться Славик. — И опёр за компанию со мной — почему, мол, нет агентуры? Он что, белку завербует?
Услышав про белку, я поднял глаза и увидел рыжую подружку. Барышня, выглядывая из-за еловой лапы, недовольно морщила носик. Ну прям как моя жена, если ко мне приходили гости… Вон, помотала головой и исчезла из вида.
Я тоже помотал головой. Вроде не так уж много мы и выпили…
— А про меня как узнал, — поинтересовался я у Славика, хотя заранее знал ответ. Хотя я и пытался не светиться, когда добирался сюда, но все равно — кто-нибудь да видел.
— Бабки у магазина болтали — мол, на проклятой поляне человек живет. По уму-то зимой в лес бомжи не полезут. Значит, что-то такое, «жареное». А ты оказывается экспериментатор…
— А почему поляна «проклятая»? — заинтересовался я.
Славик не спешил с ответом. Подумал, разлил остатки водки. После того, как выпил и разделался с остатками луковицы, закурил:
— Я сам-то не местный, — пояснил он. — После школы милиции нужно было куда-то определяться. А тут как раз и работу и жилье предложили. Уже лет десять здесь торчу. Зарплату повысили, чем не жизнь? Взяток не беру, да и не даст никто. Когда участок принимал, прежний участковый говорил: «Смотри, мол, есть тут одно местечко. Во время войны взвод энкавэдэшников пропал. Они сюда беглых зэков ловить пошли. И потом, в пятидесятые и шестидесятые годы бывали случаи». Послушать-то я его послушал, но мне-то что? Пропадали когда-то, при царе Горохе, ну и хрен с ним. Мне бы с пьяницами местными разобраться, да с кражами. Так что, Василич, больше я ничего не знаю. Об этом я уже и рапорт писал и твоим коллегам рассказывал.
Похоже, парень не поверил моим словам и бумагам.
Славик грустно посмотрел на пустую посудину. Размахнулся и выбросил ее подальше. Вот, паразит, а мне теперь эту стеклотару идти искать… Ладно, не развалюсь.
— Еще будем? — сделал я недвусмысленный жест в сторону моего барахлишка. — У меня есть…
— Нельзя, — с сожалением развел руками капитан. — Вечером на «сутки» заступаю. Еще приму, то точно — засекут! А если дежурный засечет, то «вложит». Он у нас такой… Принципиальный. И тогда уже не «строгач», а «неполное служебное» влепят. Как-нибудь потом. Недельки через две загляну. Раньше-то все равно не соберусь. Посмотрю — как там твоя школа выживания! Только сам пропасть или помереть не вздумай! Иначе меня точно уволят.
Славик встал на лыжи, а я остался. Стало немножко грустно. Чтобы не поддаваться депресняку, стал обустраивать бивак — рубил деревья, таскал дрова.
Ночью ударил морозец. Как я хвалил себя за то, что нарубил не только сухостоя, сгоравшего в один миг, а более основательных дров. А когда неподалеку послышался вой (волчий или собачий?), порадовался, что додумался срубить несколько деревьев и смастерить заборчик. Заборчик — не преграда для волков. Но если его обложить сухим хворостом и поджечь, то до утра хватит. Вой, возможно, собачий (и не возможно — а точно!). Но ночью, в лесу, одному, требуется время, чтобы перестать бояться…
Знающие люди, что проводили инструктаж, говорили, что ночью нужно спать: волк — скотина умная и в палатку не полезет (если, разумеется, не оставлять вход открытым). И брезент прокусить не сможет. Ну по крайней мере прокусит не сразу. Когда же начнет грызть — то следует его (то есть волка) бить по зубам саперной лопаткой! Ну утешили, отцы-командиры… А главное, когда я был в городе и слушал их наставления, то принимал все за чистую монету! Прям, как моя знакомая почтальонша, уверовавшая, что от бродячих собак лучше всего помогает соль. Если ее на хвост насыпать… Два года таскала в кармане коробок с солью, но на собак так и не наткнулась. Зато однажды соль спасла ее от грабителя. Нет уж, нет уж! Не стоит проверять — прогрызут ли волки брезент (а на палатке и не брезент вовсе, а что-то пластиковое). Лучше посижу на воле, спиной к дереву, чтобы сзади не напали, а с трех сторон будет костер!
Костер настраивает на философский лад и сами собой складываются стихи:
Стихи, с точки зрения литературоведения, — абсолютно неправильные. Кто же рифмует прилагательное с прилагательным, а существительное с существительным? Как не умел писать — так и не научился! Ну да ладно, я в поэты не собираюсь. Но мне бы время скоротать.
Тоже не шедевр. Лучше поразмышлять о вечном. Попытался. Когда дошел до экзистенциализма, захотелось спать. Сожрут? Ну и хрен с ним, со мной то есть. Пусть жрут, только бы спать не мешали!
За ночь меня никто не съел! Я проснулся, чувствуя себя отдохнувшим. Не чувствовалось даже следов вчерашнего возлияния с полицейским капитаном, тем более что удалось задушить желание продолжить пьянку одному. Кажется, начал привыкать к лесу — ночью не вскакивал от страха, не принимал вой ветра за разговоры волков. Спалось так сладко, как может спаться в спальном мешке на еловом лапнике.
Встал на зорьке, не лязгая зубами от холода. Растопил костерчик, поставил на него верный котелок, заменявший мне и кастрюлю и чайник. Пока решал — с чего начать — с лапши ли китайской одноразовой, или с пакетика принцессы «Нури», снежок растаял и принялся нагреваться. И тут…
…Из ниоткуда выскочила стая собак. (Правда, потом удалось определить, что собак было три, но это было потом, а пока…) Но все произошло так быстро, что испугаться просто не успел. Когда подскочил первый пес, в мозгу сработал какой-то спрятавшийся рефлекс: схватил котелок с закипающей водой и огрел им собаку по носу. Изумленная псина от боли отпрыгнула прямо в костер… Визг был жуткий… Знаете, сейчас, в спокойной обстановке, мне стыдно… Но тогда это было единственное решение. Прав был собачник, говоривший, что нос у собаки — самое слабое место. Только как исхитриться попасть в него? Попытайся я сделать это специально — не получилось бы!
Собаки действовали, как злодеи в голливудских боевиках. Те почему-то нападали по одному, давая герою возможность драться с каждым отдельно. Когда Жан-Клод Вандам или Чак Норрис укладывали в штабель очередного каратиста, я всегда думал — а что бы произошло, встреться они с тройкой русских? Уж наши-то точно ждать не станут.
Но второй раз драться было нечем. Тем более что узрел за собаками мужиков с дрекольем. Рассчитывать на мирные переговоры не приходилось, поэтому пришлось удирать. Благо, и собаки и их хозяева были временно деморализованы визгом.
Здесь и сейчас
…И вот бегу. Куда бежать и на долго ли меня хватит — я не знал. Сзади собаки и их хозяева. Потихоньку расстояние между нами сокращается и, чувствую, скоро догонят.
А потом… Потом мне надоело удирать. Если все равно догонят, так не лучше ли остановиться и подождать? Наверное, против нескольких мужиков и собак меня хватит на минуту. А, плевать!
Когда я принял решение, сразу стало легче. Кажется, вот этот холмик подойдет для последнего боя. Тем более что спину будет прикрывать небольшое деревце. Что же, у меня появляется шанс продержаться не одну минуту, а три. Теперь — куртка. С одной стороны — ослабит укусы. С другой — сковывает движения. Это хуже. Если собьют с ног, то один хрен искусают. Значит — куртку долой! Как хорошо, что с утра пораньше я решил подпоясаться. Мой армейский — «дембельский» — ремень последний раз использовался двадцать с гаком лет назад. Именно в том же качестве. Только тогда это были не собаки, а мои сослуживцы, более старшего призыва. Самое смешное, что ремень не пришлось использовать. Хватило того, что просто помахал.
Две недели назад
— Товарищ полковник, а как с оружием? Дадите? — нарочито небрежно спросил я, помешивая ложечкой в одноразовой чашке.
По законам жанра, Унгерн должен был открыть сейф и выдать мне большой черный пистолет с парой обойм. Или, объявив о том, что лишнего оружия у него нет, снять с пояса именной ПСМ. Ну на самый-самый худой конец, вытащить откуда-нибудь трофейный «манлихер» или революционный «наган». Но он глянул на меня как на больного и просто спросил:
— А зачем?
С ответом я немного замялся. Действительно — зачем? После глотка кофе пришла идея:
— Ну вы же сами говорили, что там медведи водятся. С оружием как-то спокойней…
— Олег Васильевич, — укоризненно выговаривал мне Унгерн. — Вы же бывший сотрудник милиции. Где я оружие-то найду? У нас ведь — та же система. У офицеров табельное оружие хранится в дежурной части. Выдают его только на стрельбища да на задания. На постоянное хранение пистолеты только оперативникам да спецназовцам положены. А «внештатникам», то есть агентуре, оружие никто не даст. На каком основании? «Левый» ствол, допустим, найти можно. Но опять же, только в том случае, если мы будем уверены, что без него не обойтись. А у нас с вами какая задача? Разведка. Знаете, настоящий разведчик — это тот, который боится.
Посмотрев на мою оттопыренную губу, полковник усмехнулся:
— Оружие — штука хорошая. Но из-за него возникают самонадеянность и желание его применить. Померещиться что-нибудь, начнете палить. И себя выдадите и задание сорвете. И потом, мы уже решили, что вы не будете брать никаких технических средств. Да-да, в том числе и оружие. И вот еще, не берите с собой ни газового, ни пневматики. На кого? Хулиганов в лесу вряд ли встретите, а от медведя все равно не отобьётесь. Вас даже охотничье ружье не спасет, потому что стрелок вы, только не обижайтесь, наверняка никакой. Разве, что «калашников», с подствольным гранатометом. Но опять же, без тренировки сами себя угрохаете. Лучше костер лишний раз зажгите. А на человека случайного дубинку под рукой держите. У нас на сборы еще целых два дня. Пару приемов показать успею, а дальше — сами потренируетесь.
Здесь и сейчас
Нападения ждал часа два. За это время преследователи уже должны были меня настичь, но почему-то они этого не сделали.
Подождал немного и решил вернуться к лагерю. Надоели! Не хотите нападать, так и черт с вами. Сейчас сам приду!
Уже темнело, поэтому идти пришлось быстро. Сколько же я отмахал, с перепугу? Получается, километров пять. Завидел возвышенность, ставшую за две недели родным домом, обрадовался. И никакого намека на моих недавних лиходеев. Исчезли. Вот только… Вместе с ними исчезла моя палатка и все остальное: спальник, продукты, котелок. Самое прикольное, как говорят детки, исчезли и все запасы дров!
Первая мысль — а туда ли я пришел? Может, что-то перепутал? Но нет. Вот кострище. Еловые лапы, на которых лежал спальник. Вон, наконец, слегка подтаявший сугроб, из которого торчали следы моей «микроцивилизации» — пустые банки и прочие детали. Следы — только мои и ничьи более. Никаких собачьих или человеческих отпечатков не было. Дела! Наверное, можно и нужно было немного покататься по снегу, поматериться. Глядишь, снял бы шок. Но выть и материться на ночь, глядя глупо. И хрен с ним, с инфарктом от упрятанных эмоций, но дрова нужны позарез!
В бешеном темпе стал таскать хворост. Наверное, собрал весь сухостой в округе. Теперь — поджечь. Хорошо, что я курю! Спички всегда в кармане.
Огонь принес некое успокоение. Но захотелось есть. Не то что бы очень сильно. Но от кружки чая с сухарями я бы не отказался. Увы, ни чая, ни кружки, ни котелка. Еще хорошо, что осталось полпачки сигарет. При разумной экономии до утра хватит. Можно посидеть и подумать, обмозговывая вечный вопрос: «Что делать?» Самым приемлемым вариантом решения вопроса — делать ноги. Пересидеть как-нибудь эту ночь. А утром идти к шоссе, ловить попутку и возвращаться в Грязовец. Там родственники, которые дадут денег на обратный билет. Доберусь. Хуже, что вместе с деньгами пропал и паспорт. Наверное, стоило таскать деньги и документы с собой, а не хранить в кармашке рюкзака. Но утрата документов — не самое страшное в этом мире. Тем более что нахожусь на родной территории и паспорт вряд ли кто-нибудь спросит. А если и спросят, заберут в отделение — пожалуйста! Выясняйте мою личность. Человек я законопослушный, так что выпустят через пару часов. А потом напишу заявление, заплачу штраф и получу новый «двуглавоорлинный»…
Ночь провел в полудреме. Откидывался на деревце, кемарил по десять-двадцать минут. Потом вскакивал, подкидывал в костер веток и снова отключался. И так всю ночь. Пару раз ко мне приходил кто-то — то ли снежный человек, то ли леший. Подсаживался к костру и пытался убедить меня в том, что пора возвращаться. «Скоро снег начнет таять. Днем будет тепло и сыро, а ночью холодно. Без еды, палатки и спальника тебя надолго не хватит» — шептал он мне гнусным голосом, а у меня не было сил даже бояться. Просто отмахивался. Наконец посетителю надоело меня уговаривать, и он исчез. И чего уговаривать-то, если я все равно решил уходить? Кажется, этот лесной гад утащил остатки моих сигарет. И спички пропали! Значит, не просто гад, а сволочь.
Утром проснулся «никакой». То есть злой и голодный. Жутко хотелось горячего кофе и сигарету. Но готов был согласиться на чай и папиросу. Да, чего уж там, на «козью ножку» из старых чинариков и кипяток. Кипяток-то — самое реальное! Решил, что вначале, перед дальней дорогой, неплохо было бы попить горяченького! А воду вскипятить можно и в банке.
За последнее время ходить за дровами приходилось все дальше и дальше. Или сухостой заканчивается, или лес все дальше от меня уходит. Пока дошел, пока собрал. Ну да, конечно же, когда вернулся, то обнаружил, что мой костер потух! И потух он, паразит, не сам собой… Да и дрова за такое время не могли прогореть. Но на том месте, где десять минут назад горел костер, возвышалась шапка снега…
Умный человек на моем месте пошел бы к дороге. А я… Пару раз выругался и решил, что никуда не пойду.