— А на деле эти шаги просто прекратят раскол? — уточнил английский кардинал.
— Именно, — кивнул Папа.
— Но это ведь не то, что нам нужно, — осторожно заметил испанский кардинал, получивший это место после низложения Борджиа.
— Отнюдь, — улыбнулся Сикст IV. — Кто выиграет от такого примирения? По мнению Иоанна — самый сильный христианский центр, каковым является Рим. То есть, де юро — это не уния, а де факто…
— Иоанн набрал слишком много силы и влияния, — тихо произнес имперский кардинал. — Если он сумеет еще и прекратить христианский раскол, то он станет слишком опасен. Для всех нас.
— Иоанн не вечный, — улыбнулся испанский кардинал.
— Он молод.
— Но умирают и молодые.
— Я бы предостерег вас от таких мыслей, — с ехидной улыбкой заметил польский кардинал. — Наш общий друг Борджиа уже попытался прервать его жизненный путь. А до того митрополит Московский и всея Руси Филипп. Да и кроме них многие пытались. И все — без толку. Иоанн словно заговоренный. Ни яд его не берет, ни стрела. Вон — в Твери по нему люди с колокольни из арбалетов били. Почти в упор. Так болты полетели куда угодно, только не в него.
— И что же тогда делать? — тяжело вздохнув спросил имперский кардинал. — Он ведь уже очень опасен. А что будет дальше? Он действительно юн. И вряд ли остановиться на достигнутом. Еще буквально десять лет назад он был наследником герцогства на восточной окраине Европы. А что теперь? Захватил многих своих соседей. Утвердил за собой титул короля Руси. Разгромил в пух и прах Польшу с Литвой. Побил фламандцев со швейцарцами. Подчинил Дикое поле. Разогнал ссаными тряпками османов. И я напоминаю — он юн. А от такого военного успеха и у зрелого мужа голова кругом пойдет. Бог его знает, что он там себе возомнит… или уже возомнил.
— Ты, друг мой, забыл о том, что он ныне Василевс. То есть, Император Восточной Римской Империи.
— О да… — покачал головой имперский кардинал. — Я просто боюсь, чтобы этот юнец ничего не учудил. С него станется — пойдет войной дальше. Кто на очереди? Ливония? Она обречена. А дальше?
— Успокойся! — Повысил голос Понтифик, заметив, что этот товарищ начинает увлекаться. — Иоанн вполне разумный человек. Не нужно нам тут рисовать из него демона. Я лично состою с ним в переписке. Мои люди с ним общались, и наблюдали за делами. Поэтому хватит!
— Но…
— Я сказал, хватит! Иоанн крайне полезен матери церкви. Я понимаю твои опасения. Но, как ты видишь, наш польский друг вполне держит себя в руках. А ему бы стоило переживать побольше твоего.
— А чего мне переживать? Казимир политический труп. Он ныне сидит на престоле только потому, что так хочет Иоанн. И никто из политических противников Казимира не смеет королю Руси перечить. Ибо сила он непреодолима. И пока Казимир жив — в Польше и Литве будет тихо. Иоанну там не нужны беспорядки. И меня это вполне устраивает. И я приложу все усилия к тому, чтобы это положение дел сохранялось.
— А когда Казимир умрет? Что тогда?
— Кто знает? — пожал плечами польский кардинал. — Если Иоанну будет нужно, то сын Казимира унаследует власть отца. Если — нет, то оставшись один на один с «наследством папаши» он будет растерзан магнатами. Ведь фламандские и ломбардские заемщики потребуют возвращение долгов отца. Это как пить дать. ТАКИЕ деньги Ягеллонам так просто не простят. И дальше начнется драка за корону. Литва уже сейчас склоняется в сторону Иоанна. Он ведь праправнук Витовта Великого. И это многое значит. Прорусская партия там сейчас сильна как никогда. Именно она помогала королю со сбором речного флота. А Польша? Бог его знает? Но явно будет все не просто.
— Вот! — назидательно поднял палец вверх имперский кардинал. — Будет непросто.
— Уймись! — Топнул ногой Папа.
— Меня он пугает!
— Мать церковь найдет ему занятие к всеобщему благу.
— Но какое?
— Святой Престол пойдет ему навстречу в деле примирения католиков и православных. Но при условии, что он, как самый славный воин христианского мира, возьмет на себя обязанности провозгласить и провести Крестовый поход, дабы вызволить из плена древние центры христианства.
— Константинополь, Антиохию, Иерусалим и Александрию?
— Именно.
— Но это невероятно! С этим никто не справиться!
— Вы же сами не знали, куда он обратит свою страсть. Так чего вас смущает? Просто направьте эту ярость в нужное русло.
— Иоанн откажется.
— Он, вообще-то, титулярный Император Восточной Римской Империи и король Иерусалима. И этот Крестовый поход будет направлен на освобождение его собственных земель.
— Но… но… вдруг он преуспеет? Это же кошмар!
— А в чем кошмар? — холодно усмехнулся Сикст IV. — Управлять ТАКОЙ державой просто не реально. Она развалиться сразу после его смерти. Или дети его поделят, как некогда внуки Карла Великого растерзали его великое детище. Или соседи отберут. В любом случае, Иоанн сделает главное — станет страшнейшим в истории испытанием для магометан. Если же Кастилия с Арагоном продолжат свое давление на них со своей стороны, — кивнул он представителям Иберийского полуострова, — то мы имеем все шансы вернуть старые христианские земли. Разве кто-то из присутствующих считает, что это поганый замысел? Вы скажите. Сейчас скажите. И мы вместе подумаем, как взнуздать и направить в нужное нам русло этого юного Александра Македонского, пока он нам всю Европу по кирпичикам не разнес.
— Чего я и боюсь!
— Зачем ему идти воевать в Европу? — удивился кардинал из Нидерландов.
— Ему? Не зачем. — Вполне авторитетно произнес Понтифик. — Но Иоанна, без всякого сомнения, уже сейчас пытаются втянуть в сложные политические комбинации. Не удивлюсь, если лет через пять, его войска будут воевать где-нибудь в Нормандии или Лотарингии. Из-за чего я и придерживаю решение о разводе. Сначала нужно понять, чем оно грозит и как все это компенсировать.
— А что делать с Ливонией? — спросил польский кардинал. — Весной следующего года король выступит всеми силами туда и сравняет ее с землей.
— А что с ней делать? Иоанн прав. Тевтонский орден исчерпал себя. Он уже давно не выполняет возложенных на него обязанностей. Поэтому орден нужно распустить, а земли преобразовать в герцогства Пруссия и Ливонию. Всех же братьев, что пожелают, перевести в иные ордена. К тем же госпитальерам отправить на Родос.
— Может быть поступить лучше? — спросил французский кардинал.
— Лучше? — нервно дернул щекой Сикст IV.
— Иоанн, без всякого сомнения, Ливонию завоюет. Это факт. Поэтому глупо этому противиться. Но, если мы хотим направить короля Руси в Крестовый поход, то орден очень пригодился бы ему.
— Орден? Но зачем?
— Нужно выделить из Тевтонского ордена Ливонский и подчинить через вассальную клятву его Иоанну. А сам этот орден использовать для того, чтобы вербовать добровольцев для Крестового похода по всей Европе. И переправлять их на Русь. То есть, найти для него занятие и оправдать тем его существование.
— Ну… — задумался Понтифик.
— Он же православный! — заявил имперский кардинал. — Как католический орден может подчиняться православному?
— Если Святой Престол проведет предложенный Иоанном Поместный собор и утвердит его идеи, то почему нет? — заметил французский кардинал.
— Ну что же… — пожевав губы, произнес Папа. — Осталось дело за малым — уговорить Иоанна. Кто к нему поедет?
Глава 10
1478 год, 3 октября, Нарва
Устин сын Первуши стоял на крепостной стене и наблюдал за неприятелем. Они уже месяц как подошли и обложили город осадой. Их полк, правда, к этому времени успел не только обнести Нарву крепким и высоким земляным валом с предшествующим ему глубоким рвом, но и кое-как отремонтировать обрушенный при штурме участок каменной стены. Поэтому в целом защитники Нарвы чувствовали себя сухо и спокойно. Во всяком случае, пытались убедить друг друга в этом постоянными разговорами…
Руководство ордена смогло договориться с Ганзой и получила от нее и деньги на проведение этой операции, и наемников, и даже артиллерию. Приехало целых две бомбарды из Любека да четыре большие серпентины в картаун[1] каждая. И прочих «стволов» хватало. Войско Ливонское подошло к Нарве при ста двадцати четырех орудиях самого разного калибра и типа. Да при семи тысячах войска пешего. Большей частью тяжелая пехота германская, но имелись и английские лучники, и итальянские арбалетчики, и аркебузиры, набранные в нижних германских землях. Конница тоже было. Но мало и в основном орденская, представленная едва пятью сотнями всадников.
В городе же Нарве стоял лишь полк пехотный, тот самый, что штурмовал ее и понес изрядные потери. Отчего бойцов семьсот только-только насчитывал, с учетом небольшого пополнения и выздоровления раненых. А также имелось две батареи фальконетов и три десятка пищалей.
Скудно? Не густо, прямо скажем. Из-за чего гарнизон этого городка действовал очень осторожно. И очень наделся на то, что войска ордена постоят, да уйдут куда-нибудь. Либо им удастся продержаться до подхода полевой армии. Благо, что из семисот бойцов, пять сотен являлись аркебузирами. А это внушало определенные грезы на благополучный исход осады.
Обстрел крепости велся по обычаям тех лет — крайне вяло.
Зарядные картузы ведь никто из местных не применял. Из-за чего требовалось после каждого выстрела тщательно банить канал ствола, чтобы погасить всякие тлеющие останки. Потом отмерить с помощью совочков и мерных емкостей заряд пороха. Засыпать его в ствол. Пропихнуть до казенной части и там утрамбовать. Ну, насколько это при таком заряжании вообще возможно. Дальше забить пыж. Потом ядро. Насыпать затравочного пороха в запальное отверстие. Навестись. И выстрелить.
В принципе — не долго. На словах. Но на деле получалось, что бомбарды стреляли хорошо если раз в пару часов. А кулеврины и серпентины раз в двадцать — тридцать минут. И это было еще хорошо. Более-менее со скорострельностью как-то шли дела только у совсем малых орудий да гаковниц, но и там — чаще чем раз в три-пять минут все одно не получалось.
Впрочем, у ручного огнестрельного оружия в те годы тоже со скорострельностью все было очень плохо по тем же причинам. Знаменитая берендейка — это саксонское изобретение конца XVI века. По сути — просто небольшие деревянные пеналы с плотной крышечкой, которые содержали отмеренный запас пороха ровно на один выстрел. Их вывешивали на кожаном ремне, перекидываемом через плечо. И это было прорывом. С этими берендейками скорострельность и мушкетеров, и аркебузиров резко пошла в гору, достигнув более-менее стабильных двух выстрелов в минуту. А у отдельных гениев так и вообще — до трех. Ранее же… слезы были ранее. В минуту разок удастся пальнуть — уже счастье, причем великое. Это из аркебузы, а с мушкета и того дольше.
Ситуация усугублялась еще и боеприпасами. То есть, тем, чем стреляли.
В плане ручного стрелкового оружия все было просто — классических пулилеек в XV веке еще не имелось. Поэтому извращались как могли. Кто-то капал раскаленным свинцом в воду, в надежде получить «шарик» плюс-минус подходящих размеров и геометрии[2]. Кто-то рубил пруток свинца на куски и пытался его оковывать. И так далее, и тому подобное. Из-за чего пуля летела куда-то туда. Причем активно применялся разного рода паллиатив вроде глиняных пуль[3].
По орудиям ситуация интереснее.
Применялись свинцовые, железные и каменные ядра. Не чугунные, а именно железные, которые получали поковкой. Чугунного литья до XVI века не то, что на Руси, но и вообще в Европе практически не употребляли. А даже где и использовали, то ограниченно из-за очень низкого качества чугуна, получаемого в штукофенах — наиболее прогрессивных печах для восстановления руды для Европы тех лет. Да и мало там этого чугуна выходила — едва с десять процентов. А блауофены начали строить только во второй половине XV века и распространение их шло ОЧЕНЬ неспешно, ибо не знали, что делать и как поступать с возросшим объемом получаемого чугуна.
Вот в XVI веке, в рамках решения этой «чугунной» проблемы и начали его отливать, разработав для того подходящую технологию. Сначала, понятно, в горнах расплавляли, а с первой трети XVIII века в первых вагранках[4]. Впрочем, к этим годам это не относиться. С чугуном еще не знали, что делать, да и мало его было. Так что ядра ковали из железа.
Свинцовые ядра применяли только для длинноствольной малокалиберной артиллерии. Железные — для кулеврин и серпентин, то есть, длинноствольной среднекалиберной. А каменные шли во все остальные «стволы». Причем все эти снаряды получались очень приблизительной геометрии, требуя изрядных зазоров на стволе. Отчего выходило не только редко стрелять да слабо, но и опять-таки — в ту степь.
Это Иоанн применил в своем огнестрельном оружии массу технических и организационных решений из более поздних эпох. Из-за чего его «стволы» и легче получались, и стреляли дальше при схожих параметрах, и точнее, и чаще. Существенно чаще!
Но сюда, под Нарву, пришла не артиллерия короля Руси. Здесь ныне стояла вполне обычная для третей трети XV века европейская артиллерия. И она больше шумела, чем вредила. Тем более, что ее огонь был направлен на разрушение массивного земляного вала. Весьма и весьма затруднительной задачи для нее.
Вот Устин сын Первуши и наблюдал за этим копошением неприятеля. Которую седмицу долбят из всех стволов. Редко и неточно. Пару раз попали в, с трудом отремонтированную, каменную стену за валом. Едва не обрушили ее вновь. Но обошлось. И удалось ее после поправить. Валу же, казалось, было плевать. Он охотно впитывал в себя ядра любого калибра, совершенно не шатаясь…
Устин потянулся. Зевнул. И хотел было уже уйти со стены, ибо ничего нового с нее увидеть не удалось. Как от лагеря неприятеля потянулись люди. Много людей. И все с лестницами да фашинами.
— Приступ! — истошно заорал сын Первуши. — На приступ пошли!
И все в крепости пришло в движение.
Аркебузиры бросились на каменную стену и взяли свои «стволы» наизготовку. Эту стену восстанавливали не просто так. Ведь вал специально сооружали на таком удалении, чтобы стрелки могли со стен вести обстрел штурмующих через головы своих защитников.
Вот эти стрелки и открыли огонь. Не очень часто по нашим меркам — всего по два выстрела в минуту да во все пятьсот стволов. Что по местным меркам выглядело — настоящим стрелковым шквалом. Укрытые от ответного огня ща зубцами. Кое-где эти укрытия уже сбили огнем кулеврин да серпентин, но в целом их хватало. А какие-то из них даже успели отстроить заново к крайнему неудовольствию неприятеля. Тем более что фальконеты, которые применяли крайней осторожно, не позволяли подводить основную массу артиллерии слишком близко. И обстрел неприятеля получался весьма и весьма неточный.
Точность стрелкового огня защитников тоже оставляла желать лучшего. Все-таки на семьдесят — сто метров, пусть и по толпе — но рассеянной приходилось бить из гладкоствольных «агрегатов». Пуля летела, конечно, не в ту степь, но разброс двадцать на двадцать дюймов на такой дистанции давала. Из-за чего промахов получалось немало.
Но, тысяча выстрелов в минуту!
Кое-где кираса держала такие попадания. Но в целом, с каждого залпа падало от пятидесяти до ста противников. А иной раз и больше. Однако наемники ордена сумели закидать ров вашинами и полезли наверх — на вал. Зря они это сделали. Потому что защитники держали свои фальконеты укрытыми от огня за валом. Выкатывая их по сходням только для выстрела. И вот эти самые фальконеты под косым углом к валам и ударили картечью, выкашивая тех удальцов, которые сумели забраться наверх.
Сходней не было — их убрали. Так что нападающим приходилось прыгать с высоты нескольких метров. Опасно. Можно ногу сломать или шею свернуть. И ради чего? Чтобы встретиться лоб в лоб с остатками пикинеров, что взяли в руки бердыши и ждали их со всем возможным нетерпением?