С этими мыслями он и заснул.
А проснувшись ближе к полуночи, взял бумагу и начал набрасывать на ней эскизы регалий и устав будущего ордена. Попутно делая заметки из своих воспоминаний, вроде Имперских комиссаров, Адептус Сороритас и так далее…
[1] Чуть позже Педро Гонсалеса де Мендосу станут за глаза называть Маленьким Папой за его чрезвычайное влияние в католическом мире.
Глава 8
1479 года, 12 августа, Москва
— Наконец-то Москва… — с какой-то тревогой произнес король, увидев с очередного холма свою столицу.
Армию он сдал подошедшему к Риге Даниилу Холмскому. Поручив ему громить и крошить все в Ливонии, неся местным жителям «демократию и свободу слова» в самой ее незамутненной и либеральной форме. То есть, жечь, убивать, грабить и иными способами утверждая «общечеловеческие ценности».
В поддержку же своему славному генералу он призвал татар из «королевской стаи». Предложив им три волка за каждого здорового человека, которого они приведут из Ливонии в Тавриду. И четыре, если убедят его по пути принять православие. За чем должны были следить священники, выделенные Патриархом на местах, осуществляя и приемку людей в Крыму, и выплаты татарам. Для греков возрождение православного населения Тавриды было отрадой великой. Поэтому Маниул и его люди старались как могли. На совесть.
Иоанн уехал из Ливонии, совершенно не думая о том, какой ад он учинил там. Как и о том, что простое население ни в чем не виновато. Ему было в общем-то на это плевать. Эмоции уже отошли и мыслил король рационально, видя в своем поступке шанс для решения разом сразу двух крайне важных вопросов.
С одной стороны — заселение Тавриды лояльным населением. Ведь куда ему оттуда бежать? К османам? К татарам? К черкесам? Куда не подайся — всюду такие соседи, что сидеть лучше на полуострове и не дергаться. Оттого лояльность у них будет хоть и вынужденная, но вполне искренняя. А потом закрепиться через два-три поколения. С другой стороны — освобождение земли в Ливонии от местных жителей для того, чтобы туда стали массово переселяться люди с Полоцких владений, Псковских и Новгородских. Что позволило бы в самые сжатые сроки сделать эти прибалтийские владения максимально лояльными державе.
Так что король ехал домой, а на его душе порхали бабочки. Там же, далеко на северо-западе творилась кровавая вакханалия. В которой с одной стороны Холмский с совершенно непреодолимой по силе армией крушил замки да крепости. А с другой стороны королевские татары рыскали по полям и весям в поисках людей. Которых хватали и волокли на юг. Ну и грабили. Куда же без этого?
Наш герой не стал повторять своей ошибки и отправился в Москву с серьезным контингентом. Он взял с собой роту улан и роту гусар, причем тех самых, что вооружены огнестрельным оружием. Они позже, конечно, вернутся на театр боевых действий, но сейчас сопровождали своего правителя. А то, мало ли, какая еще тварь засаду решит учинить?
Когда же до Москвы осталось буквально три километра, случилось небольшое ЧП. Король и его сопровождающие оказались вынуждены остановиться. Со второстепенной дороги вырулили ребята, с многочисленными подводами. И невольно заблокировали шоссе.
Первая мысль — нападение.
Поэтому гусары быстро распределились вокруг улан, и выхватили свои мушкетоны. А уланы взяли короля в кольцо, прикрыв собой и своими доспехами. Впрочем, Иоанн в этот раз тоже не с «голым задом» был, а красовался в своих прекрасных латах.
Минута прошла.
Вторая.
Третья.
Однако ничего не происходило. Только с второстепенной дороги продолжали выдвигаться подводы с дровами, направляясь к Москве.
— Обжегся раз, так и на лед начинаешь дуть… — с некоторым раздражением отметил король, поняв, как смешно выглядит. Однако ордер охранный не распустил и продолжал так стоять пока подводы не выползут полностью и не удалятся вперед хотя бы на полкилометра. Чтобы у него оставался зазор по времени и пространству в случае чего.
Можно, конечно, было бы остановить этих людей и согнать на дорогу. Но зачем? Сам процесс сгона ослабил бы защиту и привел к тому, что всадники короля завязли бы в этой толпе. Чем могли легко воспользоваться нападающие. Может быть они этого и ждали?
Ничего необычного в это кавалькаде не было. Обычный организованная колонна фургонов «станции». Ну, чего-то типа МТС 1930-х годов, только без тракторов.
Московская провинция королевского домена делилась на городские округа и уезды. Первые — суть города с ближайшим пригородом. Вторые — сельские структуры, собранные вокруг крупного села с россыпью мелких деревушек да хуторов вокруг. Из комбинации городских округов и уездов формировались волости. А из тех, в свою очередь, провинция.
Так вот — в каждой волости имелось по такой станции, состоящей из конюшни и подвижного парка телег, саней, волокуш, плугов, борон и так далее. Что превращало эти станции в инструмент первичной механизации сельского хозяйства.
Организационно то порядка семидесяти процентов пашни Московской провинции и так были сведены в колхозы. Получившие в лице этих станций инструмент механизации, высвобождающий огромное количество рабочих рук. И кардинально повышая эффективность сельского труда. Особенно в сочетании с новым циклом.
Лошадей для станций закупали у татар.
Мелкие и в общем-то дохлые «копытные» не обладали выдающимися качествами. Однако они были дешевыми и категорически неприхотливыми в уходе и корме. А что еще нужно на начальном этапе?
Одна беда — подводы с ними выглядели совсем уж ничтожными. Много ли утащит мелкая, дохлая лошаденка, которая чуть крупнее пони? Поэтому штатным фургоном была двуколка с центральной оглоблей. Что породило некий стандарт для колеи в духе древнеримской — в «две лошадиные задницы».
Фургоны и прочий «подвижный состав» изготавливали по единому королевскому заказу. Стандартного образца. Из-за чего их ремонтопригодность оказалась на высоте, ибо имелась определенная взаимозаменяемость деталей. Тех же колес, например. Король даже и не совался в это дело. Просто грамотно сформулировал техническое задание и оформил требования к приемному контролю. И все. Дальше уже сами люди разобрались, сформировав к концу лета 1479 года несколько крупных мастерских в провинции.
Во время посевной или сбора урожая эти станции работали в интересах колхозов. То есть, пахали, сеяли, возили урожай или людей на жатву, и так далее. В остальное же время выполняли иные задачи. Например, вывозили заготовленный лес или сено, перевозили строительный материал и так далее. Без дела они не стояли.
Вот как сейчас. Раз. И вынырнули перед королем на дорогу, груженые по самое не балуй.
Сразу не разобрали, а потом было уже поздно. Некрасиво. Вроде бы урон чести. Но Иоанн не расстроился. Ему нравилось, что его столичная провинция цветет и пахнет без его участия. Сама. Пусть грубо и косолапо. Не важно. Главное, что потихоньку временный успех, живущий на ручном управлении и слепой удачи начал врастать корнями. Купцы распробовали нововведения своего короля. Да и народ простой ощутил прелесть от новых методов хозяйствования. Вон какой деловитый оказался. А сколько всего понастроили уже?
Например, для орошения полей и пожарного тушения в провинции к концу лета 1479 года было устроено двести семьдесят два пруда. В них же дополнительно разводили рыбу — золотого карася. Плюс еще дюжина опытных прудов имелась, в которых возились с разведением других пород рыбы. В том числе и стерляди. Да еще одно хозяйство речное, в котором учились выращивать речных жемчужниц и искусственный жемчуг в них. Понятное дело, Иоанн не знал всех нюансов. Он слышал звон и примерно представлял себе откуда он. Поэтому ребята с этими жемчужницами просто экспериментировали, пытаясь подобрать какую-нибудь схему или технологию чуть ли не наугад, опираясь лишь на идею.
Так же в провинции имелось девяноста семь разных ферм стойлового животноводства. В них разводили коней, коров и свиней, коз и кроликов, кур и гусей. Имелась даже одна ферма, где экспериментировали с лисицами. На мех.
Усилиями короля и ряда энтузиастов получилось создать пять пчеловодческих хозяйств, в которых применялись рамочные ульи. Впервые в мире. Ведь во всем мире сбор меда и воска производился пока еще обычным бортничеством, либо самым ранним вариантом пчеловодства — в бортах. А тут не только держали пчел и присматривали за ними, но и применяли довольно передовые конструкции. Ничего особенно в них не было, кроме идеи. Но до нее додумались далеко не сразу. Ни одно столетие прошло. Более того — эти хозяйства возили свои ульи по полям и весям провинции, ставя их там, где шло цветение. А на зиму — свозя на специальные зимовки, защищенные от ветра и прочих неприятностей. В этих пяти хозяйствах имелось пока сто семьдесят пчелиных семей, которые дали за 1479 год порядка двадцати тонн меда и неполные пять центнеров воска. И это было невероятно круто, так как превышало возможности дикого бортничества в несколько раз.
Люди видели, как изменилась их жизнь за последние десять лет. Они видели, что в столичной провинции голода уже десять лет как не было. И старались. Отчаянно старались двигаться в том направлении, которое указал им король. Сами лезли, не дожидаясь пинка или наставления. Оставалось теперь спроецировать это все на соседние провинции и далее на остальное государство…
Ну вот — колонна фургонов удалилась на должную дистанцию. И Иоанн продолжил свое движение. Но сразу в кремль не поехал. Королю хотелось заглянуть в каждый посад. Проверить, не было ли там пожара? Все ли там в порядке? Спросить людей о житье-бытье. И только потом двигаться в свою резиденцию, набравшись подходящих впечатлений.
И вот кремль.
Наш герой замер у ворот, не решаясь их пересекать.
Сегодня требовалось принять решение. Тяжелое решение. Мрачное решение. И ему не хотелось.
Та буря эмоций, что захлестнула его там, на берегу Западной Двины отступила. И он ныне снова мыслил рационально, прекрасно осознавая последствия своих поступков. А также тот факт, что оставлять все как есть было нельзя. Это стало слишком опасно. Смертельно опасно.
Чуть помедлив он двинулся дальше.
Остановился у своего нового дворца, которые уже в целом построили и теперь занимались отделкой. Несколько минут рассматривал его, всеми фибрами души оттягивая неизбежное. И вздрогнул, когда встретился глазами с супругой, что наблюдала за ним из окна своих покоев.
Взмахом руки он остановил архитектора.
— Пока довольно. Вижу ты молодец. Но мне нужно отдохнуть. И уже спокойно все осмотреть, без суеты. Через пару дней подготовь мне подробный показ.
— Да, мой король, — с удовольствием произнес итальянец, которому польстила похвала заказчика. Ведь он обещал премию сверх обычной платы, если его устроит работа.
Тяжело вздохнув, Иоанн пошел к Элеоноре. Постоял у ее двери, тупо пялясь на нее. Выдохнул и вошел внутрь.
Супруга сидела бледная как полотно у окна и занималась каким-то рукоделием не поднимая глаз. Он подошел шагов на пять и остановился.
Тишина.
Они оба не знали с чего начать разговор.
Наконец она не выдержала первой:
— Только об одном прошу. Не заставляй Владимира и Софью смотреть на мою казнь.
— Думаешь, я тебя казню?
— Ой… ну кого ты обманываешь? Я виновна. Я… не хочу даже говорить. И теперь твои враги ухватились за эту возможность. Думаешь, я не слышала о покушении, которое на тебя организовал епископ Дерпта? И о том, как ты отомстил?
— Ты — не они.
— Тебя уже дважды чуть не убили из-за меня.
— В одном из покушений ты была замешана.
— Но не участвовала. Просто закрыла глаза на их попытку. Хотя это ничуть меня не оправдывает. И я готова. Об одном прошу — чтобы дети не видели моей смерти. Они тебе не простят. Лучше дай мне яду или сам заколи эспадой. А им скажи, что умерла от чего-то обычного. Чтобы они тебя не винили.
— Снова пытаешься манипулировать?
— Снова пытаюсь избавить тебя от войны с собственным сыном. Он ведь осуждает тебя, считая, что ты меня запер здесь по навету.
— И ты думаешь, что это изменится, если я велю тебя казнить тайно или убью сам?
— А что тебе остается? Доверять мне ты больше не сможешь. А это подвешенное положение — опасно для тебя. Сначала мне было страшно. Потом я бесилась. А теперь… теперь я уже попрощалась со всем мирским и полностью готова к смерти.
— Есть другой вариант.
— Не дразни меня, — нахмурилась Элеонора. — Или ты хочешь мне дать надежду перед смертью, чтобы умирать было обиднее и больнее?
— Ты однажды меня уже предала. Поэтому, ты права, доверять тебе я более не смогу. Чтобы ты ни говорила. Но и убивать тебя нет резона, если ты совершишь один поступок… — произнес Иоанн и замолчал в упор уставившись на супругу.
— Какой же? Предлагаешь наложить на себя руки?
— В ближайшие несколько месяцев в Москву прибудет новое посольство Святого престола. И я хочу, чтобы ты перед тем публично объявила о своем желании принять постриг. А после прибытия посольства, обратилась к нунцию или кто-то там его будет возглавлять с просьбой открыть здесь, в Москве или ее окрестностях первых католический монастырь. Дабы нести свет католичества местным заблудшим душам.
— И все?
— Ты сошлешься на плохое здоровье и невозможность дать мне больше наследников.
— Но это неправда!
— Почему же это ложь? Я с тобой больше не возлягу, так что наследников ты мне дать новых не сможешь. Так, что это правда. Самая что ни наесть, натуральная.
— Но я не больна!
— Ты, подруга, на всю голову хворая. Иначе бы не учудила то, что произошло. Власти захотела? Дура! Ты хоть понимаешь, что не только меня, но и наших детей чуть не сгубила? Они в глазах моих подданных — нагуляны блудом, ибо ты — католичка, а я — православный. Считай бастарды. И если есть иные законные кандидаты, то они будут иметь в их глазах больше прав, чем наши дети. Убей меня — и все. Владимир и Софья не проживут и года. А престол отойдет моему дяде — Андрею Васильевичу или кому-то из его детей. Убей их — и другие Рюриковичи на престол взойдут. От деда моего семя — только я да дядя. Но есть прадед. Если поискать — найти можно.
— И что изменится, если ты умрешь не сейчас, а потом?
— Владимир в силу войдет. В возраст. В опыт. Со мной ездить будет. Дела делать. Решение принимать. К нему привыкнут. Он обрастет своими людьми. Время. Ему нужно время, чтобы стать законным наследником. А ты, дура, на голову хворая, хотела его этого лишить. И положить в землю вместе со мной и тобой. Или думаешь, тебя бы пощадили?
Тишина.
— Что молчишь?
— А что мне сказать?
— Да или нет? Я озвучил тебе предложение. Ты согласна на него?
— Ты позволишь мне в постриге видеться с детьми?
— Только если ты сумеешь им донести те слова, что я тебе сейчас сказал и не будешь настраивать против меня. И, вероятно, моей будущей супруги.
— Разумеется.
— Тогда считай, что сделка заключена, — с некоторым облегчением произнес Иоанн. — Попросишь открыть аббатство бригитток.
— Почему их?
— Потому что это женская ветвь бенедектинцев. Мне рассказать тебе, кто это такие? — спросил король, вопросительно подняв бровь.
Бенедектинцы были, наверное, самым полезным и прогрессивным орденом католиков. Их девиз звучал как «Ora et labore», что означало «Молись и работай». А главный упор в их деятельности делался на молитвы, интеллектуальные занятия, религиозное искусство и миссионерскую деятельность.
До появления иезуитов именно бенедектинцы были мозгом католического мира. Да и потом не сильно им уступали. Вклад бенедектинцев в культуру и цивилизацию Западного общества поистине огромен. Из школ при аббатствах этого ордена вышли практически все выдающиеся ученые раннего и развитого Средневековья. При их аббатствах открывались госпитали, гостиницы, школы и прочее, прочее, прочее. Причем гостиницы дешевые — для всех страждущих.
— Я прекрасно знаю, кто такие бенедектинцы, — усмехнулась Элеонора. — Но не понимаю, зачем они тебе. Это ведь миссионеры. А ты не рвешься принимать католичество.