[2] Рим к XV веку превратился практически в региональный поместный центр христианства в Италии и дальше ее интересов часто носа не совал. Но амбиции сохранил старые, что среди прочего спровоцировало раскол католичества и реформацию…
[3] Один волк — это эквивалент 5 новгородских денег (5,33 грамм серебра 750-ой пробы). 20 волков равны рублю. 200 волков это 10 рублей, то есть, 1,065 кг серебра 750-ой пробы.
Глава 8
1477, 2 июля, Москва
— Доброе утра. Как твое самочувствие? — Спросил Иоанн, заходя в комнату, где лежал хворающий Мануил — Патриарх Константинополя. Тот умудрился подхватить какую-то кишечную инфекцию, оттого его трудоспособность оказалась слегка ограничена, а ароматность повышена. Ватерклозетов-то не было еще. Да, не «боевой понос», но в горшок он ходил часто, отчего в помещении попахивало… да чего уж там? Пованивало.
— Слава Богу, лучше.
— Это хорошо, — произнес король, кивнул сопровождающему, дабы тот отошел от двери, а потом прикрыл ее. — Я хотел с тобой поговорить о католиках.
— А что о них говорить?
— Ты ведь прекрасно понимаешь, что я стою на перепутье. И не только я, но и вся Русь.
— На перепутье?
— Ты совершил рискованный шаг. Понятно, теперь тебе дороги назад нет. Ни тебе, ни тем, кто пошел за тобой. Ты сделал ставку на меня. Но ставку сделал ты, а не я. И я пока не могу решить, куда мне примкнуть — к католикам, али к православным.
— А чего тут решать? Ты ведь крещен православным. Неужто решишься веру свое предать? Понятно, что обижен был и справедливо обижен. Но ныне все в прошлом.
— Не все… к сожалению, не все… — произнес Иоанн и как-то устало сел на небольшой стул у стены. — У меня как не было, так и нет священников. А нужда в них огромная. Я о той проблеме Папе писал, но он оказался глух к моей просьбе. Ты же, сбежав от Мехмеда, привел с собой очень небольшое количество клира. Да и то по-русски считай они не говорят. А без священников и хорошо организованной, дисциплинированной церкви — на местах будет беда. Кто в лес, кто по дрова пойдет. Через что распри не только духовные, но и светские начнутся. А там и войны Гражданские, да прочие усобицы.
— Много ли тебе нужно священников?
— Много ли? Я пока могу тебе сказать только по Московской провинции. Остальные еще толком не упорядочены. Но можно прикинуть количество церквей, исходя из населения городов. И понять, сколько священников туда потребуется. Плюс села. Но там вообще ужас. Зияющая черная дыра. Когда крестили Русь? Почитай, что шесть веков тому назад. А еще пару веков назад под Москвой, не таясь, дружинников по языческому обряду погребали. В курганах. И это — княжьи люди, горожане. Простые же селяне до сих пор язычники в самом своем чистом и незамутненном виде. Они еже ли какие церковные ритуалы и соблюдают, то делают это только лишь для того, чтобы от них отстали. Вот тут, — тронул Иоанн сердце, — и тут, — коснулся он лба, — у них совсем иные убеждения. Поэтому священников нужно много. И все они должны не только добро говорить по-русски, но и риторикой владеть искусно, и в душу уметь заглянуть каждому. И таких — тысячи и тысячи надобны.
— Сложные ты ставишь задачи… — пожевав губами, произнес Мануил.
— Сложные. Но их нужно решать. Либо православным, либо католикам. Именно поэтому я и говорю, что стою на перепутье. И в этом в немалой степени и ваша вина.
— Моя!? — Неподдельно удивился Мануил.
— Не твоя, а ваша. Греков. Когда Русь крестили? Шесть веков назад. Много ли ты видишь в ее пределах семинарий? Или хотя бы приходских школ? Ни одной нет. Почему так? Чем вообще занимался Патриархат на территории Руси? Шесть веков бил баклуши и бездельничал, только выкачивал десятину свою? Ты только вдумайся — четыре века спустя, после крещения, возле одного из крупных городов Руси погребают уважаемых людей по языческому обряду. Я еще понимаю — в глубинке. Но нет, в крупном городе в самом сердце Руси. О чем это говорит? О том, что Патриархат надлежащим образом не выполнял свою работу. Он был озабочен только вопросами, что вертелись вокруг Константинополя. Вокруг же ничего не видел и видеть не хотел. Как итог — гибель Империи. Столица, друг мой, это просто голова. Если не следить за делами в провинции — все пойдет прахом. Ибо провинции — суть тело, без которого голова не живет.
— Я понимаю тебя, — нехотя, после довольно долгой паузы ответил Мануил.
— Понимаешь ли? Или просто соглашаешься из вежливости? Впрочем, это не важно. Сколько тебе нужно времени, чтобы ответить на мой вопрос?
— Какой? О том, почему Патриархат не открывал школы да семинарии на Руси?
— Нет. Это дело прошлое и ныне меня не волнует. Обосрались и обосрались. Примем сие обстоятельство как прискорбный факт. Ныне мне важнее понять — сколько и каких учителей ты сможешь мне предоставить. И как быстро. Я хочу развернуть в каждом крупном городе минимум по три первых класса начальной школы и по одному второму. Плюс в Москве поставить большую семинарию для священников, которую должен заканчивать любой священник ДО рукоположения. А еще я желал бы увидеть возрождение Пандидактериона[1]. И обязать священников, перед обретением сана епископа или там игумена, проходить полное обучение в нем. Но сам Пандидактерион возрождать не по поганому образцу Палеологов, а по древнему, изначальному подобию. Дабы там не только богословие с риторикой изучали, но и науки, годные в миру. Чтобы он готовил архитекторов, механиков, врачей и прочих крайне нужных и важных людей.
— На великое дело замахиваешься, — покачал головой Мануил. — У меня нет такого количества ученых мужей. И взять мне их неоткуда.
— Уверен, что ты сможешь их найти. Потому что если их не найдешь ты, то их сможет мне прислать Папа.
— Ты говоришь скверные слова. Негоже разменивать благодать Божью на ученых мужей.
— Я правитель. А потому перед Всевышним отвечаю за то, чтобы мои подданные жили в благополучии. Поэтому для меня важнее ученые мужи, чем Божья благодать. То может и грех. Но за него я стану отвечать лично перед Всевышним. Спасение души правителя зависит не от того, как он лично молится, кается или благостно ведет себя. Нет. Он не простой человек. Его спасение зависит от того, сможет ли он оправдать доверие Всевышнего, что вручил ему многих людей в подданство. И только от этого.
— И кто же тебе это сказал? — Поморщился Мануил.
— Он, — ответил Иоанн и поднял глаза к потолку. — Когда по малолетству я стоял на пороге его чертогов, тогда и услышал слова его. Ты ведь знаешь, я надеюсь, историю о том, что я вроде как воскрес. То глупости. Смерть меня так и не забрала. Однако я успел побывать там, за чертой, и многое увидеть, услышать и осознать. Оттого и изменился до неузнаваемости. Сложно верить тому, кто знает.
— Это могло быть искушение дьявольское.
— Могло. Но звучит это утверждение здраво. И опровергнуть никак не выходит. А значит с каждого спрашивается по тому, что дано ему. С простого селянина малый спрос. А с короля — огромный. С Патриарха, кстати, тоже. Он там еще больше, чем с короля. Ни с кого так сурово Всевышний не спрашивает, как с клира. И если какой-то грех у простого человека даже и не заметят, то со священника вытрясут все.
— Если бы ты побывал ТАМ, то без всяких сомнений, держался бы православия.
— Побывав ТАМ я без всяких сомнений держусь христианства. Ибо конфликт Патриарха с Папой — есть греховодство первостатейное, что обрекло и тех, кто его развязал на вечные адские муки, и тех, кто его поддерживает.
— Ты говоришь ересь! — Воскликнул Мануил.
— А ты отбрось эмоции-то Отбрось. И подумай. Что ныне случилось с Патриархатом твоим, и какие потрясения сыплются на Святой престол. Это ли не кара небесная? В самой ее яркой и незамутненной форме.
— Ты же сам сказал, что Исидоровы декреталии — подлог.
— Подлог, — кивнул Иоанн. — Но я и не говорил, что безумие охватило только православных. Весь этот раскол — происки Лукавого. Не больше — не меньше. Ибо раскол ослабил христианский мир перед лицом истинной угрозы — магометан. Или магометане не воспользовались моментом? Как по мне, то распри среди христиан помогли магометанам и при первом Халифате, и позже. Даже нынешние османы и то — крепко стоят на плечах вчерашних римлян, которые ради своих мелких, местечковых целей перебежали на сторону неприятеля. Или я не прав?
— Прав, — очень мрачно вздохнув, ответил Патриарх.
— Поэтому преодоление раскола дело архиважно и архинужное. Разумное преодоление, а не этот бред с Ферраро-Флорентийским собором. Но то ладно. Дело иное. А ныне я говорю про обучение священников и вообще образование.
— Сын мой, дело, что ты задумал, доброе и светлое. Но у меня просто нет людей, чтобы помочь тебе. Не потому, что я не хочу. Нет. Если уж на то пошло, то я и сам готов один день на три, отбрасывая седьмой день, отроков учить да священников наставлять. Но людей, чтобы пригласить их сюда да к делу приставить у меня нет в нужном числе. Со мной их прибыло мало, а иных среди греков, болгар да армян верстать Мехмед не даст. — тонко намекнул Мануил на необходимость освобождение Византии.
— А среди сирийцев, иудеев и египтян? Они ведь под рукой султана мамлюков находятся. Оттого Мехмед им запретить ехать ко мне не может.
— Отчего же не может? Очень даже может. Через какие земли они поедут? Мехмеда. И он их без всякого сомнения не пустит к тебе. Так что, я бы и рад помочь, но многого сделать не могу.
— Я не прошу всего сразу. Мне важно, чтобы дело пошло. Там ведь ТАКОЙ чудовищный объем работ, что и не пересказать. Например, нам нужно в каждый приход положить по комплекту книг, состоящий как минимум из Евангелия, Апостола, Малой Псалтири, Часослова, Месяцеслова, Каноника, Семиднева и Апракоса. И их нужно все не только издать огромным тиражом в десять тысяч экземпляров, но и перед этим тщательно выверить в плане переводов. Ибо сам понимаешь, ранее их переводили как придется. И ошибок набралось видимо-невидимо. Например, слово «δούλος[2]» в русских текстах почему-то переведено как «раб», хотя смысл этого термина совсем иной. Ведь настоящий раб по-гречески это «δμώς[3]», а «δούλος» — это некая форма зависимого человека, который может быть и рабом, и слугой, и младшим членом в роду.
— Сын мой, давай не будем трогать такие вещи, — осторожно произнес Мануил.
— А давай будем, — с нажимом произнес Иоанн. — Чтобы должно воевать с магометанами нужно не только оружия держаться, но и слова. Или Иисус наш Христос бегал по Израилю и всех кистенем по бестолковке окучивал? Насколько я знаю — нет. И нам нужно не забывать о том, что ключом к душе является слово, а не топор палача. И чтобы отбить население у имамов нам придется очень постараться. Помнишь, что я не так давно освободил всяких рабов православных на своей земле? Ты думаешь это простая блажь? Нет. Я хочу продумать несколько стратегий для массового крещения обратно. Пока придумал только одну — принятие христианства как способа выйти из зависимого состояния. И ко мне уже крестьяне из Литвы да Ливонии с Чухонью[4] сами пошли, как прознали. Жиденькими ручейками. Ведь на моей земле крепостные, то есть, считай полу-рабы, становятся свободными. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Мануил. — Но и ты пойми — твои правила не распространяются на владения Мехмеда. И если ты говоришь, что принявший православие не может быть рабом, то ему и его верным слугам — плевать. Они как держали их в рабстве, так и будут держать.
— Верно. Но это — сейчас. А если я объявлю Крестовый поход и вторгнусь в его земли? Как на это отреагируют местные православные? Поддержат меня или его, если я буду нести им свободу, а он нет?
— Ну…
— Вот именно, — назидательно поднял палец Иоанн. — Нужно очень тщательно продумать стратегию и политическую программу этой войны. Мы должны выглядеть в глазах местного населения настолько же выигрышно, как в свое время смотрелись магометане, вторгшиеся в пределы Римской Империи. Они ведь победили не столько силой, сколько словом. И налогами, что поначалу не выглядели слишком угнетающими. Это потом уже Аббасиды начали душить сирийцев, египтян да иудеев всяких налогами. Понимаешь? Если мы хотим освободить земли Римской Империи, если мы хотим вызволить Гроб Господень и Новый Рим, то должны очень хорошо все продумать. Чтобы одним мощным ударом сокрушить этот «колосс на глиняных ногах», который ныне стоит только из-за того, что среди врагов его нет действительно сильных держав, способных ударить по нему не растопыренными пальцами феодальных дружин, а мощным имперским кулаком. Все нужно продумать и очень тщательно подготовиться. Для этого и требуется развернуть на Руси образование как светское, так и духовное. И тексты вычитать перед массовой, что очень важной, печатью книг. И богословские слова придумать такие, чтобы за душу цепляли. Я ведь могу пойти походом и отбить град Константина. Это вполне решаемая задача в пределах двух-трех лет. Но дальше то, что? Город ведь нужно удерживать. Да и кроме него нам еще Иерусалим надобно из плена вызволять, а с ним и Антиохию, и Александрию. Дело большое и великое. Для которого надобно преодолеть великую массу трудностей. Например, в пустынной Тавриде начать строить флот и готовить моряков, чтобы ничуть не уступали османским или египетским. А как корабли строить, если в моей державе не сыскать в достатке людей, чтобы просто читать умели? Это же абсурд. Безумие! Нынешние корабли — это не лодки из говна и палок, как в былые времена. Нынешние корабли — это тяжелейшее испытание для всей страны, за которым стоят многие и многие ремесла и тысячи специалистов по всей державе. Кто канаты крутит, кто паруса шьет и так далее…
— Все это верно, — кивнул Маниул, — но…
— Но либо это делаешь ты, либо я иду к Папе.
— Боюсь, что у Папы тоже не будет столько людей.
— Повторюсь — главное не столько привлекать людей, сколько стараться. Даже огромного слона можно съесть, если резать его маленькими кусочками. И мы вместе справимся. Мы. И еще. Я тебя пугаю Папой. Уверен, что это крайне неприятно. Тем более, что это не пустые угрозы. Но видит Бог, я хотел бы, чтобы мне не пришлось их выполнять. Поэтому, постарайся не подвести меня.
— Постараюсь, — после долгой паузы тихо произнес Мануил. — Мне нужно подумать. Неделю, может быть больше. Посоветоваться со своими людьми. После чего я дам тебе ответ, сколько и в какие сроки мы сможем предоставить тебе людей.
— Отлично, — кивнул Иоанн, вставая. — Поправляйся, друг мой. Поправляйся.
С этими словами и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мануил же остался лежать в крайне задумчивом состоянии. Это был уже далеко не первый их разговор, как приватный, так и в некоем узком кругу. И, надо сказать, положение Патриарха они укрепляли. Раз за разом. По чуть-чуть. Но укрепляли.
Прежде всего потому, что тот сумел донести до Иоанна понимание государственного устройства Византии. Да, несовершенного. Но на фоне феодальных государств округи — весьма прогрессивного. Тут и строгий иерархический аппарат со множеством образованных чиновников. Тут и социальный лифт, который позволял человеку взлететь от пахаря до самых высот[5]. И так далее, и тому подобное. Да, в военном деле в Византии последние лет 800–900 ее истории была одна сплошная беда с редкими проблесками удачи. Да, имели место непрерывные дворцовые перевороты и восстания генералов. Но именно что государственное устройство у Византии было настолько прогрессивно, что могло на равных посоревноваться со многими прогрессивными державами из 19 века. Из-за чего она и держалась столько лет, сотрясаемая непрерывной чредой бунтов, восстаний, переворотов и избиваемая врагами, напирающими на нее со всех сторон.
Мануил не просто нахваливал свое болото, как типичный кулик. Нет. Он просто рассказывал и объяснял, что к чему и почему. Как преодолевалась та или иная проблема. Что делали в той ситуации, что в этой.
Целую лекцию посвятил Патриарх падению Константинополю. Он был знаком со многими очевидцами и, зная про интерес Иоанна, сумел восстановить ход событий едва ли не по часам. Кто, где, когда, чего и как делал. Персоналии. Численность войск. Вооружение. Обстановка в городе и так далее. Интереснее того было еще и то, то в свите Мануила присутствовал сын Джованни Джустиниани, генуэзца, что командовал обороной города. И это мужчина в те дни был всюду с отцом. Отчего много всего видел и много всего запомнил. Так вот, после того как Иоанн сложил «картину маслом» у себя в голове, эта оборона больше не казалось ему чем-то глупым и бестолковым. Эпизоды, близкие к фарсу случались. Куда без них? Но в целом, Константин XI Палеолог, будучи практически без войск и с пустой казной, сумел очень достойно продержаться. Да и вообще — если бы не трагичная случайность с Джованни, то город устоял бы. И помощь, идущая от Папы, успела бы.