Между тем, собственные дела Герти шли хуже некуда. Все, что можно было продать, уже оказалось продано, включая котелок и жилетную цепочку. Консьерж посматривал на Герти настороженно: за номер вновь было не оплачено.
Без сомнения, он сам был в куда худшем положении, чем мистер Иггис. В любой момент констебли могли явиться по его собственную душу, за взысканием долга, а там уж всплывет так много в высшей степени неприятных вопросов, что о невзрачном постояльце семнадцатого номера и думать забудут. Ох, какие это нехорошие будут вопросы… Отчего деловод из Лондона три недели живет в Новом Бангоре под чужим именем? И нет ли у него привычки убивать в переулках людей, оставляя у них во рту свои визитные карточки? Быть может, это какая-то новая столичная мода?..
Герти холодел всякий раз, как думал о подобном развитии событий. И зияющая пустота в карманах подсказывала, что события эти изо дня в день делаются все более и более вероятными. Ему нужны были деньги. Но взять их было решительно негде. Воровство Герти отказывался принимать за способ решения своих проблем. К тому же, если взглянуть правде в глаза, для этого нужен талант или какое-то соображение о методах. То, чего Герти был, безусловно, лишен. Ни один банк не выдаст ему ссуды. Бумаги в Канцелярии все еще оформляются и, похоже, будут оформляться вплоть до того момента, когда небесные ангелы подуют в трубы, начиная увертюру Страшного суда. У него нет здесь знакомых и приятелей, а значит, не у кого занять в долг.
Да и будущее рисовалось в черных и серых цветах, причем резкими и острыми штрихами, как полотна новомодных авангардистов. Даже если он дождется пятнадцатого мая, когда очередной корабль зайдет в порт, это еще полбеды. Предстоит купить билет. Это фунтов пять, не меньше. И эти деньги ему придется изыскать любой ценой, чтобы убраться с острова. Если же нет…
Герти перепробовал все возможные способы заработка, даже включая те, что для человека его положения и возраста в Лондоне сочли бы предосудительными. Он купил несколько лотерейных билетов, польстившись на обещанные газетой баснословные выигрыши, которые, если верить объявлениям, счастливчики в Новом Бангоре получали каждый день. Однако предприятие это оказалось недостаточно выгодным. Вложив в него четыре шиллинга, Герти стал обладателем двух открыток, букета искусственных цветов и шляпной картонки. Ни то, ни другое, ни третье не могло стать основой для дальнейшей поправки финансового состояния, и Герти раздраженно вышвырнул свой выигрыш в канаву.
Пробовал он играть и на скачках, купив самый дешевый билет. Стоя в очереди прочих азартных джентльменов, можно было подумать, что здесь собрались все баловни судьбы в полушарии. То один, то другой, рассказывали, как выиграли баснословную сумму на прошлой неделе. Или же в прошлом месяце. Да, сэр, целая прорва денег. В иных случаях, когда внешний вид джентльменов и состояние их костюмов заставляли предположить, что жизнь давно не демонстрировала им своей улыбки, выигрыш оказывался получен полгода назад. Как бы то ни было, «Счастливчик Арли», на которого поставил Герти, пришел предпоследним. Он бы пришел и последним, но замыкавшая скачки кляча добровольно вышла из соревнований. После этого Герти окончательно разочаровался в азартных играх.
Вскоре ему пришлось признать, что для джентльмена его возраста подыскать работу в Новом Бангоре редкая удача. На длительную работу он не мог согласиться, чувствуя себя связанным с Канцелярией, краткосрочная же требовала навыков, у него отсутствующих, либо же предельно изматывала.
Шныряющие по городу мальчишки куда лучше него справлялись с разноской газет, а выносливые полли почти полностью монополизировали сферу доставки багажа. Один раз Герти крупно повезло, хозяин бакалейной лавки нанял его, чтоб отмыть витрину. За день Герти заработал несколько шиллингов и солнечный удар, после чего был вынужден оставить и это ремесло, не сделав в нем заметной карьеры.
Иных источников дохода он придумать не мог. Оставалась возможность просить милостыню, но против этого уже восставало все его естество.
В тот день, когда Герти истратил свой последний пенни, календарь показывал третье мая тысяча восемьсот девяносто шестого года.
???
Мистер Иггис стал его навязчивой мыслью, его idee fixe[51]. Герти осознавал всю нелепость этой идеи, но ничего поделать с нею не мог. Стоило ему о чем-то задуматься, даже о самом насущном, через какое-то время он обнаруживал, что снова размышляет о жильце из семнадцатого номера. Мысли его липли к этому странному человеку, как железные опилки к магниту.
«Что за вздор! — сердился Герти, отвешивая самому себе чувствительный подзатыльник, — Да ты, приятель, совсем помешался на этом Иггисе. Выбрось его из головы. Он чудак, но и только. А тебе бы не худо придумать, как эту самую голову спасти…».
Но мысль эта была сильнее него. Она подтачивала его разум, как червь подтачивает прочное здоровое дерево, увлекала, делала невозможным сосредоточение на всем прочем.
Мало того, личность мистера Иггиса день ото дня становилась только загадочнее.
Однажды случилось нечто непредвиденное. Герти провел полчаса у двери своего номера, чтоб выгадать нужный момент и оказаться на лестнице в ту самую минуту, когда мистер Иггис начнет подниматься к себе. Просто невинная и случайная встреча на лестнице двух соседей. Иного способа увидеть странного жильца семнадцатого номера у Герти уже не было. Заметив его в ресторане, мистер Иггис молча забирал газету и, оставив недопитый кофе, удалялся. Чувствуя себя объектом чужого пристального внимания, он совершал то, что обычно совершает моллюск, а именно прятался в свою привычную раковину.
Однако в этот раз невинная встреча обернулась конфузом, как минимум, для самого Герти. Спускаясь по лестнице, навстречу костюму в мелкую серую полоску, он внезапно оступился. То ли сказалось излишне-напряженное состояние нервов, то ли ослабело от недоедания тело… Как бы то ни было, Герти успел лишь вскрикнуть, прежде чем покатился кувырком по ступеням прямо на мистера Иггиса.
Встреча обещала иметь самые нелепые, а то и трагические последствия. Хоть мистер Иггис и был на полголовы выше Герти, телосложение он имел не очень плотное, скорее, субтильное. Герти же, хоть и оставил в Новом Бангоре добрых двадцать фунтов[52] своего веса, представлял собой серьезную опасность, особенно катясь с изрядным ускорением.
Но катастрофы не последовало.
Герти крякнул, врезавшись в оказавшееся у него на пути препятствие, оказавшееся столь монументальным и тяжелым, что мгновенно остановило его неконтролируемый спуск. Открыв глаза, Герти обнаружил что препятствием является сам мистер Иггис.
Каким-то образом он ухватил Герти за предплечье и мгновенно его остановил, сам при этом не сместившись ни на шаг, и не утратив равновесия. Хватка у него была стальная, Герти ощутил это в полной мере, невыразительные бледные пальцы мистера Иггиса на поверку оказались прочны, как каленые гвозди. Не будь Герти так изумлен этим неожиданным обстоятельством, он бы скривился от боли. Впрочем, продолжалось это лишь секунду или немногим больше. Стальная хватка мистера Иггиса ослабла, сделавшись вполне обычной. Мутные рыбки его глаз за тяжелыми стеклами сделали пару резких движений и остановились на Герти, равнодушно его созерцая.
— Будьте осторожны с акробатическими номерами, мистер, — сказал мистер Иггис хрипло, совершенно не вкладывая чувств в эти слова, — Так и шею немудрено сломать.
Выпустив Герти, он поднялся в свой номер и лязгнул замком. Герти же еще долго находился в замешательстве. Мистер Иггис отнюдь не походил на атлета, однако же силы в его руках оказалось гораздо больше, чем можно было предположить по внешнему виду.
«У этого парня прямо-таки железная рука, — подумал Герти, потирая пострадавшее предплечье, — Только вот костюм сшит не совсем из бархата[53]».
Мысль Герти мгновенно набрала скорость подобно скоростному бензиновому автомобилю. Что, если мистер Иггис — атлет, путешествующий инкогнито? Например, известный цирковой силач или признанный борец. Вот откуда вся эта таинственность, вот откуда чужое имя и вымышленная биография! Да и таинственное появление мистера Иггиса в Новом Бангоре делается вполне объяснимо, он просто сменил фальшивую личину…
Этой теории хватило Герти, чтобы занять себя на два или три часа, после чего он вынужден был ее отбросить, как кошка потрепанную, но так и не съеденную мышь. Легко можно представить звезду инкогнито где-нибудь в Париже. Или, скажем, в Берлине. Хотя бы и в Петербурге. Но в Новом Бангоре, в этом медвежьем углу посреди Тихого океана?.. Мыслимо ли? Ну ладно, допустим, что какой-нибудь прославленный силач и атлет устал от гула городов и смрадных угольных выхлопов фабрик, решив провести с месяц где-нибудь подальше от цивилизации… Не клеится, вынужден был признать Герти. Совершенно невозможно представить себе человека, круглосуточно наслаждающегося отсутствием цивилизации в тесном номере захудалой гостиницы.
«Какой-то он неестественный, — размышлял Герти той же ночью, тщетно пытаясь заснуть на теплом, пропитанном потом, постельном белье, — Какой-то… Как будто он какой-то искусственный, этот Иггис. И не поймешь сразу, отчего. Как если бы… если бы… Например, как если бы какая-нибудь глубоководная рыба, никогда не видевшая света, попыталась бы сшить куклу в форме человека из лоскутов… Вроде и человек получился, две руки, две ноги, а все-таки какой-то неправильный, пустой, искусственный… Рыба… Рыба…»
Затем Герти провалился в сон, липкий и податливый, как свежая могила.
Снилось ему что-то дрянное, муторное. Снилось, что Шарпер и мистер Беллигейл, оба огромные и клокочущие, сверкают огненными глазами и кричат: «Вот он где, самозванец! Хотел служить в Канцелярии? Полковником назвался? Так будешь служить!..»
Чьи-то руки чудовищной силы схватили его со всех сторон и сдавили так, что треснули кости. Мистер Беллигейл, гибкий как кошка, вскочил ему на грудь, мгновенно распорол ножницами грудину и стал запихивать внутрь Герти горсти никелированных пружинок и латунных, светящихся старым янтарем, шестеренок. Какие-то поршни, валы, шатуны…
Герти кричал и извивался, но поделать ничего не мог. Мистер Шарпер схватил его за голову и мгновенно откинул крышку черепа, словно тот был всего лишь хитрой пепельницей. Небрежно вытряхнув мозги Герти на пол (те выглядели вроде груды сырых отрубей) Шарпер запихнул в голову Герти металлический валик и торжествующе рассмеялся. Герти попытался было бежать, но ощутил в голове непривычную тяжесть. А потом валик заработал, полязгивая, и зашуршала в голове намотанная во много слоев бумага, испещренная хитрым узором дырочек. Сквозь эти дырочки молоточки били по валику, и в голове у Герти запел, застонал целый хор металлических птиц.
«Служи! — закричал мистер Шарпер, делаясь в один миг мистером Беллигейлом, а потом вдруг темнокожим швейцаром со сточенными по-дикарски острыми зубами, — Теперь-то ты послужишь как полагается!»
Герти ощутил, как его тело вдруг заполняется новой жизнью, холодной и механической. Вместо мыслей в голове остался лишь лязг безостановочно крутящегося валика. Он бросился бежать, но ноги почти не гнулись в коленях. Герти падал, вскакивал, вновь куда-то бежал, и в голове его лязгала, шипела и стучала адская машинка…
Проснулся он с колотящимся сердцем, обнаружив себя в мятой и мокрой от пота постели. Ужас, терзавший его во сне, быстро растворялся в душной тропической ночи, а вместо ужаса со дна души поднималось понимание, которое он захватил из сна и каким-то образом пронес в мир яви. Понимание вещи столь простой и ужасной одновременно, что делалось даже странно, отчего эта вещь никогда прежде не являлась ему в мыслях. Это было так завораживающе-просто и очевидно…
— О мог Бог, — пробормотал Герти, стирая со лба пот, — И в самом деле… Почему я не понял этого сразу? Он не человек. Он автоматон!
???
Мистер Иггис из семнадцатого номера был автоматоном, искусственно созданным механическим существом.
Это мгновенно объяснило все странности в его поведении. Потрясенный собственной догадкой, Герти попытался вспомнить все, что ему было известно про мистера Иггиса, и мистическим образом эта догадка закрывала решительно все дыры подобно идеальной заплатке.
Мистер Иггис молчалив и нелюдим? Он попросту не способен общаться, как человек, что и пытается скрыть под маской замкнутости. Возможно, его словарный запас совсем невелик, настолько, что не позволяет даже поддержать беседу. Оттого «мистер Иггис» столь молчалив.
Легко объяснить и замкнутость. Не являясь человеком, всего лишь его внешним подобием, «мистер Иггис» старается сохранить как можно дольше свою тайну. Именно из-за этого он поселился в одном из самых тихих и непопулярных городских отелей, из-за этого же проводит все время в номере подобно отшельнику.
«Но он выглядит как человек, — пытался спорить сам с собой Герти, — Его лицо, его движения…». «Ерунда! — решительно отвечал ему невидимый собеседник, — Ты сам заметил, насколько неестественно его лицо. Кожа кажется странной, без морщин, и ничего удивительного, ведь это наверняка просто качественный каучук, лишь имитирующий кожный покров. „Мистер Иггис“ не играет лицом, даже не хмурится. Возможно, потому, что у него попросту нет мимических мышц, слишком сложных для воспроизводства на фабрике?».
Легко можно объяснить его выдающуюся силу. Вместо мышц у него гидравлические приводы и поршни.
Хриплый монотонный голос следствие несовершенного устройства для воспроизведения речи. Судя по всему, внутри у «мистера Иггиса» что-то вроде фонографа с записью некоторого количества слов. Разумеется, с такими данными не стать выдающимся оратором, вот отчего жилец из номера семнадцатого имеет славу молчальника. Помимо прочего, делается ясно, отчего он носит толстые очки. Глаза его, по всей видимости, не вполне точно копируют человеческие, так что очки лишь играют роль маскировки, отвлекают внимание.
Герти делал одно открытие за другим, и каждое из них так аккуратно вставало в общую цепь, словно всегда было ее звеном. «Мистер Иггис» никогда не ест прилюдно. Никто и никогда не видел его, что-то едящим. Что ж, естественно, механическому человеку не нужна живая пища, он довольствуется гальваническими элементами или какими-нибудь химическими батареями. Чтобы не вызывать подозрений, он заказывает еду в номер, но в крайне незначительных количествах, а в номере находит способ избавиться от нее. Прячет или выкидывает в окно. Разумеется, «мистер Иггис» не интересуется ни футболом, ни чем бы то ни было еще. Он всего лишь ходячая арифметическая машина, способная путем определенной последовательности алгоритмов худо-бедно имитировать поведение обычного человека. Этот механизм еще несовершенен, оттого его поведение кажется обычному человеку немного несуразным, вызывает безотчетное подозрение.
Под натиском множества аргументов тот Герти, что отстаивал человеческую природу «мистера Иггиса», стремительно терял позиции.
«— Но он пьет кофе! Я сам видел это!» «- Ничего сложного. Встроенная в горло трубка и специальная емкость внутри позволят ему без всякого вреда для механики вливать в себя жидкость». «- А к чему автоматону читать газеты?». «- Вероятно, лишь видимость. Впрочем, если он настолько сложен, вполне может быть, что он владеет навыком чтения. Тогда его интерес к событиям из людской жизни тем более объяснимы. Он пытается изучить нас, чтобы лучше мимикрировать под нас же. И, судя по всему, ему пока вполне это удается».
Герти рассеянно кивал собственным мыслям, потом вдруг восклицал «Вздор!», и начинал ходить взад-вперед по номеру.
Ладно, откуда автоматон черпает энергию? Все автоматоны, что он видел, питались гальваническими элементами, похожими на большие и громоздкие лейденские банки. Мистер Иггис, если он автоматон, будет потреблять эти элементы один за другим, но где он сможет восстанавливать свой энергетический баланс? Впрочем, все гостиничные номера в «Полевом клевере» оснащены гальванической сетью, от которой питаются светильники. Вероятно, при некотором навыке возможно подключиться к этой сети… Для автоматона это было бы столь же удобно, как для Герти — получать провизию из ближайшего ресторана по трубопроводу.