Кварталы, ставшие для бесчисленного войска отбросов людского общества оплотом их существования, превращались по ночам в самое опасное место империи. Нищая грязь, как называли пригород столицы, подступала к серым камням поднятой на рост человека каменной дороги, толстые перекладины ограждения вдоль дороги отделяли более достойных людей от черни, которой строго настрого было запрещено ступать "своими грязными ногами на освященный камень". Но с приходом ночи все запреты истаивали во мраке неосвещенных кварталов. И поэтому врата столицы на ночь запирали, в других больших городах следовали такому же порядку.
А пока день, чернь проходила под дорогой сквозь загаженные ей же дурно пахнущие проходы. Вдоль дороги около ограды стояли караульные, готовые убить любого попытавшегося вскарабкаться. Но сколько бы ни стояло караульных, чернь проскакивала своими лазейками за стены столицы, попрошайничая повсеместно и не страшась никакой кары.
Днем по этой дороге плотными рядами двигались навстречу друг другу два потока тех, кому было позволено проходить ворота столицы. Никто не желал задерживаться для любования красотами черных кварталов, а тем более наслаждения ароматами, тянущимися оттуда непрерывным позывным потоком. Поэтому потоки в обе стороны двигались предельно быстро, и не понятно было, как могли столь долго выдерживать стоявшие по обочине караульные, хоть их лица и закрывали специальные маски с вшитыми в них ароматными травами.
В толпе никому ни до кого не было дело, среди всей этой массы легко терялись карманники, теребящие карманы зазевавшихся. И никто не обращал внимания на идущего рядом, поэтому Русберг спокойно двигался в потоке, сливаясь с движущимися рядом и ни разу не посмотревшими на него. Караван распустили на караванном развале, откуда те уже без излишней охраны разъезжались, куда требовалось. Плату не удержали, но и не переплатили, не смотря на нападение. Но не ради десятка монет и медленной езды на телеги он записался в охрану. Каждый охранник каравана получал на развале специальную бумагу, согласно которой тот имел право в течение суток находиться в столице. Простая бумажка с гербовой печатью позволяла пройти без особых осложнений через городские ворота, что могло быть невозможным при иных обстоятельствах, особенно, если что-то не понравится проверяющим превратным.
Русберг внезапно свернул с дороги, спрыгнув в грязь нищего квартала, и встал за небольшой сарай. По дороге медленно шли трое в темных одеяниях с королевским гербом на рукавах, но лица их были скрыты под черными непроглядными тряпками. Через некоторое время он выглянул, провожая их взглядом, и, прождав, пока те скрылись, пошел по нищим кварталам.
"Это усложняет абсолютно все".
Он этого не ожидал. События разворачиваются стремительно, и его действия должны быть еще более резкими и неожиданными. Все идет слишком быстро, и надо действовать немедленно и жестко. Слуги Теней свободно ходят по столице Халлана, а это означает только одно. Русберг шел быстро, время от времени сворачивая то в один переулок, то в другой. Вокруг стояли, валялись, сидели спившиеся калеки, старики, гулящие женщины и прочие представители людского дна. На него косились, пытались заговорить, предлагали себя, но Русберг шел, отстраняя жесткими движениями каждого встречного. Вслед слышались недовольные выкрики, бранная речь, но это не имело значение, никто не смел попытаться его призвать к ответу.
Вскоре он остановился, сделав порядочный крюк и оказавшись возле возвышающейся дороги перед воротами. Нужно было на нее вернуться и менее заметно, чтобы не привлечь ненужного внимания. Прыжок, и он оказался на крыше небольшой пристройки, выжидание, неслышимый для человека свист, и пара лошадей на дороге встали на дыбы. Люди засуетились, караул отвлекся, прыжок, и он незаметно для отвернувшихся на лошадей приземлился на дорогу.
Два десятка латников в золоченных доспехах стояли у ворот с двух сторон, из-за их спин время от времени выглядывали пятеро церковников в серых одеждах и указывали то на одного, то на другого входившего. Его тут же хватали и уводили в караулку внутри городской стены за воротами. Проскользнуть между ними никто не мог - церковные ищейки, изучавшие магию и тайные науки для того, чтобы находить неугодных людей, которые еще даже не успевали ничего предпринять. Справлялись они с этим на славу. Люди зачастую боялись даже подумать о чем-то, чтобы не быть схваченными.
- Подайте монетку, - раздалось возле Русберга, тот оглянулся - рядом сидел старый калека.
Русберг вытащил десять монет, что дал ему купец, и бросил в протянутую кружку.
- Держи, вояка.
- Благодарствую, темный полководец, да хранит тебя ночь.
Русберг обернулся, но рядом старика уже не было, словно и след простыл. Он сильно удивился, но тут же позабыл об этом, вновь посмотрев на стоявших у ворот и уже зная, как ему надо поступить для свершения задуманного. Левая рука жутко зачесалась, Русберг пошел вперед уверенным шагом, народ перед ним старался сразу же расступиться, покорно кланяясь. Караульные, завидев его, зашевелились, выстраиваясь в ровные шеренги, церковники засуетились. Как только он подошел, караульные отсалютовали, церковники опустили головы, народ по сторонам кланялся, из караулки выбежал десятник: - Да хранит вас Создатель, Мессир, не серчайте на нас, но мы никак не ожидали Вашего Верховенства, нас не предупреждали....
Русберг отмахнул рукой и прошел через ворота, оставшиеся позади народ и караульные с церковниками сразу же стали вести себя, как и прежде, будто бы ничего до этого не происходило. И люди вновь стремились быстрее миновать врата, стараясь прятать взгляды от церковников. Телеги досматривали тщательно, выискивая все, что было запрещено или утаено. И никто уже не обращал внимание на удаляющуюся фигуру в старых одеждах, пропавшую через несколько мгновений в суетливой толпе столицы.
Главная улица широкая и мощенная гладким камнем, дома по улице с богатыми фасадами, изгородями. Деревья высокие и подстриженные, всюду чистота. Но следовало свернуть с главной улицы на любую примыкающую, будь то торговая или иная, чистота оставалась позади, появлялись менее роскошные фасады, обычные деревья. А дальше от главной и вовсе простые улочки, коих в любом городе предостаточно. Единственное, что отличало от менее богатых городов, так это отсутствие явной вони выгребных ям и канав, смрад исходил лишь возле решеток канализации. И ни единого свободного места, всюду либо торговая лавка, либо мастерская, либо трактир, либо гостиница, либо дом какого-либо горожанина, не занимающегося ранее перечисленными делами.
Высокий худощавый мужчина в длинном тонком плаще и необычной шляпе с большими полями прохаживался по улицам Осхольдграда. Прохожие сторонились, не поднимая лиц и не обращая внимания на странного незнакомца. Он медленно шел, не заглядывал в лавки, а лишь иногда сворачивал в переулки и закутки, где обычно обитали обнищавшие и спившиеся, переходя с одной улицы на другую. Его не смущала ни городская тошнотворная жижа переулочных канав, ни другая грязь, он просто шел, наступая на все, что попадалось под ногу. Медленные прогулочные шаги и небольшая самоуверенная улыбка. Мужчина свернул в очередной проулок, загороженный полусгнившими ящиками. Крысы разбегались прочь, пытаясь попрятаться. Оказавшиеся рядом спившиеся людишки начинали внезапно кричать и махать руками, пытаясь прогнать от себя что-то невидимое. Смрадный переулок опустел, немногочисленные окна захлопывались одно за другим, шум сменился гробовой тишиной. Мужчина остановился, повернулся к стене справа и без промедлений шагнул в нее, пройдя насквозь.
Полуподвальный притон для нищих переполнен провонявшими немытыми озлобленными на мир отребьями. За десятками грязных столов выпивали не добродившее полу разбавленное пойло, над котором норовили виться мухи. Тошнотворный запах смешивался с вонью от испражнений и дымом коптильных светильников. Уродливые бабы разбивали своими тяжелыми кулаками напившиеся морды всем пытавшимся схватиться за что-нибудь. Мужчина замер в углу, затемненным в полумраке освещения, некоторое время понаблюдал и пошел прямо. Как только он проходил рядом, начиналась ссора с разрастающейся дракой, в ход шло все подручное. Он вышел через дверь и пошел прямо по главной улице к Центральней Площади, позади доносились крики и шум драки.
Он медленно шагал посреди пепелища, оставшегося от сотен очистительных костров, поднимавшийся под его ногами пепел, словно подхватываемый ветром, уносило прочь. Рядом готовились новые кострища, на виселицах болтались растерзанные птицами полусгнившие тела, недалеко чернела плаха.
Над почти пустующей площадью возвышался белокаменный собор, шпили и кресты которого стремились зацепить облака. Мужчина направился прямо к главной арке. Белоснежные статуи молчаливо стояли на страже самого Главного Собора Церкви Истинной Веры, расписные узоры, украшенные золотом, статуи крылатых посланников Создателя, венчающие башни и балконы, сияющие золотые кресты. Роскошь и богатство среди нищеты и страданий народа.
Он шагнул на белые ступени лестницы, белый камень под ногами почернел, вверх от камня вырывались и поднимались частицы истлевающего пепла. Следы истаивали, как только мужчина отходил на пять шагов. Статуи заплакали кровавыми слезами, церковная стража падала на пол, в судорогах корчась от боли. Люди на улицах падали наземь и начинали молиться. Внутри собора раздались громкие молитвенные песнопения, усиливающиеся огромными белоснежными сводами.
Мужчина шел по собору беспрепятственно, церковники при его приближении падали с истошными воплями. Он свернул с главного коридора на винтовую лестницу и стал спускаться вниз под землю. Вскоре белоснежные стены сменились простым тесанным камнем и лишились убранств. При его приближении факелы вспыхивали ядовито-зеленым пламенем, из стен начинала сочиться кровь. Небольшие залы и открытые кельи вскоре сменились темницами и пыточными, из которых доносились крики с мольбами о снисхождении и быстрой смерти. Мужчина подошел к тяжелой золотой двери, покрытой письменами, его рука медленно прикоснулась, та покрылась трещинами, задымилась и распалась прахом. Он вошел внутрь небольшой кельи, в углу которой был прикован золотыми цепями обросший переживший десятки пыток человек. Тот поднял опухшую голову и посмотрел затекшими глазами на пришедшего.
- Сам Экзекутор удостоил меня своим вниманием, - еле-еле пробормотал тот с ухмылкой, изо рта тут же потекла тонкая струйка крови.
Экзекутор медленно подошел.
- Не тяни, каков Приговор?
- Вечность, - келья засияла белым светом, руки Экзекутора прикоснулись к лицу приговоренного, тот вскинул голову и закричал из последних сил.
Глаза провалились, щеки впали, кожа постарела. Тело лишилось влаги и рассыпалось в прах, смешавшись с землей на полу. Золотые цепи испарились. Экзекутор развернулся и медленно пошел обратно.
На небольшой улочке стояла гостиница "Три Путника", к которой Русберг и подошел. На пороге его встретил хозяин гостиницы, сразу же предложивший гостю комнату и обед. Русберг отказался от еды.
- Как вас записать, господин? - поинтересовался хозяин, раскрывая гостиную книгу и макая перо в чернила.
- Странник, - произнес Русберг и бросил монету с золотым орлом.
- Замечательно, господин Странник, а не будете ли вы так любезны показать мне дозволительную бумагу?
Русберг вытащил бумагу с гербовой печатью и показал хозяину гостиницы. Тот с удовлетворением ознакомился и отдал ее.
- Все просто замечательно, не сочтите мои просьбы за дерзость. Но порядки нынче такие. Ваша комната на втором этаже в конце коридора, вас никто не побеспокоит до завтрашнего дня. Если не соизволите откушать или еще что. Что-то понадобится, позвоните в звоночек, возле двери найдете шнурочек, просто дерните, и сразу же все будет исполнено.
- Благодарствую, ничего не понадобится, вот сразу плата, дабы не беспокоились. Я с дороги, так что просплю весь день, прошу не тревожить.
- Конечно, конечно, никто вас не потревожит. Тихого вам отдыха, господин Странник.
Он поднялся по лестнице и прошел по коридору, открыв ключом дверь со знаком, как на ключе. Зайдя, Русберг закрыл дверь на засов и сел на кровать. Комната располагалась прямо под крышей, большое окно с видом на соседние крыши и улочку. Солнце садилось, озаряя городской пейзаж алым закатом. Ножны с клинками послушно легли рядом на кровать, Русберг снял одежду и доспехи, обнажая покрытое шрамами и ставшими более отчетливыми рисунками тело.
Кожа на левой руке по локоть запеклась и покрылась твердой коркой-наростом, уродующей ту. Ногти непропорционально изменились, пятна стали проступать выше локтя, подступая к плечу, потемневшие вены вздулись и пульсировали. Русберг смотрел на нее и чувствовал, как чуждое росло внутри. Времени оставалось мало, он должен был успеть завершить начатое, иначе все случится слишком быстро, и уже никто не успеет подготовиться к грядущему. И ничего уже не имеет цены, даже его собственная жизнь. Пускай он превратится в Зверя, пускай чуждое овладеет его сущностью, но он исполнит задуманное насколько успеет, ведь от него зависит, как скоро мир погибнет.
Солнце скрывалось за горизонтом, небо по горизонту окрасилось в густой алый цвет, сегодня прольется много крови.
Черный ворон сидел на деревянной перекладине и наблюдал, как вокруг суетились люди, стуча молотками и топорами, сооружая деревянные настилы и поднимая к небу столбы. Некоторые поглядывали на птицу и переговаривались между собой. Ворон время от времени поправлял треплющиеся на ветру перья или же обтачивал клюв о перекладину.
Бездонный взгляд птицы заставлял рабочих сторониться подальше от нее, перекрещивать себя всеми знаками-оберегами, пришептывать дедовские заговоры, дабы ворон не посмотрел прямо в глаза и не накликал беду. Мурашки проступали по телу, холод подступал к сердцу, становилось тяжелее дышать, будто кто-то хватал за шею, пока человек не отходил на приличное расстояние от черной птицы.
Когда зазвенели окрестные звонницы, и вокруг стали разноситься песнопения, люди тут же бросали работу и, встав в полный рост, начинали перекрещивать себя по сторонам света, после приседая и кланяясь в сторону Главного Собора Истинной Церкви.
Ворон взглянул на белоснежное творение рук людских, после чего расправил крылья и взмыл вверх, облетая площадь, на которой словно деревья над землей поднимались эшафоты. Он поднялся выше и повернул в сторону дворца. Под парящими крыльями краснели крыши домов, сменялись переулки и улочки, мелькали фигурки людей. Небо обволакивалось дождевыми тучами, поднимался сильный ветер, приближалась Непогода.
За окном загорались уличные фонари, все чаще и чаще по примыкающей улице проходил патруль, проходящих людей становилось меньше, окна закрывали ставнями. Солдаты все чаще останавливали каждого встречного, некоторых после уводя с собой. В переулках и между домами мелькали тени, появились странные люди в черных плащах, подходящие к каждой двери и окну, останавливаясь на время и всматриваясь в щели ставень или вслушиваясь в доносящиеся разговоры.
Небо заволокло тяжелыми чернеющими тучами, время от времени доносились раскаты нарастающего грома. Где-то далеко мерцали молнии, предвещая сильную грозу.
Русберг, сидя на кровати с погашенной свечой в полумраке наступающей ночи, медленно перематывал руки черной тканью, чтобы доспехи не звенели. Дорожный плащ валялся на полу, клинки лежали рядом на кровати. За дверью иногда кто-то проходил - половые доски немного поскрипывали. Время от времени с улицы доносились звуки, Русберг отвлекался на них, потом вновь возвращался к приготовлениям, тем временем на снаружи стремительно темнело. Закончив с последней тканью, он встал, закрепил ножны с клинками за спиной, закрыл лицо черной тканью так, что лишь глаза были видны, и встал на стул, достав засапожный нож. Лезвие медленно прочерчивало черту за чертой по потолочным доскам. Линии пересекались, дуги соединялись и расходились. Вскоре Русберг закончил и, еле слышно открыв окно, шагнул на крышу.
Городские крыши плотно примыкали друг другу по одной улице, закрывая собой небольшие подворья и переулочки. Древесная крыша сменялась черепичной, малые домовые трубы большими, от крыши до крыши лежали доски, используемые трубочистами. Он быстро и бесшумно бежал по тем, не привлекая внимания ночных патрулей, появлявшихся все чаще при приближении к центральной площади города. Дома строились не выше второго этажа, при этом уровень крыш у всех домов был предельно одинаков. Над городом возвышались лишь Дворец Империи и Собор Истинной Церкви со своими прорезающими небо шпилями.