Борут несколько секунд пристально смотрел на него, борясь с желанием отправить его обратно в каменный мешок или по крайней мере, отпустить на все четыре стороны, но потом пожал плечом:
— Скворуш, осмотрите вещи, только не затягивайте с этим.
И так как Орлик еще раз настойчиво попросил его поесть, ведь неизвестно, когда еще удастся это сделать, Адам кивнул и отправился к котлу.
Со своего места он наблюдал, как оставшиеся у вещей Сашко, проповедник и молодые Хортичи перебирают вещи.
Баронесса отошла обратно к своей горничной и о чем-то тихо с ней переговаривалась. Граф, потерявший интерес к находкам после ее ухода, пошел к своему жеребцу, видно было, что он искренне заботится о любимом животном.
Отец мальчика, инструменты которого нашлись в той же пещере, любовно их осматривал, объясняя что-то молодому парню, с которым провел столько времени в плену. Тот слушал с интересом, и если до этого не произнес и двух слов, то здесь стал задавать вопросы и немного оживился.
— Проповедник готов забрать половину найденных вещей, — сказал Орлик, присаживаясь рядом с князем, — создается впечатление, что он ехал не слово Божие нести людям, а одежду на продажу.
— Оставь его, Микола, и так забот хватит, сам знаешь, с кем спорить не стоит…
— Да, с бабами и проповедниками.
— Начинай уже собирать всех, не нравится мне, что все расслабились. И скажи Сашко, чтобы заканчивал уже.
— Будет сделано, командир, — ответил Орлик, с готовностью поднимаясь, — решить надо только, как с горцем. Лошадей мало.
— Ничего, все пойдут пешком. Лошади для вещей и раненного. Кто будет не согласен — оставим здесь, — твердо ответил Борут.
— Понял, — одобрительно кивнул Орлик, — только сомневаюсь, что граф…
— Графа не трогай. Пусть едет на своем жеребце. Постараемся обойтись остальными тремя.
— А ты, князь?
— Не барышня, дойду, — усмехнулся Адам. И уже серьезно добавил, — кстати о барышнях, надо узнать, захотят ли они идти с нами или оставить их здесь до завтра под охраной Хортичей.
— Командир, что-то баронесса меня не очень жалует, может, пусть Сашко спросит?
— Нет уж, спросит он. Я лучше сам. И давай уже, хватит близнецам бездельничать.
Орлик отправился выполнять приказ, и под его спокойным руководством сборы пошли очень быстро. Оба мастеровых охотно помогли, хотя видно было, что молодой ощутимо прихрамывает. Отец Филарет очень толково помог разведчикам советом и делом, когда носилки с раненым крепили к двум лошадям.
В итоге, хотя для вещей были предназначены три лошади и мул, выяснилось, что каждому еще придется что-то нести на себе. Все восприняли это спокойно, даже малец настойчиво потребовал, чтоб и ему что-то доверили, только проповедник заявил, что в общении с разбойниками его здоровью был нанесен сильный ущерб, и боль в спине не позволяет ему поднять еще хоть что-то сверх собственных вещей.
Орлик хотел было высказать, что он думает о больной спине проповедника, но князь сделал ему знак не трогать преподобного Кристофа, как тот не преминул преставиться каждому.
Оставалось только спросить мнения баронессы, которая наблюдала за приготовлениями по-прежнему в стороне от всех. Сейчас, закутанная в свой неброский дорожный плащ, невысокая и стройная, с большими задумчивыми глазами цвета морской волны, она смотрелась не как знатная дама, а казалась простой девушкой, одинокой и трогательно-прекрасной. Скворуш, действуя с привычной сноровкой, заканчивая приготовления к походу, то и дело останавливал на ней доброжелательный взгляд. Князь теперь, при дневном свете, еще яснее увидел, как прекрасна и обаятельна госпожа Анна, потому хорошо понимал своего влюбчивого офицера. Сам он старался держаться от нее подальше, слишком много у нее было общего с его первой любовью, до сих пор вызывавшей в нем глухую тоску.
Однако пора было отправляться в дорогу, и откладывать разговор с ней было нельзя. Отдав последние распоряжения Орлику, Адам направился прямо к ней.
— Баронесса, нам предстоит нелегкий путь по горам, идти не так и далеко, но трудно. Я предложил бы вам остаться здесь нашего возвращения…
— Нет-нет, ни в коем случае, князь, я иду с вами.
— Понимаю, — мягко ответил Адам, — но, к сожалению, свободных коней нет и вам придется идти самой.
— Пусть так, — решительно тряхнув светлыми кудрями, заявила девушка. — Я готова идти и поверьте, от меня вы не услышите ни одной жалобы и стона.
Борут испытующе посмотрел на разрумянившееся и ставшее от того еще прелестнее лицо Анны, ему не могла не прийтись по душе такие слова девушки.
— Решено, вы идете с нами.
Распределив не малый груз добычи, взятой и с боя и на хуторе, небольшой отряд двинулся в сторону принадлежащего графу замка — Чернагоры, до которого оставалось всего каких-то полтора десятка километров.
В их распоряжении оказалось четыре лошади и мул. Меж двух коней были привязаны носилки с раненым горцем, за которым продолжал присматривать монах. Граф не стал уступать своего 'Чёрта' никому, пояснив, что жеребец очень горяч и только он сам — его всадник, сможет безопасно ехать на нем. Последний из коней, смирный гнедой мерин получил себе на спину два тяжелых вьюка с захваченным оружием.
Адам возглавил колонну, взяв на себя заботы дозорного. Граф, поначалу несколько смущавшийся своим положением единственного всадника, вскоре нашел себе занятие. Он лихо скакал впереди всех, изображая бдительного разведчика. То, уносясь далеко вперед, то вновь возвращаясь к остальным, он создавал много суеты и шума, изрядно раздражая Борута и его воинов. Но Адам давно научился сдерживать свой нрав и горячность. Поэтому он лишь молча продолжал вышагивать по узкой горной дороге, упорно продвигая свой отряд к заветной цели — Чернагоре.
Зато Скворуш молчать и не собирался. Перевесив свою долю поклажи на пленников, которые и так были основательно нагружены, чем он ни на миг не озадачился, Сашко завел легкую светскую беседу с баронессой. Для начала, он предложил ей руку, на которую она с благодарностью и оперлась, как ни пугал ее напористый русин, но дорога оказалась куда труднее, чем она рассчитывала, бесконечный подъем утомлял, забирая силы, и помощь Скворуша пришлась кстати.
Достигнув первого успеха, Сашко не замедлил продолжить наступление. Но вскоре и сам понял, что легкомысленной болтовни не получается. Слишком много труда стоило просто идти. Самому Скворушу дорога давалась не в пример легче, но и он вскоре примолк, сосредоточенно вышагивая рядом с баронессой и лишь изредка подбадривая ее парой фраз.
Путь давался нелегко всем, но единственным, кто выражал свое недовольство, стал освобожденный из плена или как он сам выразился 'из мрачного узилища' проповедник. Он то и дело начинал тяжело вздыхать, никто не одергивал его, из уважения к сану. И постепенно Кристоф, осмелев, принялся вполголоса бурчать нечто неодобрительное. Адам, до которого, наконец, также долетели стенания проповедника, внимательно прислушался к тому, что говорил Кристоф.
— Разве это правильно, — размышлял Кристоф, — чтобы какого-то бандита, убийцу и злодея везли на лошадях, со всем почетом и удобством, а благородная девица и другие достойные люди утруждали свои ноги?
Вскоре Борут объявил привал, до цели путешествия оставалось немного и следовало дать отдых людям и животным. Граф, которому уже наскучило одиночество, спешился и присоединился к удобно устроившейся на бурке Скворуша баронессе. Туда же подошел и проповедник.
— Князь гонит нас немилосердно, я же пребывая в узилище разбойном ослабел и изнемог, кусок старой лепешки и то не каждый день и несколько капель воды, а в придачу ежечасные побои, издевательства, насмешки над моей верой. Эти безбожники призывали меня, чтобы посрамить свет, что несу я миру от Бога. Но я твердо стоял на своем и всякий раз повергал бандитов в спорах силой дарованной мне господом.
Проповедник, увлекшись рассуждениями о себе и недавних подвигах во имя Божье, казалось, совсем позабыл про усталость. Баронесса сочувственно посмотрела на него. Граф остался равнодушен, все его внимание было отдано прекрасной пленнице. Скворуш же лишь насмешливо хмыкнул, ясно показав, что никакого доверия к словам проповедника у него нет.
— Граф, ведь у нас есть лошади, а баронесса вынуждена идти пешком… и все ради преступника… разве это благородно, так обращаться с дамой?
Шлоссенберг, вынужденный прислушаться к словам проповедника, оторвался от созерцания красавицы и, нахмурившись, задумался над словами Кристофа. От необходимости отвечать его избавил сам князь.
— Вот что, проповедник, если вы желаете помочь даме, то берите носилки в руки и тащите их до замка сами. — Подождав несколько секунд и не услышав ответа, Борут добавил, — молчите? В таком случае, говорить не о чем. Подъем через десять минут, пора выдвигаться, иначе можем не успеть к закату.
— Госпожа Анна, но ведь есть еще один путь и как я раньше не подумал, позор на мою голову! Ведь вы можете ехать со мной, на крупе 'Чорта'. Уверен, это куда приятней и легче чем шагать пешком.
Баронесса, уже смирившаяся с очередным броском по горам, и внезапно обретшая спасение, весело улыбнулась графу, выразив полную готовность ехать вместе с ним. Так что вторую половину пути они проделали на спине боевого коня, ведя приятную светскую беседу ни о чем, и доставляя Скворушу немыслимые страдания. Воин ежесекундно посылал безмолвные проклятия удачливому сопернику, но небо осталось равнодушным к его призывам. Вскоре дорога вывела отряд к широкой и цветущей долине, посреди которой привольно раскинулось большое село или даже городок, а в отдалении, на сероватой скале возвышался замок.
— Вот он, — протянув руку, с торжеством и гордостью воскликнул граф, — мой замок, Чернагора!
Глава 2. Вечер 20 и 21 июня 1647 года. Замок Чернагора, г. Гребенск.
— Хозяин, хозяин, там люди, караван целый! — в трактир влетел мальчишка лет двенадцати, Митроха — сын старшей поварихи.
— Что ты несешь, щенок! Какой еще караван на ночь глядя? — Недоуменно откликнулся сам трактирщик — изрядно побитый жизнью мужик лет пятидесяти. На месте левой руки у него была культя, да и левая нога плохо его слушалась, за что все прозывали его Куцым. Настоящее имя его — Анфим в городке никто толком не знал.
— Да сам посмотри, хозяин, коли мне не веришь, — с вызовом ответил паренек.
И тут же ловко увернувшись от неслабой затрещины отскочил в сторону, посверкивая нагловатой ухмылкой.
— Ну, подожди, стервец, попадешься ты мне… — Пробурчав эту угрозу, Куцый заковылял к выходу.
Было уже поздно. Последние лучи заходящего солнца окрасили долину, склоны гор и облака во все оттенки красного — от нежно-розового до багрянца. На востоке уже царила тьма, медленно заполняя все пространство. Длинные густые тени скал на западе долины и самого замка предвещали скорые сумерки. Приложив руку козырьком к голове, Куцый принялся высматривать, кто же в столь поздний час прибыл в их уединенную долину.
— Не обманул мальчишка, и, правда, отряд… — задумчиво пробормотал Куцый себе под нос. — Кто же это?
Продолжая разглядывать идущих в отдалении путников, он позвал слугу:
— Митроха!
— Чего звал, хозяин?
— Тебе все равно делать нечего, сбегай к ним, узнай, кто такие, и сразу назад, да смотри, лишнего не болтай, знаю я тебя, негодника!
Паренек, ничего не ответив, стремглав бросился по дороге, видно было, что сил и задора у него на троих, а уж первым повстречать неизвестных путешественников для него — настоящий подарок.
Куцый видел, как поваренок подбежал к идущему во главе странного отряда воину. Опытный глаз угадал в пятерых из них воинов-вендов. Шашки, глубоко притопленные в ножнах, пистолеты в поясных кобурах, бурые чекмени и невысокие черные шапки с прямой, круглой тульей — все указывало на вендское происхождение пришлых.
Отряд продолжал идти вперед. Митроха рысил рядом с командиром, на ходу задавая вопросы и получая ответы. Среди пеших выделялся молодой всадник на роскошном вороном скакуне, за его спиной на крупе коня сидела девушка, обхватив юношу за талию. 'Неужели граф таки добрался? А что, похож на батюшку, похож… Тогда где его воины? Эти венды точно не из войска герцога, там все больше ньерды да южнаки… Ну да что гадать, скоро малец вернется и все узнаю' — заключил свои размышления Куцый.
И, правда, Митроха уже завершил свои расспросы и теперь неспешно возвращался к хозяину на доклад. Сама корчма располагалась в некотором отдалении от дороги, привольно раскинувшись своими постройками, подворьем и садом на невысоком холме. Прежде, в стародавние времена, как рассказывали старики, это место было укрепленной усадьбой одного из знатных обитателей долины, но с тех времен многое изменилось. Когда десять лет назад Куцый приехал сюда и купил обветшалые развалины, никто не понимал, на что он рассчитывает ведь торговый тракт совсем захирел. Купцы, боясь нападений кишевших в тех краях разбойников, уже и не рисковали пройти пусть и короткой, и удобной, но смертельно-опасной дорогой. Но дела у нового трактирщика пошли неожиданно хорошо и вскоре усадьба преобразилась. Застучали топоры, молотки, запели пилы, заскрипели рубанки и вместо полуразвалившейся постройки появился богатый постоялый двор.
— Хозяин, это молодой граф Шлоссенберг приехал. Говорят, на них напали по дороге, но те воины — венды помогли. Они ведут трех пленных разбойников, а те люди, что идут за ними, это освобожденные из плена заложники. К лошадям привязаны носилки с раненым, кто такой — не знаю.
— Это он на коне гарцует?
— Да, хозяин. А что за девушка с ним и не спрашивайте, не скажу. — Митроха, не дожидаясь пока трактирщик отпустит его, понесся к поварне, делиться новостями с матерью и остальными обитателями трактира.
Куцый будто и не заметил исчезновения слуги. Он долго стоял в задумчивости, провожая взглядом медленно продвигающийся к замку отряд. И когда они уже скрылись среди домов городка, приняв решение, обернулся к прислуге:
— Завтра засветло запряжете двуколку, поеду в замок. Ефрем, соберешь в корзину еды, да всего наилучшего, колбас, сыра, масла, окорок, вина, хлеба свежего так чтобы на десяток человек хватило. И смотрите у меня!
Раздав указания, сам Куцый поковылял в свои жилые покои, тщательно обдумывая наряд, в котором следовало появиться на важной завтрашней встрече.
Речка, недаром Ужицей прозывалась, вилась как змейка вокруг всего Гребенска, и возле перевала срывалась вниз красивым водопадом. Меж заросших травой и плакучей ивой берегов быстро текли ее студеные и кристально чистые воды, позволявшие разглядеть каменное ложе и серебристые спинки быстрых рыбешек. Лишь на стремнине, где течение всегда было особо бурным, порождая бесчисленные буруны и водовороты дно не просматривалось. Стремительно проносились веточки и крупные щепки — выше по реке стояла лесопилка старого Яна.
Марица доплетала свой венок из одуванчиков и невнимательно прислушивалась к словам маленькой болтушки Тины. Смотреть на бурный поток доставляло ей немалое удовольствие, вплетая в мечты множество чудесных фантазий. Тина рядом, рассказав все свои новости, и вдоволь наигравшись с гладкими речными камушками, стала клевать носом, прислонившись к еще теплому боку большого валуна, обросшего мхом.
Девушка улыбнулась:
— Пойдем уже, соня, — позвала она девчонку, легко отгоняя причудливые образы, навеянные красивым закатом, — ужин проспишь.
Девочка открыла свои шаловливые глазки, вскочила на ноги, запросила:
— Марица, побежали наперегонки. Я тебя обгоню. Пожаааалуйста, — протянула она просящее и добавила, — не спорь. Смотри, солнце садится, не увидит никто.
— Тинка, ты егоза, разве не ты только сейчас спать собралась?
Девушка поймала руку малышки и не дала ей убежать вперед:
— Погоди, давай не спеша прогуляемся, смотри какой чудный вечер. Тихо-то как! Если будем идти молча, услышим о чем шепчет ветер. Может он для нас сказку рассказывает. О том, что было здесь очень давно, еще, когда наши прабабушки не родились.
— Ой, как интересно. Расскажи, расскажи, что еще ветер говорит.
— Много чего. Вот попробуй прислушаться, может тебе он больше расскажет.