— Ого! Это нужно отметить.
Она деловито вынула из кармана плаща небольшую плоскую флягу, наполнила колпачок и тут же опрокинула содержимое себе в глотку. Крякнула, вытерла рукавом губы и вновь наполнила.
— Теперь ты, — сипло приказала она.
Я попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась. Мне это показалось добрым знаком: я взял колпачок и решительно выплеснул жидкость мимо левого плеча, а чтобы не было слышно падения капель, шаркнул по полу ногой. Вроде бы получилось: я и сам ничего не услышал. Теперь бы угадать, чего именно она ждала, какого эффекта? Ответом была её полная неподвижность: в пол-оборота ко мне, отвернувшись…
«Быстродействующий», — сообразил я. Застонал и рухнул на колени. Собравшись силами, одним мощным порывом опорожнил желудок на пол. «Вот дурак, — сказал Демон, — если бы пообедал, выглядело бы натурально».
Смотреть и вправду было не на что: жалкие остатки утренних сырников в лужице бледно-серой желчи. Это выглядело настолько отвратительно, что меня вырвало ещё раз — вполне натурально и достаточно обильно.
Мария по-прежнему стояла безучастно, не шевелясь. Тогда я тщательно прицелился и упал лицом в блевотину, дёрнулся и затих, имитируя потерю сознания.
На самом деле, для убедительности я и вправду мог себя вырубить, но важно было узнать, что Мария будет делать дальше. Поэтому я только замедлил биение сердца и почти перестал дышать: нитевидный пульс, поверхностное дыхание…
Она присела и приложила пальцы к моей шее. Приятное ощущение! Потом обыскала карманы плаща, вытащила из бокового корешок квитанции заказа книг. Несколько секунд его разглядывала. Вернула квитанцию мне в карман, вздохнула и кому-то позвонила. В тишине были слышны гудки вызова в наушнике её телефона.
— Мара. Я на месте, с нагрузкой.
Далёкий голос что-то неразборчиво пробурчал.
— Знакомый перс, Максим Бобров. Я докладывала… Да, исключила, но его вырвало… Под мою ответственность, Пал Палыч… как прикрытие…
Голос в трубке разродился неспешной, проникновенной речью, из которой я расслышал только: «Аркадия», «Запад» и «машина». О Крецановском и Никанорове голос тоже что-то говорил. Но вскользь, как о чём-то далёком и незначащем.
Наверное, я немного перестарался, входя в роль покойника. Потому что очнулся не по своей воле, а от жгучего вдоха едкого нашатыря. Я чихнул, закашлялся, и очень правдоподобно, размазывая сопли по щекам, «пришёл в чувство».
В комнате горел свет, и отсюда, с моего ракурса, на фоне чёрного потолка сталагмиты книг казались неприступными Гималаями.
— Как ты? — проявила участие Мария, вытирая влажным платком мне лицо.
— Бывало и лучше, — признался я. И не удержался от упрёка: — Это было обязательно?
Она усмехнулась:
— Тебе электро-оракул посулил долгую жизнь. Отчего не проверить? Кроме того, боялась, что начальство захочет с тобой пообщаться, а мы ни о чём не договорились. Брякнул бы что-то поперёк моей наспех сколоченной легенды, и возлегли бы в братской могиле.
— «Возлегли»? — заинтересовался я. Но понял, что ей не до шуток: — И как? Получилось?
Она кивнула и осмотрелась.
— Ты уже понял, как шкаф отсюда вытащить? У нас мало времени.
— Конечно, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Агрегат стоит на плите лифта. Здесь когда-то был угольный амбар. Внизу — шахта в котельную, сверху — штольня, в которую сыпали уголь с хоздвора… а почему мало времени? Мы торопимся?
— Не вижу люка, — она задрала голову.
— Потолок вместе с люком в саже. Нужно найти кнопку пуска подъёмника, и эта штука поедет наверх.
Мария сделала приглашающий жест ладонью:
— И чего ты ждёшь?
— Вводных. Куда мы спешим, и что мне за это будет?
— Спешим мы на Васильевский, — сказала Мария, сосредоточенно поправляя мне воротник. — «Аркадия» отходит через час. А буду тебе я.
— Мы вдвоём, каюта парохода и этот агрегат? — уточнил я, зачем-то пнув ногой машину, которая умеет считать секунды до смерти.
Она замерла:
— Тебе мало?
Я покачал головой. Сравнивать Марию в каюте океанского лайнера с одиночеством казармы казалось столь же бестолковым, как сравнивать разницу между жизнью и смертью…
Повезло, что я действительно неплохо потрудился, изучая сети и коммуникации подвалов библиотеки. Зная, где проходит жгут сигнальных проводов освещения и вентиляции, без труда отыскал потайную кнопку и без колебаний её нажал.
Мария вздрогнула, а я только ухмыльнулся, когда шкаф поехал вверх, а потолок раздвинулся, открывая унылое серое небо. Капли дождя будто караулили нас — влетели в подвал трассирующими очередями. Сильный сквозняк качнул книжные сталагмиты, один из них рухнул. Хлопья сажи, простреленные дождём, чёрным облаком унеслись ветром.
— Нужно бежать наверх, чтоб не украли, — порывисто повернулась ко мне Мария.
— Что ж, побежали, — согласился я, не сводя взгляда с колонны, выползающей из-под пола.
Я был уверен, что группа Марии уже наверху, и что никто не посмеет подойти к бленкеру. Но если ей хочется делать вид, что всё происходящее — несанкционированная руководством импровизация, то и пусть. Она мне обещала, и я в потрясающем деле. Это не корпеть над конспектами и страшиться сессии. Тут всё по-настоящему! А при удачном раскладе могут и в звании повысить, и диплом перед строем вручить. Ну, и Мария, конечно. Кто бы мог подумать, что феерическую карьеру могут делать не только брошенные котята: с помойки на подушку хозяина, но и контуженые красноармейцы с голосами в голове?
5. Приказано не возвращаться
Мы поднялись на борт по её билетам. Билет Крецика всё ещё лежал в гимнастёрке. Я не забыл о нём.
В том, что операция согласована со всеми инстанциями, не было сомнений. В порту никто не поинтересовался содержимым ящика, не прозвучало ни одного вопроса. Пограничники на документы даже не глянули. Так бывает только в одном случае, когда таможня, политотдел и погранцы получают приказ: к этим персам не подходить.
Лица грузчиков показались смутно знакомыми, — кажется, это они были с Марией утром, — но я не присматривался. Они только занесли ящик в каюту, пробурчали «счастливого плавания» и ушли.
Попытка обнять Мару оказалась безуспешной, она решительно отстранилась и недовольно сказала:
— Держи себя в руках, милый. Всему своё время. И тебе придётся, как следует вымыться, прежде чем я позволю к себе прикоснуться.
Я попросил огласить список предстоящих мероприятий.
— Сейчас поднимемся на палубу, и как все нормальные люди понаблюдаем за движением «Аркадии» по каналу. Потом у нас ужин, потом посидим в баре, надеюсь, потанцуем. Ну, а после вернёмся в каюту и сравним мои желания с твоими возможностями.
Звучало высокомерно и с толстым слоем снобизма, но мне было наплевать. Тем более что каждый пункт её плана был недосягаем с койки моего убежища. Я уже направился к двери, но заметил монитор на столе, задвинутом в угол каюты.
— Компьютер?
— Наверное, — равнодушно сказала Мария. — А может кабельное телевидение. Транслируют из общего центра, а ты можешь только листать программы…
На палубе царила предстартовая суета. Толпа народа сгрудилась у правого борта. Кто-то кричал тем, кто стоял на причале. Кто-то пытался расслышать, что кричали с причала. При этом все были необыкновенно бодры и веселы. Накрапывающий дождик нисколько не мешал общему ликованию. Я ничего не понимал. Мы оставляли простой и понятный мир. Отправлялись во враждебное окружение. Чему радуются эти люди?!
Мария решительно вломилась в самую гущу праздника, а поскольку держаться за руки мы ещё не привыкли, то почти сразу затерялась в толпе.
Только я не настаивал. Спокойно перешёл к левому борту. Здесь никого не было. Зато был хороший обзор берегов Невы, теснину которых с минуты на минуту оставит наше судно. Была волна, и ленивый полёт чаек… пахло влагой и гниющей травой. Снизу коротко взревел буксир, двое матросиков, перегнувшись через борт, наблюдали, как натягивается над рябыми от дождя волнами толстый корабельный канат.
Не успел я порадоваться своему нечаянному одиночеству, как увидел девушку с копной соломенных волос. Она сидела под спасательной шлюпкой в шезлонге и с ожесточением грызла яблоко. Под шезлонгом лежал рюкзак и стоял термос. Заметив мой взгляд, девушка отвернулась. Но яблоко грызть не перестала.
— Приятного аппетита, — насмешливо сказал я. — Не сыровато для пикника?
Блондинка резко обернулась, смерила меня с головы до ног и враждебно сказала:
— Погоду, как и Родину, не выбирают.
Мне показалось, что она крепко обеспокоена, почти в панике, но тон её ответа не располагал к продолжению беседы. Я подумал: «не стреляет и ладно», и поймал за пояс проходящего мимо полового:
— Не в курсе, как скоро выйдем в море?
Человек освободился, с достоинством поправил одежду и ответил:
— Десять узлов, считайте сами. Через три часа будем в заливе. Потом объявят о праздничном ужине. Номер столика совпадает с номером каюты. И ради Бога! Никого не трогайте руками.
«Какие мы нежные!» — посмеялся Демон над негодованием штатского. Половой ушёл по своим делам, а я решил заняться своими.
Убедившись, что Марии в обозримом пространстве не наблюдается, а блондинка с яблоком не обращает на меня внимания, открыл дверь в пассажирскую надстройку и окунулся в атмосферу пластика, табака и лака. Здесь было сухо и тепло. За столиком с надписью «Администратор» сидела ещё одна блондинка. Только эта, в отличие от побирушки под шлюпкой, была приветливой до тошноты:
— Чем могу помочь? — улыбнулась девушка.
Я обратил внимание на её белоснежные ровные зубы и протянул анонимный билет Крецика:
— Не могу найти каюту. И где мне взять ключ? Билет подарили, а вводных не дали.
Она сверила номер билета со своей амбарной книгой, ляпнула на билет печать и вернула с двумя ключами:
— Каюта триста семь. Прямо по коридору, по лестнице на один этаж наверх и налево.
Я поблагодарил и двинулся в указанном направлении. Через минуту стоял перед дверью с нужным номером.
«Поразительная чёткость инструкций, — признал я. — Чувствуется, что объясняет дорогу не первый год».
Зашёл в каюту и остолбенел. Между койками стоял ещё один бленкер смерти. Сразу стало душно. Почему-то захотелось в убежище, в казарму. Я снял шляпу, стряхнул капли дождя в сторону двери и присел на краешек кровати.
Потом вспомнил о деньгах и заглянул под койку. Здесь лежал чемодан средних размеров. Потрёпанный кожаный чемодан чёрного цвета. Очень прочный, с двумя крепкими ремнями поперёк корпуса и тремя замками.
Я попробовал вытащить баул одной рукой, но понял, что мне это не под силу. Тогда я встал на колени перед кроватью, и вытащил его двумя руками. Расстегнул ремни и присмотрелся к замкам. К моему удивлению, это оказались крепкие, стальные запоры, которые отняли у меня по пять минут каждый. «Интересно, под кожей металлический корпус»?
Откинул крышку.
В кино в этой сцене главный герой задумчиво свистит и чешет затылок. Но я не в кино. И мне не хочется быть главным героем. Их часто убивают. Поэтому я тихо закрыл чемодан и затолкал его обратно под кровать.
«С деньгами Крецик не обманывал. А вот изобретатель, судя по всему, готовился обмануть Крецика».
Я подошёл к шкафу и легонько толкнул его плечом. Аппарат не шелохнулся. «Тяжёлый!»
Открыв створки, увидел иконостас тумблеров, кнопок и циферблатов, очень похожий на тот, что стоит двумя этажами ниже в нашей с Марией каюте. На мгновение закралась мысль: может, Студент сделал два бленкера? Один сразу отправил на «Аркадию». А второй оставил для демонстрации в лаборатории.
Это казалось глупым, но, судя по весу чемодана с деньгами, возможным.
Извлёк кабель со сканером и попытался включить бленкер. Но он был тих, как покойник. Поискал глазами шнур с вилкой. Да, вот он. Воткнул вилку в розетку, и снова включил. Прибор загудел, лампочки радостно расцвели предновогодним настроением. Только звук трансформатора был другим. Бленкер Никанорова шумел, как неисправный холодильник. А этот мурчал, как котёнок, которому перепал кусочек сала.
Я осторожно поднёс щуп к глазу. Нет, на этот раз меня не ослепило. Напротив, голубоватое свечение показалось тёплым, даже ласковым. В голове потеплело. Именно «в голове». Странное ощущение. Прибор будто подогревал мне мозг.
Опустил щуп и глянул на индикаторы. Вместо циферок светился бред. Глаза ничуть не слезились, я всё отчётливо видел: плюсы, минусы, звёздочки, запятые и точки. И сразу стало понятно, что это «кукла». Единственное назначение этого рукоделия: как можно дольше морочить покупателю голову.
Я всё-таки почесал в затылке и присвистнул. У меня теперь два бленкера и две каюты. В одной — чемодан с деньгами, в другой — дрессированная пантера, замаскированная под женщину. Это что же, на два фронта, получается? Или рассказать о втором бленкере Марии? Но тогда придётся признать, что я утаил билет. И про деньги рассказать. Нет, о деньгах я ей точно не скажу.
Выдернул вилку из розетки и вынул из кармана корешок библиотечной квитанции, разорвал его и одну половинку скатал в шарик. Закрыл шкаф и засунул бумажку в нижнюю щель между дверцей и корпусом шкафа. Теперь, если кто-то в моё отсутствие откроет шкаф, я буду знать об этом: потому что шарик выкатится из щели и затеряется в ковре каюты.
Я спрятал под подушку билет с одним из ключей и уже пошёл к дверям, когда вспомнил о чемодане. Пришлось снова становиться на колени. Остаток библиотечной квитанции засунул под дальний левый угол баула. Если кто-то будет интересоваться деньгами и даже заметит этот клочок бумаги, он ни за что не угадает, в каком месте под чемоданом лежал огрызок квитанции.
С чувством исполненного долга я вышел из каюты, запер дверь и повесил табличку: «не беспокоить».
С ключом тоже нужно было что-то делать. Оставлять его в кармане не хотелось. Но и этот вопрос решился просто. В конце коридора заметил столик с вахтёром. Женщина отвлеклась от газеты и строго на меня посмотрела. Я сразу почувствовал себя дома.
— Предполагается бурная ночь, — я звонко щёлкнул пальцами по шее, всем видом показывая, что уже начал к ней подготовку. — Боюсь потерять ключ, мамаша. Ужин, танцы-шманцы… Можно, оставлю у тебя? Передашь сменщице или коменданту, если загуляю.
Женщина посмотрела мне в глаза, и её лицо неожиданно смягчилось:
— У нас нет коменданта, молодой человек. Но если идёте на ужин и собираетесь танцевать, я бы вам посоветовала избавиться от этого ужасного плаща и сменить рубашку. Умыться бы вам тоже не помешало, грязь под ногтями… а ещё у вас ссадина на лбу.
Я вздрогнул, и она это заметила:
— Это просто совет. Только представьте: девушка стирала платье, гладила, а может вообще в первый раз надела. А вы такими руками…
Она неодобрительно покачала головой, небрежно бросила ключ в ящик стола и снова уткнулась в газету. А я перевёл дух и пошёл к лестнице. Посмотрел на руки: ну, да, помыть перед ужином. Но при чём тут плащ? И вообще, какого чёрта они все смотрят на мои руки?!
Столовая пугала. Никогда в жизни не видел столько накрахмаленных скатертей, света и улыбок. Но настоящим потрясением было количество ножей и вилок.
— Ложкой — только первое блюдо, — наклонив голову, прошептала Мария. — Второе — вилкой.
Я кивнул и попробовал разрезать кусок мяса боковой стороной ложки. Она оказалась тупой. Дикари! Даже ложку наточить не могут.
— Ножом, Макс, — терпеливо пояснила Мария. — Режут ножом. Придерживают вилкой. Ложкой у них только хлебают. Делай, как я. Не ошибёшься.
Я неуверенно взял нож и покрутил его между пальцев от мизинца к указательному и обратно.
— Прекрати! — с досадой сказала Мария. — На нас смотрят…
Отложил нож и затравленно оглянулся. В столовке было сотни две народу. Все с ножами и вилками. Если эта банда на нас бросится, нам с Марией не отбиться.
— Перестань вертеться!
Кушать не хотелось. Меня злила эта роскошь и благолепие. Еда пахла вкусно. Так, наверное, пахнет сыр в мышеловке.