Битва рассказов 2013 - Чубарьян Александр Александрович "Sanych" 8 стр.

Они пришли к тому месту, где мать оставила сына. Тот и сейчас лежал тихо, весело глядя в небо своими разноцветными глазами.

Воздух подернула лёгкая рябь — возникла новая дыра в ткани мира.

— А сейчас прощай, ээж! — поставил женщину на ноги Хан. — Бери сына и иди — там вас примут, как положено, и дадут кров.

— А как же ты, мой Повелитель? — спросила женщина. — Как же мой муж, твой сын?

— Нельзя нарушать ход времени, — качнул он головой. — Мой сын принадлежит этому времени, вы — тому. Иначе не стать мне Ханом. К тому же, у меня много дел. Кому-то ещё нужно сложить могилу Чингисхана и оставить подсказки, где её искать.

— Так это…? — пораженная Гюзель прикрыла рот ладошкой.

Хан кивнул.

— Это не та усыпальница. Никто не вправе тревожить Небесного Волка, — скупо улыбнулся он.

Прощание было скорым — в улусе могли хватиться Хана. Мать с младенцем шагнули сквозь один разрыв, Хан — через другой. Женщина плакала и оглядывалась, он — нет. Потому что наверняка знал — дальше всё будет хорошо, он видел.

Дымная юрта встретила Хана одиночеством и потрескиванием кизяков в очаге. Повелитель задумчиво постоял некоторое время, глядя на огонь, потом вытащил из-за пазухи искусно сшитый потомками ворох бумаги и швырнул в огонь. Пламя перекрасилось в красный цвет, бабочка на тыльной стороне затрепетала под языками пламени. Легенда, изложенная на страницах книги, имела знаковое название для жителя степи. «И грянул гром»[11] — разве это не благословение Синего Неба?

Work Inside

Мария Захаревич

Путь воина

Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.

Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.

Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.

А старик Жондырлы — сумел.

Но это не принесло счастья роду Хана.

— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!

Женщина вскочила с колен.

Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.

Вьюга не прекращалась уже третий день, при этом стояла непроглядная тьма. Всадник постоянно поправлял шубу и кутался в оленьи шкуры, лежавшие на седле. Он ехал уже очень долго, так как сбился с пути. Проводник Халиун, который должен был сопровождать всадника, остался в деревни, чтобы переждать бурю, проще говоря, — он струсил.

Наконец показался свет, неужели он добрался, неужели это его цель, его миссия. Нет, возможно это лишь её часть — начало.

Всадник подъехал к свету. Слез с лошади и пошёл пешком оглядываясь. Перед ним возник большой шатёр с золотыми, расшитыми по бокам узорами. Справа в твёрдую почву были вбиты деревянные столбы. Слева виднелись стояла и пару повозок. Всадник привязал своего жеребца к столбу и направился к шатру, из которого доносились крики и ругань, но в тот же момент веяло теплом, уютом и лёгким запахом ладана. Далее он приоткрыл стенку шатра и ступил внутрь.

Перед ним была странная картина. Женщина левой рукой, держащая какой-то свёрток правой пыталась оттолкнуть мужчину, который угрожал ей хутгой. А сзади сидел по-турецки какой-то старик, а за ним ещё пару мужиков, точащих своё оружие. В считанные секунды картина словно остановилась и все обратили внимание на вошедшего странника, стоявшего в проходе и впустившего холод, которым уже успела наполнится юрта.

— Кейеч еч? каромм дэр соратахи!!! — спросил жутко недовольный и в то же время испуганный мужчина с хутгой в руках.

— Я из племени Хатагинов — всадник снял капюшон из под шубы показался серебристый кусочек метала, привязанный к длинной верёвке, — там меня зовут Цагааном-Шона(белый волк). Я прибыл с миссией спасти племя Сяньби. Для этого мне нужен ваш предмет. — показал он длинным пальцем на всё ещё ничего непонимающего мужчину.

— Пурэв, Нэргуй, — подозвал он двух, сзади, — карата-ка-ли кэхэ, кэхээээ!!!

В следующее мгновение Цагаан-Шона достал саблю и приставил её к горлу женщины с рёбёнком. — Вы отдадите мне фигурку.

— Дарагэ экке Цагаан-Шона…и не успел он договорить, как тот убрал меч, а вместо этого достал самодельный, разукрашенный рисунками лук и в считанные секунды снял двоих за спиной у мужчины и вот уже нацелился на старика, мирно сидевшего в углу, как мужчина перебил его, снимая предмет с шеи…

— Таид, таид китейа ху дивером Цагаан-Шон, ху дивером. — протинул он, обнимая женщину, ребёнок которой начал громко реветь.

Всадник забрал предмет с руки мужчины и молча покинул шатёр, подняв капюшон шубы.

Рассвет. Русло реки Хархираа. Всадник скачет быстро и уверенно, на шее болтаются уже две зверушки Лев и Воробей, которого он отобрал у Хана и его семьи, как уже в дальнейшем выяснилось. Вдруг воин резко остановил лошадь и спрыгнул на блестящий лёд. — Здесь надо пешком, — сказал он шепотом. Так тихо и монотонно он шёл довольно долго, пока вдруг не послышались странные звуки, похожие на чьё-то рычание.

На лёд ступила стая потрёпанных волков. Вожак продвинулся чуть вперёд и пристально посмотрел в глаза Цагаану-Шона и бросился вперёд. Шона достал лук и пустил пару стрел, сбив с лап одного из волков. Несмотря на дикий холод лёд на реке бы ещё слишком тонкий, так что стаю из 8–9 волков мог не выдержать. К сожалению, опасения подтвердились и лёд начал трескаться. Шона оседлал коня и поскакал навстречу стае. Конечно это было полнейшим самоубийством, но по-другому эту реку не перейти, ведь в этом месте самый толстый лёд, если есть шанс, то он неминуемо мог провалиться из за стаи несущихся навстречу разъярённых волков. Он вытащил саблю и наклонился чуть в право, тем самым свисая набок. Волки близились и вот настал момент решительных действий, Воин снял с шеи фигурку льва, обернул верёвкой вокруг запястья, сам предмет при этом зажал в руке, схватив поводья. Один из волков стал совсем близко и начал прыгать вверх. Шона приготовился нанести удар, но вот его конь подскочил, встал на дыбы и лёд под ними провалился. Все рухнули в ледяную воду. Всадник начал безцельно махать саблей, а волки пытались его укусить, одному даже удалось. Он вцепился жёлтыми клыками в правое предплечье воина, за что сразу поплатился перерезанной глоткой. Пора было выбираться, а то льдины сойдутся, а там уж всё.

Всадник благополучно выбрался и наблюдал за смертью животных, беспомощно тонущих в суровой стихии. — Ах бедный ты мой Тургэн, как же я теперь без тебя, — рассуждал воин о потере коня.

И побрёл дальше в сторону верши, покрытых снегом.

Перевал Бугузун. Середина дня. Израненный, измученный и уставший Шона упал прямо в снег. Из правой руки сочилась кровь.

Темнота. Тишина. Тепло. И пахнет чем-то очень приятным. Из этого места не хотелось уходить, но всё же надо было завершить начатое. Шона начал развязывать тряпку обмотанную вокруг глаз, а когда развязал то увидел, что он лежит раздетый, укрытый множеством тёплых шкур. Рука перевязана и почти совсем не болит. Он обнаружил, что предметов на шеи нет. Встал, прикрылся одной из шкур. И начал осматриваться. Шатёр состоял из двух комнат в первой, в которой он лежал его вещей не было. Во второй же он обнаружил некий свёрток состоящий из его одежды и сапог. Он быстро оделся вышел из шатра, и не знал что ему дальше делать, перед ним была деревня. Множество людей, занятых своим делом. Некому не было до него дела, а нужно было срочно найти предметы и добраться до деревни племени Сяньби, они укрылись где-то на перевале Бугузун. Буря стихла, на улице было относительно тепло, светило солнце. Он двинулся дальше, вниз по склону. Возле небольшого костлявого деревца, разложился костёр. Молодая девушка готовила мясной бульон с молоком.

— Вот что это был за запах в шатре, — подумал Шона и подсел рядом с девушкой.

— А ты проснулся, ну хорошо, как рука? — заботливо спросила девушка.

— Дак это ты меня нашла?

— Нет мой брат.

— А что это за место?

— Это. ах…эт…о остатки племени Сяньби. Меня к стати зовут Чимэг.

— Это племя Сяньби? — Ты член племени Сяньби?

— Да. А что?

— О боги, я дошёл, я наконец-то дошёл. — где фигурки, которые висели у меня на шеи?

— ??? Я вшила их тебе по подклад шубы.

— Я посланец с миссией, я должен доставить воробья сюда, к вам.

— А дак это ты воин? чего же ты сидишь пойдём я отведу тебя к мудрецу Оюуну.

— Спасибо, это нужно нам для того чтобы оживить брата нашего Тархан-Укуна — проскрипел старик Оюун, взяв фигурку воробья из рук Цагаана-Шона. — Ты прошёл путь воина, ступай с миром, сын мой.

«Twofold»

Роман Дятковский

Сладкое и холодное

Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени. Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.

Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра. Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.

А старик Жондырлы — сумел.

Но это не принесло счастья роду Хана.

— Сакрыничтырбасак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!

Женщина вскочила с колен.

— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.

Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.

— Кэчюмйок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!

Услышав приказ, оба стражника личной охраны Хана направились к женщине. Огромные тени воинов поползли по стенам юрты. Женщина отступила на шаг и прожгла взглядом Жондырлы. На секунду старик даже испугался её яростного взгляда, но это не остановило стражников. Один из них наотмашь ударил Гюзель по лицу. Та упала, но драгоценный сверток из рук не выпустила. Второй стражник обнажил нож, собираясь выполнить приказ.

— Баяк Хан! Уст! — не вытерпел мудрец. — Йоксалгамынчтар!

— Жондар-уст! — приказал Хан, и стражники замерли. — Салгамын? — переспросил он.

Жондырлы подошёл к господину и негромко что-то сказал ему. Хан потёр бороду, согласно кивнул и сказал: — Жондар-ачт, салбабасак.

Стражники мигом подняли женщину с пола и подвели её к Хану.

— Басак, талдым ачбердишкы стасурдан ус Чингиз Хан? — спросил у женщины Жондырлы.

— Кэч ар даскпачтар, — презрительно ответила Гюзель.

— Басак! — негромко приказал Хан, — Арда гыйкэчюм!

Женщина побледнела и крепче сжала свёрток. Хан так легко мог отнять у неё самое дорогое, и у неё не оставалось другого выхода, кроме как упасть на землю перед Повелителем с мольбой на устах: — Уст! Уст, баяк Хан! Дыр талдемач! Талдемач баяк Хан сурбан! — её презрения и след простыл, теперь Гюзель, как и любая мать, готова была рассказать и сделать всё, лишь бы её ребёнок не был в опасности.

— Талдымач. Талдымачкыста ус, — удовлетворённо проговорил Хан, одновременно махнув рукой своим воинам.

Когда стражник спрятал нож, Гюзель робко подняла голову и стала убаюкивать ребёнка, успокаивала старинной монгольской колыбельной. Хан терпеливо ждал, понимая, что женщина сломлена и знает об этом. Как только младенец успокоился, мать подняла опрокинутую люльку и положила туда ребёнка. Затем она встала перед Ханом на колени и начала рассказывать.

Десять холодных зим и десять жарких лет назад, в пору цветения ежеголовника, юная девушка Гюзель-Лейлат готовилась выйти замуж за самого красивого юношу из соседней деревни. Юношу звали Уктар-ас. Гюзель и Уктар любили друг друга, родители благословили их на долгий путь, а солнце в те месяцы светило особенно ярко. Не было на свете счастливей девушки, когда она примеряла свой свадебный наряд. И в день, когда Уктар со сватами должен был приехать поклониться родителям, Гюзель и вся её семья с самого утра ждали жениха в своей юрте.

Не приехал жених. Рассердился отец, назвав Уктара подлым обманщиком, потому что если жених не явился, раздумал — позор будет ждать невесту и всю её семью. Запричитала мать и сёстры. Не выдержала Гюзель, выбежала из дома, вскочила на коня и поскакала к Уктару в деревню. Трепетало девичье сердце, предрекая беду. Где-то в полпути до соседей наткнулась девушка на страшное. Пять трупов увидела она. И среди них лежал Уктар, в нарядной одежде и с перерезанным горлом…

С тех пор она затаила в сердце месть для убийцы мужа. Однажды недалеко от деревни она повстречала странствующего мудреца. Разговорившись с ним, Гюзель рассказала ему про свою беду. Мудрец внимательно выслушал и поведал ей историю про великого Чингиза. Когда он был ещё молод, ему в руки попала необычная вещь — серебряная фигурка животного, которая могла указать на врагов и дать ответ на любой вопрос. Всю жизнь эта фигурка была при Чингизе, и даже после смерти осталась с ним.

На вопрос, где же найти гробницу великого хана, мудрец ответил просто: «Спроси Жондырлы. Он лучше знает».

Спустя какое-то время Гюзель совсем забыла про эту встречу, её душевная рана постепенно затягивалась. Совсем недавно при набеге погибли её сестра и муж, то Гюзель, лишённая радости материнства, взяла себе их маленькую дочь.

А вчера она встретила в деревне странствующего мудреца — Жондырлы. Когда Гюзель узнала его имя, ей вспомнился старый рассказ при Чингиза. Сердце вновь заболело по Уктару, и она решила проследить за мудрецом. Ночь была темна, а потому никто не увидел ее, а она увидела то, что искал Жондырлы. Древнюю гробницу в склоне горы, возле которой и была деревня.

И когда мудрец ушёл, поспешила туда. Огромная каменная плита была сдвинута, и женщине не составило труда пробраться внутрь.

Фигурка из серебра переливалась и светила в кромешной тьме гробницы. Шкатулка, в которой она лежала, рассыпалась в пыль. Редкие факелы, что зажёг Жондырлы на своём пути, меркли от света Статуэтки. Поражённая красотой, Гюзель схватила её, и, не мешкая, бросилась бежать. Но не смогла ступить и шагу. Куча образов налетели на неё с разных сторон. Огромные табуны лошадей, гигантские озёра, крыши домов, бескрайние поля, чёрное небо, падающие звёзды…

Она не стала продолжать, а просто закрыла глаза. Да и всё, что было дальше, Хан знал и сам. Жондырлы вернулся, чтобы закрыть проход, и обнаружил Гюзель. Заперев её внутри, он вернулся со стражей.

И вот, гордая мстительница повержена и лежит у ног великого господина. Бардыл-хан немного помолчал, а потом рассмеялся во весь голос:

— Сардыкен ус терка учт! — воскликнул Бардыл. Женщины не могут воевать, не могут мстить, не могут владеть предметами с Небес, так было всегда, и так будет. Их удел — порядок в юрте и воспитание детей.

Мысли вдруг перенесли Хана во времена его молодости. Тогда он был очень быстрым, дерзким и безрассудным. Немало стрел пустил его лук, а копье повергло много воинов. Но теперь он уже не такой, он стал осторожным и рассудительным. Его сила теперь не в руках, а в голосе, которому подчиняются тысячи людей, его сила — в этих людях.