Известный молчал. Он смотрел в окно.
— Видишь? — указал он на ослепительную белизну.
— Снег, — произнес очевидное Неизвестный.
— Что он тебе напоминает?
— Он напоминает мне снег.
Известный улыбался, как человек, который во время пожара увидел табличку с надписью «Пожарный кран».
— Видишь? — он снова указал в окно.
— Снег.
— Нет-нет. Вон там.
Неизвестный присмотрелся:
— Там нет ничего, кроме снега. Хотя…
По снегу перемещалась легкая тень. Светлая еле заметная.
Неизвестный улыбнулся. По белому снегу, сливаясь с ним, вышагивал белый кот. Пушистый и наверняка жутко недовольный тем, что его шубка намокает и сваливается.
— Ты когда-нибудь был на Стеклянных островах? — размеренно заговорил Известный, как будто общаясь с самим собой, — Что я говорю, разумеется не был… Там живут белые медведи, огромные твари, раза в два больше наших бурых лесных Михелей. Белые медведи, самые страшные хищники на свете. И вот что забавно: их тоже не видно на снегу. Они так охотятся на тюленей: медведь ложится в снег у полыньи и ждет, пока глупый тюлень высунет нос. Тюлень выглядывает, не видит медведя и вылезает на лед. Тут-то медведь его и ловит…
— Очень интересный экскурс в естествознание. И какое отношение к Шнееланду имеют медведи? Хоть белые, хоть розовые?
Известный присел на заскрипевший подоконник:
— Человек, который смотрит на снег, не видит того, кто находится на снегу, если это — такого же белого цвета. Белое на белом становится невидимым. И неизвестно, КТО там — белый кот или белый медведь.
— И?
— Представь человека, который пошел ловить кота, а наткнулся на медведя.
Неизвестный подумал. Секунду, а то и две.
— Ты хочешь за два года вырастить из шнееландского кота медведя, причем так, чтобы этого никто не заметил?
— Мы все носим маски…
Оба собеседника на мгновенье замолчали, одновременно улыбнувшись только им двоим понятной шутке.
— Теперь мы наденем маску на целую страну.
Глава 2
Бранд
Столичный вокзал. Улица Новой Голубятни
13 число месяца Рыцаря 1855 года
…Вверх… Сквозь петлю вправо… Сквозь петлю наверх влево… Вокруг слева направо… В петлю… Направо… Вокруг слева направо… Сквозь петлю сзади… В ушко… затянуть и расправить.
Оливер айн Вимпер — назовем же его так, как он хочет называться — расправил уголки воротничка и взглянул в зеркало. Белый шелковый галстук был повязан идеально. Надо признать, модный в этом году узел «фоксхаунд» вызывал некоторые затруднения. Хотя, и это тоже придется признать, меньшие, чем «драккенский узел»… Юноша улыбнулся и застегнул пуговицы жилета.
— Ваш сюртук, господин, — услужливый Якоб протянул одежду хозяину.
Надев следом за сюртуком пальто с широким меховым воротником в столичном стиле, Оливер натянул тонкие черные перчатки, надел цилиндр, взял трость, черного дерева с серебряным набалдашником в виде головы старика. Щелкнула крышка часов, дорогих, отменного брумосского качества, не какие-то там лесские кузницы.
Как говорили «Брумос — если вам нужно качество, Ренч — если вы гонитесь за красотой и Лесс — если хотите купить задешево».
— Семь часов с четвертью. Якоб, ты уже заказал мне карету?
— Господин, я осмелился заказать паровой самоход.
Оливер молча повернулся к старому слуге. Приподнял бровь.
— Наемные кучера, господин, — спокойно пояснил свой выбор Якоб, — болтливы, пьющи и вечно нуждаются в деньгах. Любой, кто заплатит талер, сможет узнать, куда они отвезли молодого господина. Механики же самоходов — серьезные люди, в деньгах не нуждающиеся. К тому же кареты останавливаются у входа, и любой может увидеть вас, для самоходов же построен особый ангар, куда можно пройти…
— Спасибо, Якоб, я понял.
Не то, чтобы Оливер, или его слуга на самом деле подозревали, что кто-то будет следить за ними. Но привычки, привычки никуда не денешь. В графстве Драккен неосторожные и невнимательные к мелочам жили очень недолго.
Оливер подхватил небольшой чемоданчик. Брумос, разумеется: дорогая кожа, отполированные заклепки, надежные стальные замки.
— Господин, возможно…
Голос слуги дрожал. Чуть-чуть. Еле заметно.
— Нет, Якоб, ты же знаешь. Дальше я один.
— Хорошо, господин. Самоход номер три.
Оливер прикоснулся к полям цилиндра, открыл вагонную дверь и вышел на малолюдный перрон.
— Храни вас Королева, господин, — прошептал Якоб.
Морщинистые пальцы старого слуги, помнящего младенцем еще отца молодого господина, сжимали амулет. Крепко, до боли.
Полицейских Бранда называют «валунами». Невысокий, коренастый, серая форма, круглая серая же каска, полированные стальные пуговицы мундира… Как есть валун. А еще брандских полицейских также было трудно сдвинуть с места.
— Ты хочешь сказать, что я не могу выйти в город со шпагой??!
Карл айн Тотенбург был вне себя. Мало того, что в вагонах второго класса ехало неожиданно много народа и когда они все вышли на перрон и двинулись к вокзалу, непривычный к такому людскому скоплению юноша чуть было не растерялся. Одинокий, посреди безликой массы, сжатой между двумя каменными заборами, отделявшими зону второго класса от первого и третьего… Он постоянно спотыкался, уворачивался от мужчин, женщин, чемоданов, сумок, мешков, тележек, собак… На собаке Карл задержался, ибо такой любопытной породы еще не встречал и тут же натыкаться начали на него. Окончательно взбеленило его слово «деревенщина», брошенное вполголоса кем-то достаточно осторожным, чтобы произнести оскорбление тихо и достаточно внимательным, чтобы увидеть шпагу.
Наконец Карл добрался до здания вокзала, нырнул под навес, проскочил здание насквозь. Он непременно прогулялся бы по зданию, разглядывая мраморные полы, лепнину на стенах и роспись потолков — на потолке мчались в неизвестность сквозь тьму, туман и пыль паровозы всех мастей — заглянул бы в маленькие окошечки, к которым стояли хвосты очередей… Но сейчас юноша был слишком разъярен и мечтал только об одном: поскорее покинуть эту обитель прогресса и выйти в город. И тут этот полицейский!
В графстве Айнштайн, откуда прибыл Карл, полицейских не водилось отроду, да и в столице Шнееланда они появились года два назад. Поэтому для юноши было в диковинку зрелище одетого в серое человека с деревянной дубинкой на боку. Особенно когда сие диво загородило ему дорогу.
— Прошу прощения, господин, но в Бранде не дозволяется открытое ношение оружия.
В первый момент Карл даже не понял, что ему сказали. Оружие? Какое оружие?
— Ваша шпага, господин, — полицейский смотрел как будто сквозь юноши.
Вот тут Карл и вспыхнул:
— Впервые слышу, чтобы ДВОРЯНАМ запрещали носить шпагу!
Полицейский вздохнул:
— Пункт сто семьдесят три главы четырнадцать городского устава города Бранд: «Не дозволяется открытое ношение любого оружия, будь то холодное либо огнестрельное, любым лицом независимо от подданства и сословия, за исключением тех случаев, когда таковое ношение обусловлено особенностями службы лица, носящего оружие, либо когда лицо, носящее оружие, получило на то личное королевское дозволение…»
Фраза прозвучала как давным-давно затверженная наизусть. Неудивительно: Карл был далеко не первым дворянчиком из захудалого баронства или герцогства, который кроме шпаги и гонора за душой не имел ничего. Полицейский Генрих Клаб повидал таких горячих юнцов прибывших в столицу с таким видом, как будто они получили приглашение от короля. Он с трудом сдержал зевок.
— Ты хочешь сказать, что в этом городишке запрещено носить оружие?!!
— Нет, господин… — Генрих с удовольствием сказал бы «Прекрати орать, щенок!», но руководство приказало быть вежливым. Забери чума этот вокзал, лучше уж патрулировать рабочие кварталы, чем улыбаться каждому дворянчику…
— …не запрещено, а «не дозволяется».
Забери чума заодно и того крючкотвора, который написал этот пункт. Если «запрещено» — значит, хватать, тащить и не пускать. А если «не дозволяется»? Что делать? Может, пальцем погрозить? Тем более, что суд всегда на стороне дворянства. Ну или того, кто больше платит. Что в таком случае делать бедному — в буквальном смысле слова — полицейскому, к тому же не обремененном гербом?
Только быть вежливым.
— Подпункт два пункта сто семьдесят три главы четырнадцать городского устава города Бранд гласит, что ношение шпаги в столице стоит пять серебряных талеров.
Вообще-то подпункт два звучал несколько иначе: тот, кто будет пойман носящим оружие, будет оштрафован на пять талеров. Но смысл-то один и тот же.
Карл, уже набравший воздуха для очередной гневной речи, медленно выдохнул. Если он продолжит спор, то будет выглядеть так, как будто у него просто нет таких денег. Лишних денег у него действительно нет, но Карл ни за что на свете в этом бы не признался.
Они с полицейским стояли у выхода с вокзала, из которого выливался поток приезжающих и растекался по мощеной булыжником площади. К черепичным навесам, поддерживаемых каменными столбами, подъезжали и отъезжали кареты и повозки.
— Кто подписал этот ваш устав? — вздернул подбородок Карл.
— Его величество король Вольфганг Третий, отец нашего благословенного короля Леопольда Седьмого.
— Что ж ты молчал, болван?! Сказал бы сразу, что это — приказ короля.
Юноша снял с пояса шпагу, выдернул из дорожной сумки плащ и мгновенно привычным движением увязал оружие в длинный сверток. Низко опущенное лицо покраснело.
Дворяне, конечно, ДОЛЖНЫ исполнять приказы короля, но на самом деле считают, что приказы короля — да и любые приказы кого бы то ни было — это так, благие пожелания, которым можно следовать, если у тебя благодушное настроение.
Карл просто пытался сохранить лицо, при этом осознавая, что полицейский все прекрасно понимает.
Он выпрямился и, гордо выпрямив спину, зашагал к навесам.
Вот на каменном столбе укреплена жестяная табличка «Все, кто желает добраться до улиц… — дальше шел длинный список, среди которых встречались даже такие своеобразные названия, как улица Могильная и улица Королевского Волка — могут воспользоваться омнибусом номер шесть».
Взгляд Карла пробежал по списку и остановился на строчке «Улица Новой Голубятни».
Место, где располагалась штаб-квартира Черной Сотни.
«Омнибус номер шесть…».
Юноша вздохнул и потер ладонями замерзающие уши. Зима в Шнееланде гораздо холоднее айнштайнской.
Стоявшие шевельнулись, за спиной Карла запыхтело. Он обернулся. Ух ты.
По улице мимо стоявших на платформе людей катил паровой самоход: то же паровоз, только ездит не по рельсам, а по обычным дорогам и улицам.
Большие колеса с потемневшими латунными спицами катились по мостовой, тусклый глаз погасшего прожектора, длинный черный цилиндр котла, прямоугольное лобовое стекло, залепленное снегом, за которым стоял, дергая рычаги управления, механик в черной форменной фуражке. Мимо Карла, близко, рукой подать, проползла под гулкое чуханье паровой машины, узкая застекленная дверца отсека управления. Казалось, протяни руку и можно дотронуться до изогнутой металлической ручки, но дверь уже скрылась за ближайшим столбом, поползли квадратные окошки пассажирского салона, закрытые изнутри темно-синими шторками.
Паровик прополз и на любопытных опустилось облако едкого черного дыма из высокой трубы. Карл закашлялся, но продолжал с интересом смотреть вслед машине. На крыше, за низкими перильцами багажного отдела, лежал одинокий чемодан.
Юноша не обращал внимания на стоявшего чуть в отдалении одинокого парня, по виду — горожанина, которого обрабатывал шустрый фаран.
Как известно, нет плохих народов, есть плохие люди. У преступников нет национальности, и ни один человек не может быть признан преступником только потому, что он относится к национальности, традиционно представляемой преступной.
Это — строгое правило.
Но, как и из любого правила, из него есть исключение.
Это исключение — фараны.
Говорят, что там, где поселились эти черноволосые загорелые люди, с глазами как чернослив, спастись от воровства будет невозможно. Но это неправда. Фараны не воры. Их честнейшие глаза и ослепительно-белозубая улыбка с легкостью это доказывает. Так улыбаться могут только те, кто живет плутовством и обманом.
Фараны не воры. Они мошенники.
И один из них сейчас хотел продать что-нибудь Вильгельму.
— Вот посмотри, какие замечательные украшения. Серебро, лучшие камни Черных гор. Сами черногорские гномы не сделали бы украшения лучше, даже существуй они на самом деле.
На лотке, который молодой фаран разложил возле купеческого сына, блестели и переливались радужным разноцветьем колечки, перстеньки, серьги, браслеты, кулоны. Голубые камни, синие, красные, зеленые всех оттенков от травяного до темно-изумрудного.
— Благодарю, — спокойно произнес Вильгельм, когда фаран замолчал на мгновенье, — но ваше предложение меня не интересует.
Нужно быть сумасшедшим, чтобы купить что-то у фарана. Нет, их девиз «Каждый покупатель получает то, за что заплатил». Вот только, что он получит именно то, что ХОТЕЛ, фараны не обещают.
Черноглазые брюнеты известны всему миру, как самые большие специалисты по подделкам. Кажется, нет ни одного предмета, который они не смогли бы подделать. Фальшивые монеты, фальшивые золотые слитки, поддельные карты сокровищ, мед, в котором от настоящего только цвет и запах, кофе, сделанное из смеси шелухи и дорожной пыли… Что уж тут говорить о «самых настоящих» камушках, которые если и видели Черные горы, то исключительно проездом.
— Да вы только посмотрите, — фаран схватил Вильгельма за руку, — какая красота, какой цвет, какой блеск. Вот эти голубые, вот посмотрите, посмотрите, — он замахал перед лицом Вильгельма сережками, — прозрачные как горная роса, а цвет, посмотрите, посмотрите — как будто они только что вынырнули из ручья, сбегающего по склону. Или вот этот кулон, посмотрите, посмотрите. Да это же настоящие гранаты! Алые, как губы девственницы, ваша невеста будет в восторге!
— Благодарю, — Вильгельм продолжал смотреть куда-то вдаль, сквозь все серьги и кольца, — но ваше предложение меня не интересует.
Можно, конечно, заинтересоваться: кто же покупает у фаранов их поделки, если точно известно, что они — мошенники? Все дело в искренней вере.
Люди, которые искренне верят в то, что они самые умные и могут купить талер за два гроша, были, есть и будут всегда.
Фаран помолчал, разглядывая спокойное лицо Вильгельма.
— А еще, — затараторил он с теми же интонациями, — я могу предложить вам самый настоящий кирпичный джем, аллигаторов бутерброд и молоко куропаток.
Голова парня медленно повернулась, взгляд светло-голубых глаз, такой непробиваемо спокойный, что фаран даже занервничал, остановился на лице уличного торговца:
— Кирпичный джем? — невозмутимо переспросил Вильгельм.
— Простите, мне показалось, что вы меня не слушаете…
Голова вернулась в прежнее положение, взгляд опять устремился в известную только Вильгельму даль.
— Благодарю, — произнес он, — но ваше предложение меня не интересует.
Фаран мысленно сплюнул, продолжая широко улыбаться. Ты не сможешь продать стекляшки за камушки никому, если твое лицо будет хмурым, как у дневной совы.
«Нет, с этим парнем каши не сваришь…».
Парень-некашевар наклонился, подхватил свою сумку и двинулся к краю платформы. Под стук копыт шестерки лошадей к ожидающим подъезжал омнибус.
Вильгельм посторонился, пропуская внутрь какого-то шустрого молодого дворянчика, и вошел внутрь, доставая припасенную заранее монету для сборщика оплаты за проезд.
В окошко, отделявшее пассажира паровика от механика, постучали снаружи. Оливер айн Вимпер раздвинул занавески и отодвинул стеклянную пластину.