Сохрани Господин Великий Новгород и дальше свою самостоятельность, смущай он и дальше своим «неправильным» укладом и историческим «авторитетом», восходящим напрямую к Древней Руси, русские земли, то есть не только вошедшие в ВКЛ, а и ближние к Москве и Новгороду, и вся история России могла бы стать иной. Иной, без превращения Руси-России в повальную страну рабов, где бесправны были все — от боярина, представителя высшего слоя общества, до нищего крестьянина-смерда. И где боярин мог быть также дран за бороду, посажен в пыточную и/или казнен без суда и следствия, как и простой смерд.
Иной, без ужасов гражданской войны Ивана Болотникова и лжеДмитриев 1, 2 и 3. Без разорения страны Петром Первым и продажи людей, как скотины при Екатерине… Без удушающего золотоордынского влияния на все последующее существование российской державы.
До сих пор Дан не задумывался над тем, что, по большому счету, он оказался в Новгороде в один из узловых моментов истории. Ему было, как-то, не до этого. Да, и сейчас, собственно, было не до этого, но… Но теперь он задумался. Он находился перед тремя, вероятно, самыми влиятельными в новгородской республике людьми, и в голове его металась полубредовая мысль: — А, ведь, это шанс, шанс изменить историю… — Он даже сглотнул от волнения и вытер пот, выступивший на лбу. — Черт, я же и в самом деле могу сейчас изменить историю… — думал Дан, — прямо здесь и сейчас изменить, — и вытер снова, выступивший на лбу, холодный пот. — По некоей случайности, я оказался в нужный момент в нужном месте, да, еще и нахожусь перед нужными людьми…
Сердце у Дана отчаянно колотилось и готово было выскочить из груди.
— И, — проскочила мысль… горло тоже пересохло, — и не будет больше 14 года — начала Первой Мировой, не будет революции и Великой Отечественной. Алкоголика Ельцина и развала страны. Господи, мать моя женщина, я должен это сделать! И я это сделаю, — внезапно холодно решил Дан. — И, значит, вовсе незачем мне покидать Новгород. И перебираться за тридевять земель тоже незачем. Тем паче, что город мне нравится. А Москва пусть катиться куда подальше..! Ха, — ухмыльнулся мысленно Дан, — вот, возьму сейчас и сообщу новгородцам конструкцию баллистической ракеты… И опа, — улыбнулся Дан, — нет той истории, которую я знал! И автомобильных пробок, гы-гы, в Москве будущего тоже нет… Главное, все грамотно сделать.
Насчет баллистической ракеты, Дан, конечно, шутил. Даже, если бы его сейчас подвесили на дыбу, Дан ничего бы не сказал об устройстве этой ракеты и не потому что выдержал бы любые пытки, а потому как ничего не знал. Ничего не знал, кроме того, что в 21 веке «их есть». Но идея ему понравилась. И Дан осторожно сказал: — Однако… — Для осуществления всего, что ему только что пришло в голову, начать следовало с… с, в общем, следовало сначала заинтересовать высших чиновников новгородской республики. Поэтому Дан помолчал пару секунд и только затем аккуратно добавил: — Не знаю почему, но у меня есть уверенность, что я должен был попасть в Новгород…
Тысяцкий в сердцах стукнул мечом в ножнах об пол.
— Вот, окаянный! — с досадой произнес он. — Все кругом да около ходит. И что делать-то с ним, а, Марфа Семеновна? — явно не ожидая ответа, спросил он. — Говорит-то складно. Даже не поймешь, толи быль сказывает, толи сказку. — Тысяцкий посмотрел на Дана. И, будто вспомнив нечто важное, добавил: — Даже одежка соответствовала…
— Спокойно, спокойно, — внимая словам тысяцкого, приказал сам себе Дан, — не надо гнать лошадей… — И старательно вытаращился на тысяцкого. И тысяцкий не подвел, с ноткой жалости в голосе сказал: — Убогий. После такого удара по голове, и в правду, память может отшибить…
Боярыня окинула Дана взглядом своих хищных глаз. Внимательно окинула. Дан выдержал и этот взгляд.
— Сказываешь, в Новгород должен был попасть? — медленно роняя слова, произнесла она. — А зачем, значит, не помнишь?
— Не помню, — поспешил подтвердить Дан.
— А ты, посадник… Что скажешь? — чуть повернув голову вправо, спросила боярыня у сидевшего справа от нее и похожего на нее, мужчины.
— Так новгородский посадник это он?! — чуть не вскрикнул Дан. — А, я-то думал, что… Надо же, тебе, бабушка, и юркнул в дверь! А Марфа-то, Марфа… — И здесь Дан вспомнил — Марфа Борецкая совсем не являлась высшим должностным лицом Новгорода, этот пост в Новгороде мог занимать только мужчина. Он его и занимал. Посадником Новгорода был сын Марфы, Дмитрий. А Марфа Борецкая… Новгород не управлялся одним лишь посадником, кроме должностей посадника и тысяцкого, практически равных по значимости, в городе существовал еще и «совет господ» или «300 золотых поясов», и, как раз, во главе этого совета бояр, церковных иерархов, представителей новгородских районов-концов и уличанских старост и стояла Марфа Семеновна Борецкая, мать посадника Дмитрия и вдова бывшего новгородского посадника Исаака. Опираясь на совет «300 боярских поясов», а также посадника и тысяцкого, составлявших ее ближний круг, Марфа Семеновна и вершила судьбы новгородской республики, судьбу Господина Великого Новгорода. За что, собственно, и получила прозвище Марфа Посадница.
— Не понимаю, — ответил ее сын, посадник-Дмитрий. Говорил он звучно, но слегка, как и мать, подтягивал окончания слов.
— Похоже, это у них фамильное, — подумал Дан.
— С одной стороны, — продолжил посадник, — вроде, правду говорит, а с другой… Небылица какая-то получается. — И посадник пожал плечами.
— Ну, знацца, так тому и быть, — боярыня смешно цокала языком, как, впрочем, и все в Новгороде. Этими словами, Марфа Посадница, как бы, подвела черту всему разговору с Даном. Она явно не желала продлевать пустопорожний разговор, и провокация Дана на нее не подействовала.
— Ошиблись мы, — добавила боярыня, смотря на Дана.
— Очень жаль, — спустя секунду, снова сказала боярыня, продолжая наблюдать за Даном, — что тебе отшибло память и ты ничего не помнишь. Но надеюсь, это ненадолго и память вернется к тебе, — с несколько двусмысленным намеком на возможное продолжение беседы в будущем, закончила она предложение и, вроде как, потеряв интерес к Дану, отвернулась.
Дан растерялся, он совсем не так рассчитывал завершить начатый разговор.
— Благодарю, — наконец, нашелся он, одновременно думая — «Вот, чертова баба, ну, погоди! Придет мое время.» — И, сделав вид, что не заметил отвернувшуюся боярыню, стал говорить дальше: — Понимаю, я не «оправдал» ваших надежд. Но, — широко улыбнулся Дан… И, согнав с лица улыбку, с ударением произнес, — разрешите мне, все-таки, сообщить вам кое-что! Правда, — уже более спокойно сказал он, — это не совсем то, что вы, вероятно, от меня ждете и в чем меня подозреваете.
— Говори, — дал «добро» тысяцкий, видимо, не утративший надежду услышать от Дана что-нибудь путное.
На сей раз пришла очередь Дана с пристрастием посмотреть на людей в горнице.
— Тут, вот, в чем дело, — начал Дан и замолк, соображая, как ему правильно сказать то, что он хотел донести до этих высших чинов Новгорода. Однако, тут же, продолжил: — Я еще об этом никому не говорил… — Он посмотрел на собравшихся в горнице людей, будто впервые видел их. И снова замолчал, выдерживая паузу. Паузу он держал, как хороший актер, до тех пор, пока даже боярыня, несмотря на свою величавость, не заерзала в кресле и огонек любопытства не зажегся в ее поскучневших вроде глазах. И только после этого Дан произнес: — Я не помню, что со мной произошло и не могу сказать, как я попал в Новгород. Это правда, — Дан вздохнул, еще раз внимательно взглянул на Марфу Борецкую, посадника и тысяцкого… И «рубанул»: — Но, зато, я знаю, что скоро произойдет с Новгородом!
Появившийся было в глазах боярыни интерес к Дану стал угасать. И лишь в глазах посадника и тысяцкого еще теплились искры. — Черт, — мелькнула паническая мысль в голове Дана, — неправильно сказал. Они не принимают всерьез ни меня, ни мои слова. Надо было с их смерти начинать… — И исправил свою ошибку: — Вернее, я знаю, что скоро произойдет с каждым из вас!
Такой резкий перевод темы возымел свое действие и Дан снова завладел вниманием людей, сидящих в горнице.
— Я не убогий и не юродивый, — на всякий случай, уточнил Дан, — и то, что я вам сообщу, не является моей придумкой.
— Итак, — произнес Дан и перевел дыхание… Он, все-таки, не был прожженным демагогом и потому здорово волновался. — Я не знаю, как вы воспримите мои слова, однако после удара по голове… В общем, я видел, что произойдет с Новгородом и с вами. — И не давая ни тысяцкому, ни посаднику с боярыней и рта раскрыть, уронил: — Я знаю, когда и кто убьет посадника Дмитрия… — Дан метнул взгляд на примостившегося справа от Марфы Посадницы посадника Дмитрия — … когда и кто тысяцкого Василия… — быстрый взгляд на «баскетболиста» Василия…
— Что-о? — с секундным запозданием, среагировал Дмитрий и подался вперед. — Ты, человече, не заговаривайся, — угрожающе произнес он.
— И где отдаст богу душу боярыня Марфа Борецкая, — не обращая внимания на посадника, добавил Дан. Он рисковал, сильно рисковал, ведь, за такое могли и в «яму» посадить, а затем долго пытать, подозревая участие в заговоре. Но, к сожалению, он не знал, как по-другому заставить этих троих высших чиновников Господина Великого Новгорода, от которых сейчас зависела судьба всей новгородской республики, выслушать его. А Дану было нужно, чтобы они выслушали его, или… Или же Новгород, все-таки, превратится в забытый провинциальный город российской империи, а уцелевшие его жители — в ее бесправных подданных. Из горожан Господина Великого Новгорода в холопов..! Нужно было рисковать.
На удивление, Марфа, вздрогнув, когда Дан упомянул ее имя, больше никак не проявила своего интереса к сообщению Дана. А тысяцкий, вообще, хмыкнул: — Напужал, тоже. Только учти, я пуганый…
Дана начало трясти. И от страха за себя, родного, от того, что он сейчас находился на грани «фола» и запросто мог попасть отсюда прямо на дыбу, и от того, что он очень хотел донести до мозгов, до печени, до сердца этих троих, без сомнения, самых важных должностных лиц новгородской республики, что произойдет с ними и с Новгородом, какое будущее ожидает город и его жителей, если в сей момент, сию секунду, не изменить, не начать менять политику города. И он очень рассчитывал, что эта троица сделает нужные выводы из того, что Дан им расскажет. Ведь, не дураки же они в конце концов! Должны задуматься… Даже, если не поверят в слова Дана. А, задумавшись, предпринять кое-какие меры — хотя бы просто так, на всякий случай. Допустим, убрать перекосы и крайности в организации новгородского ополчения-армии, перекосы очевидные для человека 21 века и незаметные для людей 15 века. Уже одно это может повлиять на баланс сил в предстоящем столкновении с князем Москвы Иваном III. А, когда сведения Дана станут подтверждаться — а это неизбежно, ибо это новгородцы еще могут ни о чем не подозревать, а в том будущем, откуда в Новгород свалился Дан, все давным-давно уже известно — правители новгородской республики просто вынуждены будут провести дальнейшие преобразования, иначе они станут самоубийцами. И провести эти преобразования с его, Дана, участием или с его, Дана, подсказки. В любом случае, без этих преобразований, Москва, кой черт, не сейчас, так позже, все равно захватит Новгород. Но, зато, если Новгород изменит свою политику и сохранит независимость… Он может стать центром притяжения для всей северо-восточной Руси. Не Москва со своими золотоордынскими замашками, а именно исконно русский Новгород. И вся истории России пойдет, возможно пойдет, другим путем. В ней уже не будет места для психопата Ивана Грозного, лично, по монгольскому обычаю, сдирающему кожу с живых людей, не будет места для его уголовников-опричников. Не появится никудышный полководец, жестокий правитель и создатель первого российского «ГУЛАГа» — для строительства Петербурга — Петр Первый; не умрут от голода — в 20 веке! — миллионы людей в Поволжье и на Украине, не погибнут бессмысленно и бездарно на строительстве Беломорканала, на лесоповалах Урала и на прокладке железной дороги в никуда, на Колыму, в вечную мерзлоту Сибири, заключенные советского «ГУЛАГа». Не станет тысяч почти мальчишек, «трофеев», как называли этих парней работники НКВД, а вслед за ними и бойцы и командиры Красной армии, прямо с поезда, прямо в гражданской одежде, без всякой жалости, брошенных под пулеметы немцев во Второй Мировой или просто, тупо, на минные поля для создания проходов… И вся вина этих вчерашних мальчишек — «трофеев» состояла в том, что они были в оккупации. На территории, спешно оставленной Красной армией после боев с немцами в 41–42 годах. И не успели эвакуироваться в тыл… Не будет специальных послевоенных бригад железнодорожников, снимавших — на станциях — с тормозных площадок и подножек вагонов прибывших поездов трупы замерзших или умерших от голода детей. Детей, бежавших из «проштрафившихся» перед товарищем Сталиным Курской, Брянской и Орловской областей…
Не станет — в жизни государства — постоянного, но незримого присутствия, вплоть до конца 20 века, давно исчезнувшей, но не умершей монгольской орды. Словно вся Россия — это золотоордынский улус, а ее население — покорные данники, живущие по воле, назначенного им ханом орды, правителя.
Может быть Дан и не задумался бы о прогрессорстве, хотя такие мысли — попытаться, пусть чуть-чуть, пусть «на граммульку», подправить историю своей страны, а своей Дан считал всю Россию, Белоруссию и Украину — все равно, со временем, появились бы у него. Как появились бы, наверное, у любого, попади он в прошлое и интересуйся кое-чем большим, чем вкусно пожрать и с кем-нибудь переспать. Конечно, если он не совсем тупой или «тюфяк»… Но появились бы гораздо позже, потом. Когда устроился бы в новой жизни, когда заработал бы денег, когда… В общем, не скоро. Однако, на беду Дана, Новгород, несмотря на все свои проблемы, стал нравиться ему. Нравится своим торжищем, своими пивными заведениями, гульбищами, боярскими усадьбами и ганзейскими купцами, нравиться даже городскими богатеями и задиристыми парнями, вспоминающими о былых походах ушкуйников и надеющимися, когда-нибудь, уйти в такой поход. Нравиться горластыми и красивыми новгородскими девахами… Было в Новгороде что-то такое, естественное, и в тоже время очень близкое 21 веку. Что-то, позволявшее Дану видеть в его жителях своих бывших современников. Дан еще не везде побывал в городе, однако и того, что успел посмотреть… хватило. Он уже ощущал себя своим в Новгороде и хотел, чтобы Новгород оставался и дальше Господином Великим Новгородом, а не провинциальным городом, каким он был во всей последующей истории российской державы… Но в следующем году должна начаться война с Москвой, которую Новгород позорно проиграет, то есть проиграл в той, прежней истории, и после этого он больше уже никогда не был Господином Великим Новгородом. Господином Новгородом с бегающей по мостовым, как и в 21 веке, детворой; со школами, обучающими младых новугородцев грамоте и счету, а также тому, что было бы не лишним и в 21 веке — риторике, пению и игре на музыкальных инструментах… Правда, в школах учились только мальчишки, а девочки получали образование на дому. Но, как-то, это не особо сказывалось на их грамотности, и отписать на бересте — материале, используемом в Новгороде вместо бумаги — нерадивому любовнику или ухажеру, судя по словам Семена, работника Домаша, новгородские дамы могли так, что и в 21 веке им многие позавидовали бы. Кстати, как и в школах 21 века, новгородские школяры предпочитали не столько слушать учителя, сколько заниматься разными посторонними делами, например, рисовать человечков или зверей…
После поражения в этой войне молодежь в Новгороде уже не будет, как прежде, и как в далеком, насыщенном всякими электронными и не только игрушками будущем, обмениваться «смс»-ми, в роли которых в городе выступали записки на бересте, разносимые местными аналогами курьерских служб. Исчезнут в Новгороде и многочисленные, процветающие службы знакомств в виде всяческих свах… Ведь, ханжеская мораль московского «домостроя», пышным цветом уже распускающаяся на Москве, с большим неодобрением смотрит на подобных свах… А, новгородцы, к тому же, еще и не прочь были поволочиться за симпатичной «юбкой» и также, как их «сотоварищи по несчастью» в далеком будущем получали за это от своих суженных-ряженных тяжелыми бытовыми предметами по загривку… хотя, конечно, случалось и наоборот. Вплоть до больших ветвистых рогов на голове у некоторых новгородских джентльменов. И замуж выходили, и женились в городе не только по родительскому велению, как в Московском царстве-государстве и во всей России почти до 20 века. И юмор у новгородцев 15 века был под стать юмору жителей Русской равнины начала 3-го тысячелетия, то бишь 21 века… Ну, может, дрались новгородцы несколько чаще, чем бывшие современники Дана — но без членовредительства. За членовредительство выкуп полагался, в зависимости от тяжести оного. Да, и дрались, потому что в спорах и конфликтах друг с другом на полицию не полагались, поскольку не существовало в Новгороде никакой полиции, было лишь некое подобие ее под названием биричи, приставы и мечники. Да, и новгородцы не являлись затюканными государством обывателями и проблемы привыкли решать самостоятельно, без помощи прокуроров, судей и прочих «законников». Сделал пакость — будь готов ответить! И никакой адвокат или взятка судье тебя не отмажет. А если пакостник здоровее тебя, можно позвать постоять за своего, соседей по улице, и это уже «дело святое» — постоять за своего… Правда, кулаками новгородцы часто пользовались, чтобы и оппоненту, при случае, доказать ошибочность его взглядов. Или попытаться доказать… В представлении Дана Новгород был исконно русским городом — не московским, а именно русским, таким, какими могли бы быть, вероятно, города Руси без монголо-татарского нашествия. При этом Новгород являлся не просто городом, а городской торговой республикой, во многом, схожей с городами Ганзы, но без их пунктуальной, расписанной до мелочей, жизни. Новгород скорее напоминал буйные республики солнечной Италии — Геную, Венецию и Флоренцию с их, не в пример, гораздо более свободными, чем на севере Европы, нравами. Быт и обычаи новгородцев совсем не походили на описанную в отечественных хрониках и сообщениях побывавших в восточной Европе «интуристов» жизнь населения Московского, а затем и Российского государства. Ничего общего с убогим, жестко регламентированным бытом московитов и России 17–18 веков, с бытом, где в доме на почетном месте всегда стояли «Жития святых». Менталитет новгородца 15 века был больше схож с менталитетом москвичей 20–21 века, чем с менталитетом жителей средневековой Москвы. И вхождение Новгорода в состав Московии стало жутким регрессом для новгородцев, повлияло не только на них, но и на всю дальнейшую историю России. Оно остановило развитие города на 500 лет, а во многом и отбросило назад. Иначе говоря, уже в 15 веке новгородские обыватели были во многом такими, какими их уцелевшие потомки снова стали лишь в 20… Вместе со всей остальной Россией.