Сила наполнила все мое тело, и я помчался по катакомбам к храму Девяти.
Мне оставалось пробежать совсем немного, чтобы преодолеть последний коридор и выбраться к каналу, когда я увидел впереди зеленоватый свет и услышал голоса. Это плохо, меня не должен никто увидеть! Я запрыгнул на стену и забрался под самый потолок. Держаться за одни лишь камни было очень неудобно, однако энергия била через край, и сил должно было хватить.
Подо мной прошли братья из банды почившего Кривого, а с ними Шкет. Я надеялся, что они пройдут мимо, но они вдруг остановились, и один из двойняшек вытащил уголь и нарисовал метку на стене. Маленький черный крестик.
— Все видно, идем. Священник найдет. Кривой погиб, но мелкий ответит. — Прошептал один из братьев, и компания двинулась дальше по коридору.
Это они обо мне говорили? Плохие дети, про которых сказала Марта? Я вспомнил, что они, в основном, попрошайничали у храма. Но как они прознали, что я нужен епископу?
У меня сильно устали пальцы, я дождался, когда их голоса совсем стихнут, а затем спрыгнул вниз. Руки ужасно затекли, и мне пришлось их разминать. Внезапно из-за угла послышались неторопливые, но тяжелые и уверенные шаги. Я, не обращая внимания на боль, снова заполз по стене в свое убежище под потолком.
В конце коридора появилась фигура в белой рясе. Священник храма Девяти! Я затих и перехватился пальцами за камни поудобнее. Он шел и освещал дорогу сколитным фонарем. Свет был настолько яркий, что я увидел его уродливое квадратное лицо, и у меня перехватило дыхание. Это он!!! Он отрубил голову маме, а потом держал меня за руку над той ямой! Моя рука сама потянулась за ножом…
Священник остановился у развилки, посветил фонарем на стену, и склонился, разглядывая крестик. И в этот момент, мои пальцы стали разжиматься от боли. Я начал падать и в отчаянии направил стилет служителю храма в спину, прямо в то место, куда мне показывал Хартел. Лезвие пробило его ребра и вошло по самую рукоятку, а я грохнулся на него, и отскочил в сторону, перекатившись по земле. Служитель храма упал животом вниз и пытался подняться. Упавший фонарик освещал его лицо, которое было перепачкано пылью и сочившейся изо рта кровью. Священник громко захрипел, а я как завороженный смотрел на то, как покачивается стилет в его спине, отмеряя последние удары умирающего сердца. Мне было его совсем не жалко.
Он поднял свои глаза, и они встретились с моими, потом перевел взгляд на левую руку, и его лицо превратилось в смесь удивления и дикой боли.
— Ты… — Прохрипел он, — Баренс… Тьма тебя… дос… достанет. Тебе… не уйти…
Служитель совсем ослаб и больше не делал попыток подняться, лишь елозил руками и ногами по грязному полу, заливая его красной лужей. Я подскочил к нему, выдернул нож, отчего из спины тонким фонтаном брызнула струйка, и нанес еще два удара в то же место, пробивая новые треугольные отверстия.
— Это тебе за маму, гад!
Убедившись, что он перестал шевелится, я вытер стилет об его рясу и побежал дальше к храму. Пускай его находят, мне уже неважно. В Убежище больше не вернусь. Меня заколотил озноб, когда начало приходить осознание, что я впервые в жизни убил человека! Отогнал эти мысли в сторону, понимая, что могу начать сожалеть о содеянном и отказаться от своих планов.
В несколько прыжков добрался до канала, и за пять минут добежал до канализации храма Девяти. Молнией взлетел на лестницу, подтянулся на трубе, а затем забрался под потолок и прислушался. Сверху стояла мертвая тишина. Когда я все придумывал, мне хотелось делать это ночью, но бабушка Марта меня предостерегла оставаться в Убежище. Ничего, могу и подождать полдня, два долгих месяца я представлял себе этот момент в деталях. И даже если ничего не получится — мама уже отомщена.
Прыжок — и мои руки на решетке! Подтянулся и просунул голову в отверстие. Алтаря больше не было, но помещение не изменилось. И хотя оно сейчас было чистым и белым, снова и снова перед моими глазами появлялись свечи и кровавые разводы на полу. Мне стало дурно, и я покрепче вцепился пальцами за края. Когда тошнота отступила, выбрался целиком и встал на ноги. В голову снова полезли мысли раскаяния в совершенном убийстве. Прочь! Я или погибну сегодня, или закончу, то что должен сделать!
Теперь главное остаться незамеченным. Тихонько толкнул дверь, и она открылась. Медленно просунул голову в коридор и посмотрел по сторонам. Никого. Бесшумно побежал по коридору к большой красиво отделанной двери. За нее можно схватится и заползти под потолок, к перекрытиям купола по резным барельефам. Я вскарабкался на самый верх, перепрыгнул на балку и начал продвигаться тем же путем, которым меня вели два месяца назад, только теперь на высоте пяти мужских ростов.
Добравшись до входа в храм, перебрался в главную залу, где обычно проводят причастие, лег на широкую балку и стал наблюдать. Епископ рано или поздно появится здесь. Кому-то сегодня обязательно исполнится восемь лет, людей в городе очень много.
Мне пришлось пролежать так несколько часов, когда наконец-то внизу стали появляться первые священнослужители и гости храма для проведения обряда. Я смотрел сверху, на них, видел счастливые лица детей и удивленные лица родителей. Иногда способность ребенка оказывалась сильной или неожиданной, и мамы с папами кричали и радостно обнимались. От всего это мне становилось нестерпимо больно на душе и грустно.
Внезапно я ощутил спиной пристальный взгляд, словно кто-то с интересом разглядывает меня. Покрутил головой по сторонам, но никого не увидел. Получше спрятался за балку и посмотрел вниз. Людям и священнослужителям до меня не было никакого дела. Затем мне послышалось, как будто кто-то тихо-тихо пробежал совсем рядом. Это мне мерещится от волнения? Снова покрутил головой и ощущение внезапно пропало, словно ничего и не было.
Вскоре, я увидел епископа. Он с важным видом вошел в залу и начал проводить обряд для какой-то знатной семьи. Мне жутко захотелось спрыгнуть на него сверху и воткнуть стилет в голову, но я понимал, что в таком случае переломаю себе все кости и, отбросив глупую идею, просто наблюдал.
На окна храма постепенно наплывал уличный сумрак, и вскоре зажглось внутреннее освещение — несколько дорогих сколитных люстр, а по низу зала свечи. Люди постепенно расходились, и, вскоре, Баренс остался один. Он сел в углу и начал что-то записывать в огромную книгу. Еще через несколько минут в залу зашел какой-то священник. Мне показалась знакомой его походка. Неужели это тот, второй? Это он нас встречал и отводил в ту самую комнату? Я затаился, и не шевелился. Люстры давали сильный свет и тени, возникшие от малейшего движения, могли быть заметны.
Они о чем, то поговорили, епископ сделал недовольное лицо, выругался и направился на выход. Священник двинулся следом, а я, дождавшись, когда они уйдут за дверь, засеменил по перекрытиям следом.
Добравшись до жилых комнат, храмовник поклонился Баренсу и зашел в небольшую дверь, которых здесь было превеликое множество. Видимо это комната, в которой он живет. Я отломил кусочек проволоки, согнул ее и воткнул в щель барельефа над его дверью.
После чего последовал дальше за епископом. Его комната была в самом конце коридора и сразу выделялась роскошно отделанной дверью с позолотой. Он достал ключ и вошел внутрь, а я затаился и стал ждать. Баренс вышел из нее спустя несколько минут, одетый как обычный человек и, не закрывая дверь, зашел в соседнее помещение. Это мой шанс!
Я озирался по сторонам, пытаясь найти удобное место для спуска, но, как назло, барельеф здесь переходил в гладкие плиты и до пола было почти три мужских роста. Сообразив, что решение надо принимать немедленно, спустился до начала плит, а затем спрыгнул. Удар о пол получился почти бесшумным, но очень сильным. В храмовой тишине раздался тихий хруст моего колена, а еще, я больно ударился подбородком и сильно прикусил язык. Слезы сами побежали из глаз, и мне еле удалось удержаться, чтобы не вскрикнуть. Попытался встать и ощутил страшную боль в ноге. Кажется, я что-то сломал. На одной ноге запрыгнул в покои Баренса, увидел кровать и быстро заполз под нее.
Я лежал с полным ртом крови и растирал текущие по щекам слезы рукавом. Нестерпимо хотелось застонать, но вернулся епископ и начал ходить по комнате, открывая шкафы и что-то бормоча себе под нос. Я весь сжался и затих.
Он провел в комнате некоторое время, после чего вышел и закрыл дверь на замок. Я выдохнул и стал искать в карманах переходник и сколит. Трясущимися руками собрал устройство, воткнул себе его промеж пальцев и испытал блаженство. "Муравьи" под моей кожей забегали, восстанавливая поврежденную кость и ушиб на подбородке. Когда они чинили мой язык, мне стало очень щекотно, и мне с трудом удалось не засмеяться. Вся боль мгновенно куда-то ушла.
Через час, полностью закончив с лечением, тихонько выполз из-под кровати и осмотрелся вокруг. Два шкафа с книгами у стены, рядом большой красивый письменный стол с какими-то бумагами и записями. Ближе к окну стоял еще один стол, на этот раз обеденный, накрытый расписной скатертью. На нем стояла початая бутылка с вином, пустой резной деревянный кубок, тарелка с фруктами и столовые приборы. Я поднял ложку — она была сделана из обычной стали. Это неправильно! Даже в нашей семье были серебряные ложки! Значит, Баренс и вправду боится этого металла?
Завершала меблировку комнаты широкая кровать, под которой мне пришлось отлеживаться. Кажется, я только что придумал в деталях, как убью Баренса!
Взял со стола бутылку вина и попытался открыть, пробка была очень тугая и никак не хотела выходить. Мне захотелось схватить ее зубами и выдернуть, но вовремя остановился, подумав, что на ней могут остаться следы. Тогда я вспомнил, как делал папа по праздникам с "особо злыми" бутылками винами, как он их называл. Отец нагревал их горлышко огнем, и пробка выходила сама. У меня нет огненной способности, но есть сколиты!
Я сделал из проволоки и камней светильник, после чего начал нагревать им бутылку. Не прошло и минуты, как пробка выползла из горлышка, и комната наполнилась ароматом винограда. Святые Девять! Он же может это учуять! Быстро вылил зелье Марты в бутылку, отчего вино немного пошипело и успокоилось, а затем попытался вставить пробку на место. Она дошла до половины, а дальше не захотела. Тогда я взял со стола кубок и его донышком постучал по ней, отчего она все-таки заняла свое прежнее место.
Поставил бутылку на стол, затем поправил ложку и расставил все в точности, как и было. Огляделся, и, вспомнив про запах, открыл окно и проветрил комнату. Солнце совсем уже скрылось и стало почти темно. Я закрыл створки и спрятался обратно под кровать.
Где-то через час вернулся Баренс, и не один. Он с кем-то шутил и разговаривал, а я внимательно наблюдал за их ногами. Епископ и гость уселись за стол, но вино пить не стали. По голосу и обуви я догадался, что второй человек молодой мужчина.
А потом… раздались чавкающие звуки, и я долго не понимал, что происходит, пока не догадался, что они целуются. Они шептались и шуршали одеждой, а затем сбросили ее на пол и легли на кровать. Я уже давно знал, что мужчины и женщины, когда любят друг друга, делают странные вещи. Мама рассказывала, что это для того, чтобы сделать ребеночка. Но иногда, бывает, что влюбленным просто хочется порадовать друг друга. Но ведь Баренс и парень оба мужчины! И как они тогда радуют друг друга? Я представил, что происходит надо мной, и мне стало противно. Кровать заходила ходуном, и они стали часто и громко дышать. А потом оба простонали и затихли.
Через несколько минут они встали, оделись и вышли из комнаты. А спустя еще немного времени, епископ вернулся один и сел за стол. По звукам было слышно, как он открыл бутылку вина и налил его в кубок. Он встал, походил по комнате, а затем остановился у окна и произнес:
— Ну и где же ты сейчас, Кай Фаэли!?
Мое тело сжалось от испуга. Ко мне снова пришло понимание того, что именно мне предстоит сейчас сделать, и стало очень страшно. По телу пошла мелкая дрожь. От тряски чуть не застучали зубы и мне пришлось приоткрыть рот.
Но я все равно должен убить его!
Баренс громко зевнул и прилег на кровать, передо мной свесилась рука с кубком. Я ждал и понемногу успокаивался.
Кубок со стуком выпал из его руки на пол и покатился, полукругом разливая остатки вина по каменному полу. Епископ громко захрапел. Я осторожно выбрался из своего убежища и выпрямился во весь рост. Убийца моих родителей лежал голый и беспомощный прямо передо мной. Я потянулся за стилетом, но остановился.
Перед глазами всплыла картинка, как умирал вампир на площади. А что, если Баренс тоже не сразу умрет и начнет кричать, а то и схватит меня? Мне нельзя так рисковать, а потому нужно строго придерживаться плана. Вынул из кармана камаису, и легонько покапал ему на губы. Он слизал ее и улыбнулся во сне, а я вливал ему еще и еще, пока пузырек не опустел. Потом вытащил из кармана катушку с нитью араха и начал наматывать ее поверх его тела, чтобы привязать епископа к его ложу. Мне пришлось много раз лазать под кровать и снова выбираться из-под нее, но так было надежно и правильно. С каждым новым витком я чувствовал, все большую и большую безопасность. Наконец нить закончилась, потянул ее пальцем и убедился, что она достаточно плотно намоталась, и не даст ему сразу действовать.
Я вытащил стилет и приставил его к глазу Баренса. Сердце часто-часто запрыгало в груди, а дыхание стало сбивчивым. Внезапно, я снова ощутил на себе пристальный взгляд, как тогда на перекрытиях храма. Обвел глазами комнату — никого. Мне это мерещится от страха?
Побоявшись, что у меня не хватит сил, встал ногами на край кровати, а затем всем весом надавил на нож. Он проскользнул в глаз Баренса словно в горшочек со смолой! Из окровавленной глазницы пошел дым, а епископ начал биться и метаться в стороны, раскачивая кровать. Я в испуге спрыгнул с его ложа, оставив стилет в его глазнице для надежности.
Он отчаянно пытался вырваться и дергался туда-сюда, однако нить держала крепко. Его рот открывался и закрывался, но вместо звука из него выходил лишь тихий хрип. Я сделал еще шаг назад не сводя глаз с епископа, но вдруг уперся во что-то, чего там быть точно не должно. И как гром среди ясного неба, в моих ушах прозвучал мягкий и вкрадчивый голос.
— Чистая работа, малыш! Браво!
Глава 8
Я отпрыгнул в сторону как соседский кот Мони, при виде постоянно задиравшей его собаки, и испуганно обернулся. Передо мной стоял человек в сером плаще и капюшоне. Мои глаза лихорадочно забегали с незнакомца на умирающего епископа и обратно. Кто это такой? Он не похож на служителя церкви. Как он очутился в этой комнате?
— Не бойся, малыш, — он примирительно поднял руки ладонями вперед, — Я лишь хочу выразить свое восхищение. Не каждый день увидишь мальчика, который едва научившись ходить, одним точным ударом убивает взрослого человека.
— Он не человек!
— Да? А кто же тогда? — незнакомец подошел к кровати и стал внимательно наблюдать, за тем, как затихают последние движения Баренса. Потом он перевел глаза на серый дымок, выходивший из глаза епископа, и удивленно добавил, — А ты прав, маленький убийца.
Человек в сером выдернул стилет и поднес его к глазам, внимательно всматриваясь в его рукоятку.
— Замечательно оружие, такое сейчас не делают. Всем подавай что-нибудь дальнобойное. Ты знаешь, что это за нож?
— Я знаю, что это мой нож, и я его честно купил. Верните стилет, дяденька.
Незнакомец приблизился ко мне, присел на одно колено и откинул капюшон с головы. Он оказался молодым мужчиной с благородным, но немного суровым лицом, и светлыми серыми глазами. Мне он напомнил Марека из моей книги. Там была всего одна картинка на обложке, но он выглядел почти также.
И он даже не расстроился, что я убил епископа!
— Юфин, меня зовут Юфин, малыш. — Он протянул мне свою большую ладонь, и, не дождавшись ответа, сам взял мою руку, и пожал ее. — Мне не нравится, когда ты называешь меня дяденька. А как тебя звать?