- Так, дед, - сразу же, с первого взгляда насквозь распознав природу хозяина, взял быка за рога Мохов, - давай так: чтоб если после нас еще какие клиенты появятся, так ты, ежели надо, - обслужи, а на двор не веди. Ей-ей ни к чему тебе это, старичок.
Хозяин, крепкий старик с пустой штаниной по причине потерянной при каких-то загадочных обстоятельствах ноги и с нечесаными сивыми волосами, прищурился на него и ласковенько проговорил:
- А ты б, голубь, не распоряжался в чужой избе. Придешь, значится, к себе на двор, так там и командуй. А не нравится тебе у меня, так я не держу никого.
- Так, старичок, - Витя остро глянул ему в глаза, - во-первых, я не распоряжаюсь а про-ошу. А во-вторых, - не гордился б ты, а? И невыгодно будет, и… вообще ни к чему.
Старичок, последний раз гостивший у кума двенадцать лет тому назад, недолго, всего-навсего четыре года, помаргивая, смотрел на гостя, а в сивой голове его шла тем временем лихорадочная работа. Гость был, вообще говоря, непонятен, не тянул ни на вора, ни на обычного фраера из богатеньких… В конце концов он решил, что в его времена таких типов просто-напросто не было, но ощутил при этом давно, казалось бы, позабытое чувство, когда волосы на шее, сзади, вроде бы как зашевелились: это нельзя было назвать страхом, это было, скорее, могучее ощущение опасности. И даже это не было бы вполне точным: чувство дела. Как в старые, добрые времена, когда на хазах собирались люди, - Кучум, Зуб, Бесо, чтоб это самое дело обсудить. Большие люди, он в таких никогда не ходил, большие дела, - он никогда не имел в таких доли. Кто их знает, этих нынешних, может, за вислоусого за этого в клочки порвут, только мало повременя…
… Больше всего он напоминал бы богатенького, удачливого и оборзевшего барыгу откуда-нибудь из солнечной Грузии, не будь он таким явным русаком. Молчание он, кажется, совершенно правильно и быстро понял как согласие хозяина:
- Ты так, чтоб без обид, дедусь, - мы тут поначалу без тебя обкашляем одно тут дело, а потом и тебя к столу пригласим. Лады? И того, - самогонку давай ту, которую для себя держишь, не обижу.
- Ну что, Сергей Анатолич, - по вонюченькому?
- Мне это, бражки… Бражки для начала, а то я что-то быстро хмелеть начал. И самогонку нутро не принимает, если сначала.
- Ага. Тогда так, хозяин, - бражки нам цеженой изобрази, а?
Воцарилось молчание, на протяжении которого Мохов, добыв из недр чудовищного (на двадцать две бутылки пива) портфеля копченого сала в прослойку, и окатистую глыбу какой-то ветчины, пластал ее куда более острым, чем пресловутая бритва, собственноручно сделанным из краденой заготовки к лезвию УМТ ножом. Ветчина оказалась такая, что ничего подобного не приходилось пробовать ни в старые, добрые времена, ни на банкетах "с барского плеча", которые время от времени устраивало для сотрудников начальство: от нее положительно невозможно было оторваться. Так, что даже он, давным-давно страдавший от горечи во рту и не имевший никакого аппетита, незаметно для себя увлекся.
- Откуда, - прочавкал он набитым ртом, указывая на снедь алюминиевой вилкой, поданной справным хозяином к столу для особо почетных гостей, - такая штука?
- А-а, бабка, куркулиха со Старого Города делает. Окорок от свиньи берет, понимаешь, и как-то там в тесте запекает. Я ей - деньжонок на покупку трех-четырех поросят, подкормку там, литров десять "шесть девяток" когда-никогда. А она мне, ведьма старая, - на зиму тушенки, колбаски домашней, сала бекончиком, очень я его уважаю. Лопатку. Окорок копченый, окорок запеченный.
- Хм… - Костин неожиданно задумался. - Надо же! Никогда б в голову не пришло. Все продуктовые заказы выбирал. И радовался, что в нашем-то Столе Заказов, - более-менее есть все-таки выбор. А ты жу-ук!
- При чем тут, - Витя пожал плечами, - чего тут криминального? Всем хорошо и никому не плохо. И мне, и ей, и тебе, и, вот, - он показал, - даже деду.
- А подкормка-то откуда?
- Так ты не слыхал? "Амиграм", - за него же драка промеж куркулей. Мы еще того года в Орле синтез наладили. Скандал был, правда, страшный. Наши - ни в какую, не знаю уж, кто и как утолок-то их. Ну, мы и того… Им-то - что? Жалко, что ли? С порожняком, по договору, по госцене, все чинно-благородно, у кого хозяйство. Вот и я. Сначала, правда, не знал, что с этими мешками делать, весь подвал мне захламили…
- Так это ты бабку куркулихой называешь? Ну ладно, говори теперь, - чего вам всем понадобилось-то от меня?
- Вот вы, Сергей Анатольевич, - проговорил "кассир", выпивая и закусывая, - уже второй раз говорите про каких-то там "вас". Так мне это даже обидно, потому что никаких таких "нас" и вовсе нет, а есть один только я, собственной персоной. Никто больше не только вас не искал, но и не знает ничего… А дело мое состоит в том, что я… Что мне в руки попалась капелька "универсалов", - он отхлебнул самогончика, исподволь сменившего к этому времени брагу, и уточнил, - полных.
Он никогда бы не поверил, что человек может так побледнеть в такое короткое время. Лицо технолога как будто обсыпало мукой. Не в силах говорить, он только беззвучно открывал и закрывал рот, и на какой-то миг Мохову показалось, что тот так и не отдышится, помрет прямо здесь, в пропахшем кислятиной, затхлом закуте, за столом, покрытом почерневшей от жизненных невзгод клеенкой.
- Так. Парень, ты такими вещами не шути. Чем угодно шути, а этим - не смей… Постой-ка… А-а-а! Ну, знаешь, я был о полковнике Гаряеве лучшего мнения, - та-акая грубая провокация…
- Ага. А ты не задумался, - на хрена ему тебя вообще провоцировать? Да еще - меня подсылать. Сам тебя нашел.
- Знаешь, - а ведь я тебе на секу-ундочку поверил. На во-от такусенькую. Хотел даже сказать, что, мол, даже о том говорить, что ты меня - не видел, я тебя - не встречал, а мы друг друга - не знаем, - так и то поздно… У меня даже хмель из башки вышибло, а это уже, знаешь, гадство…
- Не веришь, значит? - Зловеще проговорил Мохов. - Хорошо… Они у меня тут, - при себе… Не все, конечно. А теперь?
- А… - Костин выхлебал стакан первача, как воду, не понимая, что пьет. Отдышался. - Да-а… Теперь - верю. Нет такой провокации, ради которой товарищ полковник позволили бы вынести за пределы "Проприа" "гэшку". Его никто просто-напросто не поймет. Даже если все пройдет нормально, узнав, его все равно повесят за ребро. Для порядку, в назидание, а еще потому что никак, никаким образом нельзя гарантировать, что действительно все в порядке.
- И проверять не будешь, на слово поверишь, что они?
- Нет, - Мохов, оттитровав граммов двадцать, с натугой сглотнул и ответил тоном почти равнодушным, - мне ни к чему. А дело-то у тебя какое?
- Да такое, что "гэшки" без композиции - почти что и ни к чему. А я, сам понимаешь, - без высшего образования по этой части.
- Я, можно сказать, - тоже.
- Ладно-ладно тебе! Своим ребятам…
- Я одно не понимаю, - тебе-то к чему все это? Больше всех надо?
Мохов глянул на него бешеными глазами, махнул почти полстакана зелья и злобно полу-провыл полу-прошипел:
- Да! Надо! Не пойму только, почему вам-то никому не надо? Да с вашей братией, если хочешь знать, и общаться-то пр-ротивно! Сколько ни дай, - они ничего, вроде как довольны. И на все - одно универсальное выражение… Вот-вот, то самое, которое ты только что… У-у, - он с ненавистью потряс волосатым кулаком, - так и поубивал бы вас всех. Овцы! Б-бараны, - только вас даже резать не надо, а можно есть прямо так, заживо.
- О, - технолог презрительно скривил губы, - да ты, никак, - диссидент?
- По роже получишь, - угрюмо проговорил "кассир", наливаясь тяжелой злобой, - они еще большие м-мудаки, только на другую стать… Да что там - на другую, на ту же, только навыворот. Не про то толкуют, чтоб против властей, а про то, чтоб свой интерес иметь, понял? Власть - свой, а мы - свой.
- Так…
- Да погоди ты, дай сказать! Вот я - никакое не начальство, а жратва бывает не хуже, чем у генсека. И в очереди не стою, и не переплачиваю, а как устроил - про-осто. Ежели с умом - так все в таком роде просто. Если не зарываться, то просто-напросто всегда, всего будет хватать.
- Вот ответь мне на вопрос, ответишь честно, - будем дальше толковать, соврешь хоть малость, - прости… С чего ты взял, что я тебе могу помочь с композициями?
- А - начцеха спьяну проболтался. Он не в курсе, что именно ты там выдумал, но зато по-одробно описал, как и что при всем при этом было обставлено. Он, мудило, не сообразил, что все там было проделано не просто так, не абы как, а с бо-ольшим вниманием к мелочам. Все подробности твоей инициативы идиотской были вынюханы очень даже тщательно и с большим смыслом… И ты тоже - мудило, думал, что от тебя отмахнулись, как от мухи, а на самом деле они на тебя от-ре-а-ги-ро-ва-ли. Да еще как! Со всем старанием! Чтобы даже ты не понял, что сделал что-то очень-очень серьезное. Прежде всего - ты.
- От меня не отмахнулись, как от мухи. Меня спустили в канализацию, как говно.
- Экие мы нежные натуры. Как мало надо-то, чтобы нас в порошок-то стереть… Но это все - лирика. Конкретно, - связана твоя инициативка с композициями, или нет? Да не блуждай ты глазами, как гулящая жена!
- Связано, - пискнул Костин, - прямо посвящено…
- Тогда другой вопрос: это рассуждения на общую тему или рабочая рацуха?
- Не пробовал, но не вижу, почему бы это могло не работать. Понял? Не вижу.
- Так, - Мохов стал страшно серьезен. - И что тебе для этого надо?
- Ты карбинные, из "пяти девяток" нити - можешь? С боковыми радикалами?
Виктор Трофимычи только презрительно губу оттопырили, не желая отвечать на столь глупые вопросы.
- Ага, с этим, значит, порядок… А вот чего у нас нет, так это эвээмки. "Топазика" бы. Без него - ничего не выйдет.
- Есть. - Помедлив, ответил Мохов. - Гельветов по старой дружбе устроил.
Костин недоверчиво хмыкнул:
- Это ж как? Там, между прочим, все процессорные блоки - исключительно по адресным номерам и сериям. И если какой-то пошел тебе, то где-то не смонтировали устройство. По-другому - никак. А уж в то, что некоему Виктору Мохову отвели в серии адресный номер, прости - не поверю. Гельветов там или не Гельветов.
- Да. Всегда говорил, что интеллигенции к мозгам - да еще бы и голову. Объясняю: шла большая серия на истребители. Одну эм-пэ-бэ взяли, - да и конфигурнули не так. Ошибочка вышла-с. А у них, у авиационщиков правило, - ошибочно конфигурированный блок считается негодным. Глупость, конечно, не знаю, кто это выдумал, но такое у них правило. Я попросил. Он подписал. В ознаменование заслуг и в связи с производственной необходимостью.
- Правда? - Голос у технолога казался севшим от восторга и легкого безумия, как у неожиданно помилованного. - У тебя правда "Топазик" есть? Не шутишь? - До этой минуты державшийся более-менее по-человечески, хоть и в стиле некоторой отрицаловки, технолог в один миг потерял всякое подобие собственного достоинства и превратился в форменного подхалима, жалкого кусочника, заглядывающего в глаза. - Нет, правда, а? Золотой мой, серебряный, - ну скажи, не томи душу…
- А чего б это ты мне не веришь? С какой это стати?
- Так. Тогда, брат ты мой, ты обладатель сокровища, равного которому нет. И ни у кого, ни у миллиардеров, ни у венценосцев. Не знаю, чего бы ты не мог в конце концов, потихоньку-помаленьку получить. С моей, понятно, помощью…
- Не я, а мы. Мы можем получить.
- Ой, да что ты, Витенька, в самом деле… Мне ж одному ничего почти не надо. Катерина моя от меня ушла почти что сразу, как уволили.
- Так, значит… Поздравляю тогда. Если увольнение привело к разводу с такой пр-родажной стервой, значит и увольнение было на пользу и во-время.
- Молчи! Не с-смей!
- Ты чего? - Мохов с искренним недоумением пожал плечами. - Не хочешь же ты сказать, что эта дешевая предательница стоит доброго слова? А насчет "всего", - это ты погоди. Потихоньку будем. Так, чтоб нигде, никаким боком не светиться бы. Вещи какие попроще, попонятнее и этакие, знаешь…
- Безличные.
- Во-во… Говорил же - умный парень, все наскрозь понимает. Если вовремя мозги вправить.
- Ой, - вдруг всполошился Мохов, - а как же это мы устроимся-то? Понимаешь, - побыстрее хотелось бы… Ты ж вот на "Топазе" толком не работал, не знаешь, что это такое, после него даже писать от руки, - ну, почти что нестерпимая вещь, какой хочешь чертеж, любую схему, как захотел, так и изогнул, сразу все с расчетами, никаких тебе справочников, все у тебя на "дорожке", на СПЗУ, и искать ничего не надо. Я первое время, как отлучили, все отвыкнуть не мог, хватался. Так, наверное, калеки не могут привыкнуть, что - нет ноги, и это - навсегда. Я ж при нем, при "Топазе" моем яхонтовом, человеком себя чувствовал! Все неприятности через пять минут забывал!
- Скоро забудешь. С чего начнем?
- Со стандартизации, - пожал руками Павший, - как все и всегда. Перво-наперво нам надо, кровь из носу, изготовить "прялку", чтоб, значит, только комп-нити делала, и больше ничего. О-о-о, - он закатил глаза от прдвкушения и потер руки, - с "гэшками" я наборчик спецур приготовлю, ма-аленький такой! - Он свел пальцы, показывая. - А больше у нас проблем не будет!
- Будут. Что - делать, чтоб купили как можно больше, кому и как сбывать, чтоб, значит, комар носу, и что брать взамен вместо денег, кроме денег, - и все такое прочее.
- Запчасти - раз, - Костин загнул один палец, - клеи - два! Что еще? Для начала? Инструменты?
- Э-э-эх… Все можно, потихоньку, но, брат ты мой, на рэ-сэ-фэ-сэ-эр широко не развернешься. Особенно сразу. Здесь слишком советская власть сильна. Нет, мы, конечно, начнем потихоньку, но так, стратегически на ближайшую перспективу надо не в пример ближе к югу подаваться. В теплые края.
- Может быть. Но, главное, нам не обойтись без посторонних. Причем не только без посредников, - это само собой. Нужны будут подручные.
- И нужно будет побеспокоиться, чтобы никто из них не понимал истинной сути происходящего.
- Надолго это не выйдет.
- Нам - хватит, а остальные пусть позаботятся о себе сами.
XII
- Эхе-хе… Прямо-таки и не знаю, что вам, ребятки, посоветовать… Короче, - пишите: артели инвалидов - раз, народные художественные промыслы - два, модельные цеха обувных комбинатов - три. Это для начала. Ну, а далее, как положено, со всеми остановками…
Кордированная пленка на теплицы!!!
Процедуру он знал прекрасно. Сам попадал под раздачу второй раз, а иные собратья по промыслу - попадали и по четыре, и по пять раз. Выкручивались. Правда, им было проще, а он, как-никак, был все-таки студентом. Ему визит в отделение мог дорого обойтись. И хрен бы с ней, со Строгановкой, - да жалко было расчудесной жизни, которую он вел в Москве, имея законный статус студента. И все-таки он знал процедуру, и уже объяснил гражданину начальнику, что семь пар "Супер Райфл" и двадцать две упаковки "Голден Леди" он купил на толкучке у какого-то вовсе ему незнакомого вроде бы как морячка, а деньги ему прислали, собрав по копейке, друзья детства, проживающие в старинном городе Ельце. Друзья, подруги, подруги друзей, друзья подруг и даже уже и жены кое-кого из друзей. Мужей подруг, увы, - нету, плохо в Ельце с женихами. Он даже деньги, - присланные, - еще не успел все потратить…
Но вот то, что кабинетик несколько не соответствовал уровню правонарушения, - хотя и был, понятно, в надлежащей степени казенным, потертым и вонючим, - сбивало с толку. Еще больше сбивало с толку, что ласковую, душевную беседу с ним вел совершенно незнакомый подполковник милиции. Небольшого росточка, около пятидесяти или чуть за полтинник, морщинистый, с бесцветными волосами, и очень-очень подходящий ко всей обстановке. Такой же вроде бы потертый и запущено-казенный. Вот только по поводу запаха Петя ничего сказать не мог, - как-то не с руки было нюхать. В этот кабинетик к этому подполковничку он попал после того, как с ним поработал тот, кому и положено. А вот майор, и уж тем более - подполковник ему положены не были. В этом он был уверен свято.