В начале сентября семья собралась у Егора отметить день урожая. Собственно, это был только повод, надо было обсудить и некоторые другие вопросы. Отец Ани, Евгений Игоревич Воронов, работал вместе с Антоном большим на пилораме, мама, Виктория Михайловна — домохозяйка. Андрея сильно беспокоил вопрос безработицы, особенно теперь, когда он женился.
— Отец, — начал он разговор, — все места на пилораме заняты, может ты уволишься, а я твое место займу. Работать где-то надо, семья теперь у меня.
— Понимаю, сынок, не вопрос, нам с мамой денег хватит. Уволюсь, конечно.
Довольный Андрей налил всем самогонки. Егор предпочитал домашнюю самогонку водке. С нее голова никогда не болела.
— Да, Андрей, теперь у тебя семья, — согласился с ним Егор, — но не забывай, что мы все одна большая семья. Я думаю, что отцу увольняться ни к чему, только если он сам не захочет работать. И понимаю, что на шее жены сидеть некрасиво, но она все равно будет получать больше, чем ты на пилораме. Вы еще не знаете, но в городе принято решение закрыть нашу участковую больницу, Аня станет получать меньше на десять тысяч, но я ей это компенсирую у себя, никто из моих сотрудников меньше фактически зарабатывать не станет. Или ты хочешь именно на пилораме работать и нигде больше?
— Мне без разницы, Егор — хоть на пилораме, хоть где. Мужчина должен обеспечивать семью.
— Это хорошо, что ты осознанный семьянин, — улыбнулся Сибирцев, — возьму тебя к себе на работу. Пойдешь?
— К тебе? — удивился Андрей, — я даже не медбрат, че я у тебя буду делать?
— У меня должность завхоза вакантна. Станешь вести учет мебели и другого имущества, ремонт по необходимости проводить той же мебели, электропроводки, отопления, снег от крыльца зимой отгрести и так далее. Так пойдешь?
— Конечно пойду, Егор, о чем ты говоришь, — обрадовался он.
— Ты говоришь, что должен семью обеспечивать — обеспечивай. Аня тридцать получает, тебе сорок на руки сделаем. Завтра придешь к маме в клинику и оформишься на работу. Твоя мама там всем командует — и кадрами, и бухгалтерией с кассой, и карточки больных заполняет. Хватит вам на семью, Аня, семьдесят тысяч?
— Конечно хватит, Егор Борисович, в районе таких денег не найти, а уж у нас в Порогах тем более, — ответила она.
— Егор, — возразил он, — а не Борисович, привыкай, мы не на работе, Аня.
В новой клинике у Сибирцева был кабинет, обставленный достаточно неплохо. Самохина теперь не сидела с ним в одном кабинете, а находилась в приемной, где встречала больных, принимала деньги за лечение, заполняла амбулаторные карточки. Всех новых прибывших встречала тетя Галя, принимала верхнюю одежду и направляла в приемную к Самохиной.
Больные прибывали обычно к двенадцати дня или к часу, не раньше. Самохина, заполнив амбулаторную карточку и приняв деньги, направляла их в палаты. Сибирцев проводил операции до шести вечера. Некоторые, не желая оставаться в клинике, уезжали сразу в город, другие, переночевав, отправлялись домой с утра.
Кириенко держал свое слово, отправляя в Пороги не более десяти человек ежедневно, кроме субботы и воскресенья. В России ужу знали о докторе Сибирцеве и в Н-ск звонили со всех городов. Естественно, что большинство получало отказ, доктор физически не мог принять всех нуждающихся. Звонка от министра он не ожидал, по крайней мере в ближайшее время, но он все-таки позвонил.
— Кириенко, почему у тебя Сибирцев в каких-то Порогах находится, ты не мог ему клинику в городе предложить? Пусть заканчивает там свою деятельность и приезжает в Москву лично ко мне. Найдем ему здесь и жилье, и клинику. Когда реально он сможет подъехать?
— Извините, товарищ министр, у Сибирцева там дом свой, женился на местной девушке, он не поедет в Москву и к нам в город тоже. Я уже разговаривал с ним на эту тему — бесполезно.
— Хочешь остаться на своей должности — уговоришь. Сроку тебе месяц, не больше.
В трубке запикало и руководителю здравоохранения области отвечать не пришлось по телефону. Да и что он мог ответить на такой ультиматум. Кириенко прекрасно понимал почему министру потребовался Сибирцев. Наверняка кто-то из власть имущих уколол его или спросил о докторе — дескать мест в Москве нет? Как добираться из Москвы до Порогов или из других городов — министра явно не заботил этот вопрос. Его волновал свой административно-политический капитал.
Кириенко попытался успокоиться, получалось плохо и он позвонил Сибирцеву. Выслушав, доктор ответил:
— Аркадий Викторович, не волнуйтесь, месяц у нас еще впереди, и я решу этот вопрос. Вы лучше подберите мне кого-нибудь там из олигархов, депутатов Госдумы… парочку нужных людей и все образуется само собой. Полагаю, что министру еще и извиняться придется.
Кириенко понял мысль доктора, смысл в этом был. Он сразу же позвонил своему однокурснику в Москву, одному из ведущих хирургов-травматологов.
«Как раз есть человечек по твоей теме, — ответил товарищ, — я ему, кстати, уже советовал Сибирцева, но он в Германию все-таки уехал. Вернулся вчера, злой, как черт — там кучу денег содрали, а результат пшыковый. У него после ДТП почти ничего от коленного сустава не осталось. Карамзин Геннадий Иннокентьевич — его вся страна знает — нефть, металл и прочее… с Президентом дружен. Он часика через два у меня на приеме будет, думаю, что уговорю».
Уже на следующий день Кириенко звонил Сибирцеву:
— Завтра у тебя в обед олигарх Карамзин появится и депутат Госдумы Войтович. У первого колено, у второго сын двенадцати лет с ДЦП. Кого-то из больных тормознуть придется.
— Никого не тормози, я их встречу, а прооперирую утром. Пока.
Войтович с сыном и Карамзин встретились в приемной у Сибирцева.
— Гена, привет, я слышал, что ты в Германию уехал, а ты здесь, оказывается, молодец. Я вот тоже решил сына привезти.
— Привет, Костя, не ожидал тебя увидеть. В Германии был, ты правильно слышал, но безуспешно, ничего врачи не смогли сделать. Сибирцев — последняя надежда наша. Как думаешь — поможет?
— Доктор всем поможет, — ответила за него Клавдия Ивановна, — пойдемте, я покажу ваши палаты.
— Зачем нам палаты? Пусть док оперирует, и мы домой отчалим, — возразил Карамзин, — давай, тащи сюда своего лепилу.
— Лепил в Германии и других местах поищите, а здесь доктор Сибирцев. Вам тут не биржа и не Госдума, обойдемся без торговли, речей, поправок и голосования, прошу, господа, — Самохина указала им на дверь.
Войтович, вроде бы начавший свирепеть, внезапно захохотал:
— Пойдем, Гена, видишь — серьезная дамочка, не поспоришь.
Он покатил сына на коляске в указанном направлении.
Карамзин в своей палате не остался, пришел к Войтовичу.
— Ты не против, Костя, если я у тебя побуду — скучно одному, втроем веселее.
— Конечно, заходи, падай в кресло.
Карамзин сел, вытянув больную ногу и поставив костыли рядом.
— Болит, зараза, черт меня дернул в эту Германию поехать, только растревожили и боли усилились. Думал — не доеду.
— Да-а, далеко Сибирцев забрался… петухи поют и всего два приличных дома на всю деревню. В одном мы находимся, а второй, видимо, поселковая администрация.
— Не, Костя, дом на жилой похож, скорее всего докторский. Как здесь можно жить, не понимаю? Но для деревни клиника у него классная, не ожидал — вода холодная и горячая, туалеты, номер не хилый.
— Палата, Гена, палата, ты не в гостинице. Действительно неплохо.
Вошел Сибирцев, представился и познакомился.
— Так, господа, с дороги наверняка устали, сейчас принесут поесть, отдохнете, выспитесь, наберетесь сил, а с утра я вас прооперирую. Потом можно будет окрестности посмотреть, в тайгу сходить и домой в добром здравии ехать.
— Доктор… а нельзя сегодня?
Карамзин посмотрел так умолительно, что Сибирцев не выдержал:
— Ну, хорошо, у вас операция не сложная, а вот с Сергеем придется повозиться.
— Как это не сложная? Шесть раз уже делали и в Германии в том числе — все бес толку.
— Спорить со мной не надо, Геннадий Иннокентьевич, если я сказал не сложная, значит, так оно и есть. Вот мальчику придется черепную коробку вскрывать, именно там у него повреждены задние отделы белого вещества мозга. Отсюда и идет деформация позвоночника и суставов, контрактуры, мышечная дисфункция обеих ног, патология черепных нервов, косоглазие, нарушения речи и так далее. Придется поработать серьезно, но все поправимо. Вечерком ужин в сауне. Вот такая программа на сегодня с учетом вашим пожеланий.
— Доктор, какая черепная коробка, мне никто не говорил, что надо вскрывать голову и ковыряться в мозгах? — испуганно произнес Войтович.
— Верно, не говорили, потому что никто подобных операций и не делал, и не сделают. Но вы не волнуйтесь. Ваш сын уже сегодня будет на своих ножках ходить, а не на коляске ездить. Пропарим его в сауне как следует, чтобы сила в мышцы вернулась. — Он повернулся к медсестре, стоявшей в дверях, — господина Карамзина в операционную, а Войтовичу старшему принесите сто грамм нашего коньячка.
Сибирцев вскрыл коленный сустав. В результате травмы коленная чашечка отсутствовала, как и хрящевая поверхность практически полностью. Отломившейся при аварии кусок панельной части автомобиля раздробил коленную чашечку, срезав, словно наждаком поверхности бедренной и большеберцовой костей, естественно, разорвав связки.
Энергетическое поле начало процесс восстановления суставных поверхностей. Нарастала хрящевая ткань, восстанавливались связки, суставная сумка замкнулась, наполняясь синовиальной жидкостью. Сибирцев убрал рубцовую ткань от предыдущих операций и произнес: «Проснись».
Карамзин открыл глаза, сел на операционном столе.
— Все, Геннадий Иннокентьевич, идите в палату и ждите. Прооперирую мальчика и подойду.
Сибирцев ушел в кабинет, где его уже ждал стакан чая с молоком. Выпил и вернулся в операционную. Сережа смотрел на него испуганными глазами, и доктор приказал: «Спать».
Сибирцев, как обычно, вскрыл черепную коробку и запустил механизм восстановления некротизированных нейронов задней части вещества белого мозга. Закончив работу над головой, он перевернул больного на живот и произвел разрез вдоль позвоночника, выправляя его. Потом поработал над тазобедренными, коленными суставами и голеностопами. Разбудил мальчика.
— Как чувствуешь себя, Сережа?
— Хорошо, — ответил он.
— Что-нибудь беспокоит, болит где?
Сибирцев видел, что косоглазие у мальчика исчезло, и он стал говорить нормально, внятно, без замедления.
— Ничего не болит.
— Операцию я закончил, будем начинать учиться ходить.
Он помог ребенку встать со стола и, держа за руку, повел к отцу. Взволнованный Войтович, увидев сына, идущего на своих ногах, упал в обморок. Аня помахала перед его носом нашатырем, он пришел в себя и кинулся к сыну. Сибирцев отстранил его:
— Подождите с обнимашками — устал ребенок. Своим ходом из операционной пришел. Надо учиться ходить и вначале очень немножко, ежедневно увеличивая нагрузку. Мышцы ног у него никогда не работали, болеть будут от нагрузки, но через месяц бегать будет. Только следите, Константин Яковлевич, чтобы сын не переусердствовал. Сегодня сто метров в день, завтра двести и так далее. Все с учетом ходьбы в туалет, в столовую, спальню. Пока ходьба только дома, потом прогулки на улице. Лекарств никаких не нужно — здоровая полноценная пища, воздух, полезен бассейн, но тоже дозированно.
— Доктор… я глазам своим не верю…
— В этом помочь ничем не могу, — улыбнулся Егор, — все закончилось удачно, приглашаю вас с сыном к себе на ужин… в баньку. И вас, конечно, Геннадий Иннокентьевич. Жду через час, Аня покажет вам дорогу. Сегодня Сережа уже прошелся, до баньки дойдет еще и обратно потом. И больше никуда, никаких просьб к нему встать и пройтись.
Сережу парил в сауне сам Егор двумя вениками — пихтовым и березовым, помассировал мышцы ног, накупал в бассейне и отправил в палату спать. Мужчины еще остались побаловаться местным коньячком.
— Хоть тресни — не верится, что сын здоров и ногами своими ходит. Егор Борисович, вы великий доктор, — говорил уже немножко заплетающимся язычком Войтович.
— Велик — это точно, — поддержал его Карамзин, — у меня на колене даже старые рубцы исчезли. Куда делись — непонятно. Егор Борисович, поехали с нами в Москву — клинику, домик, машину: все организуем в лучшем виде.
— Нет, ребята, Москва — это большой муравейник, суета, пробки на дорогах. А здесь воздух, зимой снег чистый и белый, как в сказке, тайга, речка. У меня здесь сын родился, жена…
— Егор Борисович, скажите честно, что мы для вас можем сделать? — спросил Войтович.
— Всех порвем и купим, это точно, — поддержал Карамзин.
— Помочь можете. Недавно министр здравоохранения позвонил нашему руководителю облздрава Кириенко и поставил ультиматум — если тот не уговорит меня переехать в Москву, то его уволят. В Москву я не поеду, а с другим начальником облздрава работать не хочется. Начнет отправлять комиссии, выяснять мою профпригодность и так далее.
— Профпригодность, — ударил кулаком по столу Карамзин, — хрен им, а не комиссии. Вот она вся профпригодность, — он поднял свое колено, — и сын его. Этого им мало?
— Не переживайте Егор Борисович, вопрос в пять минут решим, — подтвердил Войтович, — пусть Кириенко работает и вам помогает. Вашего человека в обиду не дадим.
Утром, опохмелившись, Войтович и Карамзин пришли в приемную.
— К Егору Борисовичу можно?
— Он на операции, просил передать вам наилучшие пожелания, — ответила Клавдия Ивановна.
— Он скоро освободится?
— Не скоро, у него еще пять операций сегодня.
— Жаль, нам домой надо, хотелось бы попрощаться лично.
Самохина развела руками. Карамзин вдруг вспомнил:
— Костя, мы же за лечение не заплатили.
— Доктор сказал, что ничего не нужно, — пояснила Клавдия Ивановна.
— Как это не нужно, сколько мы вам должны? — спросил Войтович.
— Доктор запретил мне говорить и брать деньги.
— Гена, ты в Германии на сколько раскошелился?
— На двадцать Евро, — ответил он.
— Двадцать Евро — это миллион двести шестьдесят по курсу. Вот тебе и цена. А ДЦП посложнее будет. Подождите.
Войтович сходил в палату и вернулся, положил на стол десять пачек красных купюр. Карамзин положил четыре.
— Я не возьму деньги, я не могу, — пояснила Самохина.
— Сожги, если не можешь, — ответил Войтович.
Он ехал домой и все не мог насмотреться на сына, радости не было предела. Как только на дороге появилась сотовая связь, он связался с женой, та затараторила сразу:
— Костя, куда ты пропал, я уже извелась вся, два дня ни слуху, ни духу, уехал неизвестно куда, не звонишь, совести у тебя нету. Там же глухомань, тайга, может тебя там медведи съели, волки задрали, бандиты убили, я волнуюсь, переживаю, а ты исчез, как в воду канул…
Войтович отключил связь, настроение испортилось. Даже про сына и не спросила ни разу… сука болтливая. Она перезвонила сама:
— Извини Костя, я слушаю.
— Про сына бы лучше спросила, чем всякую хрень молоть.
— Извини, Костенька, как наш сынок, как Сережа, помог ему доктор? Наверное, надо было в Германию ехать, там врачи лучшие, ты же знаешь это прекрасно. Мы бы денег не пожалели, только бы сынок стал здоровым. Мы же все для него готовы сделать…
— Заткнись, — оборвал ее муж, — Сережа здоров, своими ногами ходит.
Он отключил телефон совсем. Как только земля таких балаболок на себе держит.
— Мама опять много говорила? — спросил сын.
— Ничего, Сереженька, ничего… она же твоя мама, волнуется. Вырастешь, станешь жениться — проверь подругу на словоблудие.
Он улыбнулся и обнял сына. В Москве связался с министром здравоохранения:
— Я в Н-ске был, ездил в Пороги к доктору Сибирцеву. Сын у меня инвалид, ДЦП, сам не ходил, теперь ходит и здоров полностью. Сибирцев врач и хирург, он не академик, он от Бога. А ты, говорят, на местного руководителя облздрава наехал… Со мной к Сибирцеву Карамзин летал, он тоже считает твои действия неправильными, с Президентом дружит… Позвони в Н-ск и извинись, если работать хочешь, конечно. Извлекай выгоду в том, что Сибирцев в России живет, а не в Штатах или в Европе.