— Вот научусь делать гибкий металл, сделаю карету на рессорах и прокачу по Королевскому Тракту, мигом поймешь! — грозился я Илию, на что старик только загадочно улыбался.
Мы оба знали, что он уже с трудом выходил за пределы имения, все больше сидя у печи на кухне и изредка выходя на прогулки, когда день выдавался не слишком морозным и солнечным. Илий знал, что время моего путешествия в Ламхитан приближается, но каждый раз, когда я вспоминал о необходимости оставить свое имение и производство, повторял:
— Антон! Да за всем присмотрю, впервой ли? Денег только на магиков оставь, да указание голове в Эдре, и все будет хорошо. Многие благородные и десятой части той работы, что ты на себя взвалил, не делают! Пальцем не шевелят! Даже если через год вернешься, все будет в порядке!
Эти слова Илия меня всегда успокаивали. Пусть он уже и передвигался с трудом, а эта зима и уход Лу от нас его подкосили сильнее, чем предыдущие годы в моем имении, но он был разумным человеком. И я ему доверял.
В последний месяц зимы, за две недели до моего отъезда в столицу, Илий умер.
Ушел старик во сне, спокойно, за что я был крайне благодарен судьбе: если бы мне пришлось найти старого жреца упавшим где-нибудь на кухне поместья или споткнувшегося о порог, не знаю, как бы я отреагировал.
Похоронили мы его в тот же день, согласно местным обычаям. Я выбрал место, где дружинники и мои столяры, жившие в небольшом поселке при лесопилке, собрали большой погребальный костер, достойный дворянина. Тело жреца, завернутое в черный саван, водрузили на самый верх конструкции и заложили еще одним слоем бревен, пропитанных маслом. День был ясным и морозным, ветра почти не было, так что работа шла споро и четко, как старик и любил.
Когда солнце коснулось горизонта, один из мужчин вручил мне в руки факел, который я воткнул в основание погребального костра. Мужики постояли со мной минут двадцать, да разошлись. Последним меня покинул жрец Фора, которого кто-то вызвал сюда, когда весть о смерти Илия прокатилась по имению. Он же и провел обряд проводов усопшего в чертоги бога ночи, и дал мне последние указания, что я мог сделать с останками, когда костер прогорит.
Жрец советовал аккуратно собрать прах и остатки костей, и отправить их по течению Мирои — вернуть Илия миру, сотворенному Матерью. Также я мог захоронить останки на любом приглянувшемся мне месте, даже устроить некоторое подобие могилы. Я расспрашивал жреца о методах погребения, пока стоял и смотрел на бушующее пламя костра. Провожал я Илия в последний путь через бездну к чертогам Фора достойно и ярко. По словам мужчины в черно-серебристых одеждах — цвета Ночи и Луны — останки жрецов обычно хоронили у стены или на территории храма бога, которому они служили.
Так я и поступил. Когда погребальный костер прогорел до конца, я собрал остатки в специальную каменную вазу, после чего захоронил их под алтарным камнем в маленьком храме Лу, который мы поставили богине рядом с часовней Семерым.
Когда я закончил, солнце уже стало подниматься на востоке. В его лучах, где-то за пределами видимости, на холме, я на миг увидел знакомую девичью фигуру, из-за плеча которой выглядывала рукоять меча. Точнее, я подумал, что увидел, потому что уже через миг холм оказался абсолютно пуст.
Лу так и не явилась попрощаться со стариком, хотя я ждал ее в любой момент и без конца звал, крича через бездну с такой силой, что, казалось, все боги малого и большого круга должны были явиться на мой зов. Все тщетно. Богиня хоть и слышала меня — не могла не слышать — но не отозвалась. Она окончательно меня бросила. Теперь я остался совсем один.
Единственное, на что меня хватило — дойти до своей комнаты и рухнуть на постель. Сутки на ногах, стояние у костра на морозе и последующее прощание с Илием оставили меня без сил.
Когда я проснулся в звенящей тишине дома — слуги боялись хоть шорохом потревожить барский сон — то наконец-то окончательно осознал случившееся.
В мире больше не осталось людей, которые бы знали меня настоящего: спокойного и чуть инфантильного молодого человека без планов и стремлений из другого мира, волею судьбы попавший совсем не на свое место. Но сумел выжить в той мясорубке, в которой оказался из-за небрежности богов.
Как-то резко стало плевать на то, что будет с моим хозяйством, но я воспользовался последним советом Илия в плане ведения дел, и оставил указания голове Эдра, попутно заглянув в канцелярию и назначив управляющего по моим делам. Там же я оставил денег на текущие расходы. В тот же день я проехал дальше, в Шамполь, где продублировал указания уже клерку королевской канцелярии.
По плану, когда я поеду в Пите, надо будет заглянуть и к клеркам в Виглайне. Так сказать, тройная подстраховка, пусть друг за другом следят. А если что пойдет не так — выставлю счет Каю Фотену, по его вине и из-за его поручения мои дела придут в упадок.
Когда пришло время выдвигаться в Пите, я окончательно осознал, что тут меня больше ничего не держит. Единственный человек, которого я мог назвать другом — Орвист де Гранж, отправлялся в Ламхитан вместе со мной. С королем Каем Фотеном Первым у меня были деловые отношения, максимум — товарищеские, да и от нашего знакомства он имел неизменно больше, чем я. Вила вышла замуж, Лу меня покинула.
Так что когда кавалькада из груженых бочонками, коробками с бумагой и чертежами лошадей тронулась с места, внутри у меня ничего не дрогнуло — я был абсолютно свободен от всяческих сомнений, привязанностей и обязательств.
Я снова отправлялся в путь.
Глава 4. Свет руны
До Виглайна путь был немного нервным: началась оттепель, и все опасались, что дороги может развести. И хоть телег в нашем отряде не было, но лошади не железные, да и были загружены коробками и бочонками, так что распутица могла сыграть с нами злую шутку. Но все обошлось: мы вышли на Королевский Тракт вовремя, а тут времена года были не властны, магическое покрытие, уложенное древними, гладкое, как трасса, находилось выше уровня земли.
Как и планировал, я оставил дополнительные указания в филиале королевской канцелярии в этом крупном городе, присовокупив к своим указаниям еще и имя короля — для верности. Я редко козырял своим негласным статусом любимчика Кая Фотена, но сейчас случай был подходящим.
Отдохнули, почистили лошадей и опять двинулись к Пите.
До Мигне тоже добрались без проблем. Еще из Виглайна я отправил пару голубей в местную управу — предупредить семейство де Гранжей о том, что в скором времени я прибуду в их поместье. Еще в тот памятный вечер в кабинете графа мы договорились, что в Пите выдвинемся вместе.
Близость моря давала о себе знать, и хоть родовое поместье Орвиста находилось севернее моих владений, весна тут наступала уже по всем фронтам. Наш отряд свободно въехал на территорию де Гранжей — охрана была предупреждена о скором визите барона Антона Тинта — и проследовал к графскому дому.
Сцена, которая произошла во время моего первого визита к Орвисту, повторилась почти в точности лишь с небольшим отличием: теперь меня встречала и его единокровная сестра, а сразу после того, как виконт выпустил меня из своих объятий и я раскланялся с Айрин, я отправился засвидетельствовать свое почтение хозяевам дома. На этот раз при мне был мой боевой посох, который я держал в специально выделанном чехле из дорогой кожи и твердых пород дерева, что не укрылось от внимательной девушки. Она будто бы только скользнула глазами по жалованному мне богами оружию, но я заметил, как в глубине черных глаз Айрин блеснул огонек любопытства.
Эдит де Гранж встретила меня благосклонным кивком потомственной дворянки, занимающей высокое положение в клерийском обществе, а вот Бренард был более ласков и с удовольствием пожал мне руку, перехватив мое предплечье мощной ладонью, а свободной рукой похлопав по плечу.
— Барон Тинт! Антон! Рады видеть тебя! Как добрался?
— Спасибо граф, спасибо, добрался отлично. Очень рад такому теплому приему. Ваши конюхи что, целый день ждали у ворот? — искренне улыбаясь, спросил я у старшего де Гранжа.
В ответ граф только рассмеялся и заверил меня, что такая кавалькада не может подойти к его городу — Мигне — незамеченной, так что о нашем приближении он знал еще за час до того, как я с дружинниками добрался до поместья.
Извинившись перед хозяевами, я попросил немного времени привести себя в порядок с дороги, на что те отреагировали более чем понимающе: моя любовь к чистоте добавляла мне баллов не только в глазах Эдит, но и в глазах ее супруга. Стремление к чистоте — это последовательность и аккуратность, а значит, я так отношусь и к делам, а не только к сапогам и собственной шее.
Покои мне достались те же, что и в прошлый раз. Мои вещи, в том числе и артефактное оружие, уже лежали у кровати — слуги занесли все наверх, пока я здоровался с хозяевами. Также меня и ждала уже знакомая ванна, приглашая смыть пыль и дорожную грязь.
Я с сожалением подумал, что мыться придется быстро, а понежиться в огромной медной посудине хотелось: у себя дома я соорудил подобие душевой кабины, благо, ничего сложного, если использовать трубы, отлитые из олова, а вот на полноценную медную ванну таких размеров я так и не раскошелился. Вечные проекты, расходы, долги перед короной заставляли жить намного скромнее, чем должен был аристократ моего положения при дворе.
Впрочем, на мнение окружающих, как и на стандарты роскоши, мне было плевать, а вот комфорта иногда не хватало. Я все же улучил десяток минут и понежился в теплой воде, после чего хорошенько поскреб шею и за ушами, помыл волосы специально приготовленным для меня бруском мыла. Орвист хорошо знал, что я постоянно им пользуюсь, игнорируя речной песок, да и сам начал мыться с его помощью. После того, как я окончательно вымыл пену из волос с помощью чистой воды и ковшика, пришлось выбираться из гостеприимной емкости и заворачиваться в огромную простыню.
На этот раз при мне был практически весь мой гардероб. Я отправлялся на другой конец материка и не был уверен, что в Ламхитане смогу быстро пошить себе одежду на заказ. Так что для спуска к хозяевам я выбрал простой серый камзол с рукавами, такую же рубашку под него, свободные брюки из темно-синей ткани и средней высоты черные сапоги. Свой золотой перстень с сапфирами я пока отложил в сторону, выбрав вместо тяжеловесного украшения простое плоское серебряное кольцо, достаточно широкое, чтобы на нем уместилась гравировка моего герба.
Кстати, касательно герба я не заморачивался. Все при дворе знали меня как выскочку-счетовода, многие презрительно называли «королевским секретарем» намекая на писчий хвостик, который я носил до штурма Пите, так что на гербе Барона Тинта красовалась чернильница и перо. Почему нет? Просто и со вкусом, мне нравилось.
На кольце было выгравировано только перо — чернильница была все же великовата, но и этого хватало, чтобы понимать, кто перед тобой.
Герб для Клерии был уникальным идентификатором дворянина. Обычно потомственные аристократы-землевладельцы — а именно они имели право на фамильный герб — изображали на символе рода что-нибудь величественное или из мира живой природы. Например, та же голова быка на гербе уничтоженного мной рода Регонов, морской змей Фотенов, черный ворон де Гранжей. Если подходящего зверя или птицы не находилось, то на гербе изображалось оружие и пейзажи местности. Например, тот же Тиббот мог бы взять своим гербом пейзаж Восточного Хребта и пару слитков железа в его подножье — прекрасное для него решение. А главное — узнаваемое.
Мой же герб выбивался из местной геральдической традиции, потому что в нем не было ничего героического или увязывающего его с жалованными мне землями. Идеальным для меня гербом специалисты по геральдике называли картину из двух соединяющихся рек на фоне высокого леса — пейзаж, который я и так видел своими глазами каждый день, когда был в своем имении.
Однако я считал, что сила меня, как аристократа, была не в жалованных землях, а именно в знаниях. Зря я, что ли, больше половины времени своего бодрствования проводил в кабинете за верстаком? Во время активной работы над ротором так и вовсе чернила настолько сильно впитались в кожу, что я думал — никогда руки не отмою.
Отмыл. И выбрал себе на герб чернильницу и перо.
Было немного после обеда, так что у меня было достаточно времени, чтобы поболтать со старым боевым товарищем. На этот раз схватку на заднем дворе мы не устраивали, я все же устал с дальней дороги, а просто прогулялись по саду, поговорили о делах, в том числе и в моем имении.
Виконта очень опечалила весть о смерти старика Илия. Хоть молодой де Гранж и не был с ним знаком настолько близко, как я, все же он провел с жрецом достаточно времени, чтобы проникнуться к нему уважением. Кроме того, Орвист, как и все прочие, считал Илия моим дальним родственником, так что его соболезнования были вполне искренними.
Очень удивило его отсутствие Лу. Мне пришлось самозабвенно врать, что девушка уехала по делам, в том числе семейным, да и вообще наши отношения дали трещину. Конечно, я старался держаться молодцом, показывая, что меня не слишком трогает размолвка с любимой женщиной, но по лицу Орвиста я понял: он мне верит слабо. Потому что именно виконт отправился вместе со мной спасать Лу из плена, он видел мою решимость и способность сотворить ради Лу любое чудовищное преступление, в том числе и бессмысленное в своей жестокости убийство, что и случилось с Гареном.
А теперь же, что? Не прошло и пяти лет, а любовь ушла? Я старался преподносить все именно так, ведь сам не до конца понимал, почему именно богиня меня бросила.
— Знаешь, может, оно и к лучшему, — подытожил я, — король уже давно ездит мне по ушам с вопросом женитьбы. Может, время и пришло.
— Э, друг мой! Полегче! Это в тебе сейчас обида говорит. Но вообще, наш король прав. Мне отец тоже намекает, что пора бы невесту выбрать. Но я рос с мыслью, что женюсь не раньше братьев, да и то, годам к сорока-сорока пяти, когда следующий наследник рода подрастет… А видишь, как получилось…
По лицу виконта пробежала тень. Удивительно, но мысль о смерти братьев до сих пор влияла на его настроение не лучшим образом, хотя, казалось бы, уже немало лет прошло.
Во время прогулки я в очередной раз восхитился садом. Без всякой сложной селекции, удобрений и пестицидов деревья выглядели здоровыми и крепкими. Кроны сформированы, лишние веточки подрезаны, а сами плоды, по словам виконта, были размером с кулак — что невероятное достижение для местного садоводства. Здесь яблоки были больше похожи на плоды дички: мелкие, но очень сочные и крепкие. Сад периодически вырубался, а старые деревья выкорчевывались, я это видел, а на их место через год-два занимали молодые саженцы. Удивительно обстоятельный подход.
Там же, на лавке в саду, мы перекусили сыром, мясом и молодым вином, которые принес старый вышколенный слуга. Отправляя в рот очередной кусок ветчины, я спросил Орвиста:
— Волнуешься? Все же, далеко плывем.
Виконт только пожал в ответ мощными плечами, налегая на сыр и запивая его вином.
— Знаешь, я привык идти туда, куда прикажет мой король. Пусть я теперь и наследник — с нами будет мой отец, человек, которому я доверяю даже больше короля. Все будет в порядке.
— Что ты вообще знаешь о нравах Ламхитана? — я последовал примеру друга и тоже подцепил ногтями кусочек твердого сыра, — Как там вообще? Я только слышал россказни купцов про пустынный край свирепых воинов и прекрасных дев.
Виконт на секунду призадумался, давая себе время прожевать очередной кусок.
— Ламхитан государство не очень большое, примерно такое же, как и Клерия. Ну, на фоне Гонгорского Королевства или Токонской Империи небольшое, конечно. Говорят, там наука сильна, но ламхитанцы строго хранят свои секреты, почти ничего не выпуская за пределы своих границ. А шпионам, которые пытаются выведать секреты тамошних мастеров, выкалывают глаза, отрезают язык и пробивают шилом перепонки, после чего выбрасывают через границу или передают купцам на корабли — чтобы убрали мусор своих королей.