Несколько раз я заставил себя выбраться из дома, чтобы просто пройтись по улице, подышать воздухом, который не отдавал запахом хлора. Но город пугал меня больше, чем космос во время первого полёта на Марс.
Улицы казались огромными, как целые миры, и не замыкались в круг, продолжаясь всё дальше, пересекаясь с проспектами и проулками, скрываясь в тени эстакад — и так до самого горизонта, пока хватало глаз. Толпы людей, вереницы машин на светофорах, скоростные поезда, обдававшие меня пылью и ветром — всё это было нереальным, как голограмма, которую создают лазерные проекторы на станции, чтобы тамошние обитатели меньше скучали по Земле.
Вскоре со мной связались из агентства и объявили новое назначение — грузовая баржа, маршрут Земля-Европа в должности второго пилота. Я был рад, но почему-то забыл уточнить, как называется корабль, к которому меня приписали.
В те дни мне было сложно даже просто заставить себя подняться с кровати.
От нормальной еды тошнило, от городского воздуха кружилась голова. Я валялся в своей старой комнате, опустив тени на окнах, и смотрел выхолощенные официальные новости, в которых по-прежнему ни слова не говорили о войне. Меня никто не искал, никто не писал мне письма, не посылал сообщения по сети.
Пока однажды на задрожал суазор — брошенный, забытый на обеденном столе.
Я был уверен, что пришло очередное извещение из агентства — что меня просят явиться на какое-нибудь интервью, на курсы переподготовки или же сообщают об изменении в карте полётов.
Я небрежно взял суазор со стола.
На экране высветилось имя Лиды — и её старый снимок из соцветия, на котором она стыдливо прятала глаза.
"А это что за корабль?" — спросила Лида, продолжая прерванный много лет назад разговор.
К сообщению была приложена фотография некрасивой космической баржи.
Я долго смотрел в суазор, картинка на котором вздрагивала и расходилась кругами, как отражение на волнах. Экран вдруг начал сбоить, и я даже не мог попасть по кнопкам пальцем.
Лида всё ещё думала обо мне.
Она написала мне с далёкой орбитальной станции, вращающейся вокруг чёрного, притягивающего к себе космическую радиацию шара. Каким-то чудом ей разрешили воспользоваться протоколом для экстренной связи — на несколько минут, быть может, даже на мгновение — и всё лишь для того, чтобы послать мне этот дружеский "привет".
С большим трудом, постоянно промахиваясь мимо экранных клавиш, я набрал Лиде ответ:
"Атрей?"
"Вовсе нет", — написала Лида через минуту. — "Они, правда, похожи — как близнецы-братья. Это Ахилл, и я теперь там. Ахилл уходит через два месяца".
"Со станции?" — спросил я.
"С Земли".
Я выронил суазор.
В тот миг я как будто проснулся. В новостях говорили о новых системах компенсации перегрузок — стереоскопическое изображение неприятно дёргалось с расходящейся амплитудой, изображая тряску при взлёте корабля, — а я вскочил с кровати, отключил электронные шторы и открыл окно, едва не вырвав заедавшую, вросшую в пластиковую раму ручку.
В глаза мне ударил свет настоящего дневного солнца, подул пыльный ветер, в комнату ворвались чьи-то голоса и гул проносящихся по дороге машин.
Уже через несколько минут я шёл по улице к ближайшей станции монорельса, впервые после возвращения чувствуя себя живым.
Я купил цветы — семь едва раскрывших алых роз. Поезд, шедший со скоростью больше двухсот километров в час, казался мне медлительным, как суточный ритм планет, и когда, наконец, я добрался до нужной станции, то вылетел из вагона и побежал изо всех сил — так, словно у меня оставалось лишь несколько секунд на то, чтобы её увидеть.
Я без труда нашёл её дом, поднялся на лифте и вдруг замер у двери её квартиры.
В коридоре стоял тревожный сумрак — можно было подумать, что уже надвигается ночь, и кольцо из прозрачного газа над планетой, подсвеченное солнцем, медленно теряет свой цвет, уступая космическому мраку и звёздам.
Я вздохнул и потянулся рукой к звонку — нас разделяло всего пару мгновений, которые недавно были миллионами миль пути.
Но я колебался.
Я опустил руку.
Меня трясло, как от холода. Я вновь поднял руку, и пальцы мои задрожали. Какая-то пугающая, необъяснимая сила мешала мне нажать на кнопку звонка.
Лида была рядом, за дверью. Она ждала, когда я приду.
Я постарался успокоиться и закрыл глаза.
В коридоре было тихо.
Лифт стоял на этаже, никто не выходил из квартир, закрытые шторы окна останавливали свет и звук — я словно провалился в вакуум, вновь вернулся в вечную пустоту.
Я переложил букет в другую руку и с заметным усилием, преодолевая непонятное сопротивление, надавил на маленькую пластиковую кнопку.
Я ничего не услышал.
Надо мной по-прежнему стояла тишина.
Лида.
От волнения я сжал в руке букет, и что-то больно укололо мне в палец.
23
Я тут же отдёрнул руку и размазал по коже капельку крови.
Чувство тошноты неожиданно прошло. Похожий на антенну обломок оказался острым, как медицинская игла — им без труда можно было разрезать кожу. Я нахмурился, не понимая, как мог не увидеть его раньше, на видном месте на полу — и в этот момент всё понял.
Я быстро взглянул на камеру, электрический глазок которой по-прежнему таращился в стену над кроватью.
Заметили?
Мне оставалось надеяться, что нет.
Я засунул антенну в правый рукав, проткнул ей складку ткани, закрепив, как значок, и вернулся на кровать.
Свет горел, камера неотрывно смотрела на меня.
22
Её рейс отменили. Её перевели на другой корабль. Всё было просто — такое случалось не раз.
Но я всё равно никак не мог в это поверить.
Я помню, как она открыла дверь, как приветливо поцеловала меня в щёку, и как мы замерли, стоя друг против друга — я с букетом алых роз в руке.
— Сколько лет! — сказала Лида.
— Это тебе, — сказал я, протягивая букет.
Лида предложила выпить чаю, мы сели за стол и — замолчали. Было столько всего, о чём я хотел её спросить, но я сидел, глядя в затенённое окно, и не говорил ни слова.
— А куда ты хотел сходить? — спросила Лида, вставая.
Она прошлась по комнате, взволнованно потирая плечи, остановилась у плиты, включила чайник.
— Не знаю, — сказал я. — Я думал, может…
— Космический театр? — подсказала Лида.
— Да.
— Честно говоря… — Лида вздохнула и чуть заметно улыбнулась — одними уголками губ, — я так устала от всего этого… космического…
— Понимаю, — сказал я.
Лида подошла к окну, поправила стянутые на затылке волосы, коснулась настенной панели, отключающей электронные шторы, и тут же отдёрнула руку, как обжёгшись.
— Хороший день сегодня, — сказала она и снова опустила на стёкла тень. — Но я так и не могу ко всему этому привыкнуть. Столько пространства и… людей.
Она повернулась ко мне; глаза у неё были тусклыми, погасшими.
— Мне кажется, что я долгое время была… больна.
— Понимаю, — повторил я.
— Ты, наверное, и сам чувствуешь то же самое, — продолжала Лида. — Странно, правда? Никогда бы не подумала, что так всё и будет. Это ведь совсем не то, что мы…
Чайник издал раздражённый гудок и отключился. Лида достала чашки. Позвякивал фарфор. Длинная тень скользнула по комнате, пролетела по стене и ламинату; темнота на мгновение коснулась её плеч, чёрных волос и сгинула, растаяв на свету — где-то за окном, на далёкой эстакаде, уходил от станции электрический поезд.
Я почувствовал, как что-то подступает к горлу.
— Ты знаешь… — сказал я. — Ты знаешь, все эти годы…
Я поднялся на ноги. Стул предательски заскрипел. Лида, стоявшая ко мне спиной, опустив плечи и заваривая чай, вздрогнула.
— Ты права, — сказал я, — это действительно было похоже на болезнь. Или на сон. Я так удивился…
Лида слушала меня, не оборачиваясь. Над чашками с кипятком поднимался пар.
— Я так удивился, когда увидел тебя там, в списках, — сказал я. — Я подумал, что схожу с ума. А потом ты исчезла. А потом…
Я подошёл к ней и обнял её за плечи. Лида повела плечами, сбрасывая мои руки, и повернулась.
— Давай пить чай, — сказала она.
Мы снова сидели за столом.
Чай был раскалённым и безвкусным, как пустой кипяток. Лида взволнованно крутила на блюдце фарфоровую чашку.
— Ты живёшь здесь одна? — спросил я.
— Нет, — качнула головой Лида. — Это же квартира родителей. Я подумала, что с нашей работой мне собственное жильё не так уж и нужно, хотя сейчас уже не знаю…
— Их нет?
— Да, — сказала Лида. — Сегодня их нет. Я тебя так с ними и не познакомила. Извини. Просто сейчас…
Лида вздохнула.
— А что у тебя произошло? — спросил я. — Ты ведь училась на биологическом, а теперь…
— Я вернулась, — Лида виновато улыбнулась. — Снова пошла на третий курс. Ты к тому времени уже закончил.
— Ты могла бы написать, — сказал я.
— Я… — Лида пригубила чай и отодвинула чашку. — Я не хотела.
— Понимаю, — сказал я.
Чай обжёг мне губы.
— Ты извини, — сказала Лида и попыталась улыбнуться. — Сейчас ведь всё иначе, столько лет прошло.
— Это ты меня извини, — начал я. — Ведь я тогда…
— Знаешь, что! — Лида как-то встрепенулась и хлопнула ладонью по столу. — Давай не будем говорить об этом. Что было, то было. Столько лет… Мы ведь уже другие люди. — Она взглянула на меня, и глаза её на мгновение вновь заблестели. — Расскажи лучше, на каких кораблях ты летал. Ты ведь уже долго служишь.
— Сначала на Сфенеле, пассажирском, — сказал я. — Летел долго и медленно, да и я чувствовал себя какой-то стюардессой — разносил напитки, показывал пассажирам, где туалет…
Лида хихикнула.
— В общем, это был ужас и кошмар. Потом был Гефест, грузовой корабль. Ну, тут ты сама знаешь — перегрузки, инъекции. И вот теперь очередной перевод. Снова на баржу. Меня, кстати, повысили до второго разряда, теперь я младший пилот. Новый рейс, правда, почти через полгода.
— Понятно, — Лида кивнула головой. — Чем думаешь заниматься это время?
— Честно говоря, я вообще об этом не думал, — сказал я. — Мне как-то в голову не приходило, что…
— Что придётся чем-то заниматься? — рассмеялась Лида.
— Полгода — это много, да. Надо что-нибудь придумать.
По комнате вновь пролетела тень — стремительно скользнула по стенам, точно в порыве ветра.
— А ты через два месяца?
— Да.
— Я бы тоже… — начал я и осёкся. — Я бы тоже не хотел здесь так долго… Я бы тоже хотел улететь. Здесь уже всё чужое, — я нахмурился и посмотрел в тёмное окно, на тонущий в тени город. — Снова привыкать ко всему этому.
— Но ты должен, — сказала Лида. — Нельзя же так — летать всё в время в этих консервных банках. Мы же всё-таки… земляне.
— А ты? — спросил я.
Лида отвела глаза.
— Да, я совсем закрутилась, — сказала она. — Что мы чай-то… Хочешь чего-нибудь? Я купила эклеры.
— Эклеры? — спросил я.
Лида встала. Зашуршал целлофан, и она вернулась к столу с прозрачной пластиковой коробкой.
Лида пододвинула ко мне эклеры и села. Заскрипел стул.
— Извини, — сказал я, глядя на пирожные в тёмной глазури, — извини, я…
— Совсем уже от жизни человеческой отвыкла, — сказала Лида. — Странно уже просто сидеть так, в тишине… Ты не скучаешь по этому шуму на кораблях? Гул, который издают генераторы… Поначалу он дико раздражает, а потом… Потом без него уже не получается уснуть.
— Я, наверное, уже не отличал его от тишины, — сказал я. — А вот все эти звуки, разговоры людей, даже шум ветра… всё это как-то пугает.
— Наверное, с какого-то момента людям уже нельзя долго жить на Земле, — сказала Лида. — Они просто уже не могут. Становятся другими.
— Наверное.
— Но… — Лида улыбнулась и взяла эклер, — но это ещё мы.
Мы замолчали. Я так и не решился прикоснуться к пирожному.
— Значит, уже через два месяца? — спросил я.
Лида кивнула головой.
— На самом деле уже жду, не дождусь, — сказала Лида. — Я ведь уже давно должна была улететь.
— А что произошло со Атреем? — спросил я.
— Да ничего не произошло, — сказала Лида. — Просто назначили на другую миссию — нам не особо-то и объясняли. Да и чего тут сделаешь… Бывает такое…
— И теперь Ахилл?
— Ага, Ахилл, — сказала Лида, откусывая пирожное. — Я слышала, правда, что это вообще что-то доисторическое, но это лучше, чем ничего… У многих из команды Атрея вообще назначений нет до сих пор, так что я не в том положении, чтобы жаловаться.
— Тоже верно, — согласился я.
— Я не хотела тут… оставаться так долго, — сказала Лида. — Я тогда ещё не знала, что ты здесь.
Я молчал.
— Значит, ещё полгода на Земле? — спросила Лида.
— Да.
— Полгода… — Лида нахмурилась. — А я к Ганимеду… Мы расходимся в месяц-другой. Бывает же.
— У нас всё время так, — сказал я. — Помнишь, там, на станции, которая чуть не рухнула на планету?
— Я видела тебя, — сказала Лида.
Чай остыл. В комнате стало душно. Город в окне накрывала искусственная темнота.
— Знаешь, что! — неожиданно бодро сказала Лида, поднимаясь. — Космический театр? А почему бы и нет? В конце концов, прогуляемся хотя бы. А то мы как… прячемся.
— Пойдём, — согласился я.
— Сейчас…
Лида вышла из гостиной. Я встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, ожидая. Достал суазор, просмотрел новостную ленту. Мой букет роз, оставленный и забытый, лежал на журнальном столике у двери.
Лида появилась спустя несколько минут.
Она надела зелёную кофту с короткими рукавами и мини-юбку — в этой одежде она была похожа на студентку, которая идёт на свидание с сокурсником.
— Не холодно будет? — спросил я.
— Мне показалось, там тепло, — улыбнулась Лида. — Но ты прав. Возьму-ка я куртку.
Она снова вернулась в комнату. Я смотрел на цветы.
— Ну так что? — послышался голос Лиды. — Идём?
Она повесила на плечо свою старую потрёпанную сумочку, похожую на портфель.
— Идём, — сказал я.
— Ой, цветы! Я и забыла.
Лида потянулась к букету, и я зачем-то схватил её за руку. Она посмотрела на меня, её глаза вспыхнули, но она тут же отвернулась, сжимая, как от досады, губы.
— Нет!
Я привлёк её к себе; она не сопротивлялась, но по-прежнему смотрела куда-то в сторону, пряча от меня глаза.
— Лида… — сказал я.
Похожая на портфель сумочка упала на пол, соскользнув с её плеча.
— Лида, — повторил я, — что с нами не так?
— Не надо, — прошептала она.
Я обнял её и поцеловал в шею. Лида сразу напряглась и попыталась вырваться, толкая меня рукой в грудь. Её трясло.
— Даже если это всего два месяца, — сказал я, — после стольких лет… Даже если мы…
— Я сказала — нет! — крикнула Лида и неожиданно яростно оттолкнула меня обеими руками.
Я отшатнулся, потеряв равновесие, уперся спиной в журнальный столик и схватился за его столешницу, чтобы не упасть. Столик резко заскрипел и сдвинулся, а мой букет с розами повалился на пол, к её ногам.
— Уходи, — сказала Лида.
— Прости меня, — сказал я.
— Уходи! — крикнула она и подняла свою сумку.
Цветы остались лежать на полу.
Я хотел сказать что-нибудь, оправдаться, но — молчал. В плотном прогретом воздухе висела пыль, дышать было тяжело. Я повернулся к двери и с силой дёрнул за ручку. Мне нужен был воздух. От духоты кружилась голова.
Дверь не открывалась.
— Сейчас…
Лида потянулась к замку и наступила на букет — один из стебельков переломился, и она вздрогнула, как от боли, точно острые шипы прокололи ей ногу.
Я схватил её за руку и с силой притянул к себе.
— Ты… — выдавила из себя Лида.
Она часто дышала, а лицо её раскраснелось, как от приступа астмы.
— Заткнись, — сказал я.
Она ударила меня ладонью по щеке, ткнула коленом в бедро, пытаясь отбиться, но я всё равно её не отпускал. Глаза её стали влажными от слез, она закусила нижнюю губу, как будто ей приходилось терпеть невыносимую боль, снова попробовала вырваться и вдруг прижалась ко мне.