Экскурсовод вновь рассказывал о Пульсаре-12, и даже самые преданные его слушатели заскучали.
Я остановился у кресла оператора — непритязательного на вид, с высокой спинкой и длинными подлокотниками, которые выглядели так, словно к ним приковывали руки. Практические занятия начинались у нас только со второго курса, а до этого мне довелось лишь пройти тест на подготовительных, на котором проверялась моя способность работать в нейросети. Впрочем, в тот момент я вообще ничего не почувствовал, кроме неприятного покалывания в висках. Однако сейчас передо мной стоял настоящий терминал, путь и похожий на рабочее место захудалого дантиста — это был нейроинтерфейс, оператор которого мог выполнять сотни сложнейших действий за микросекунды.
— А можно сесть? — спросил я, прервав тоскливый рассказ экскурсовода об институтском беспилотнике.
Экскурсовод осёкся и удивлённо посмотрел на меня.
— Ну, вообще мы не должны ничего трогать, — сказал он. — К тому же сейчас все терминалы отключены. Это просто кресло.
— Ну, тогда и бояться нечего, — улыбнулся я. — Раз отключено, значит точно ничего не испорчу.
Экскурсовод покачал головой.
— Уверен, вы найдёте способ… — сказал он. — Ну, в самом деле. Это обычное кресло. Посидите, если хотите. Но я вас настоятельно прошу, не трогайте ничего. Вообще ничего.
— Хорошо, — согласился я, но не торопился садиться.
Перед странным пыточным креслом стоял массивный компьютер в форме триптиха больнично-белого цвета, на котором не было ни единого индикатора или экрана. На левом крыле триптиха выстроились в ряд грубые на вид металлические тумблеры, обозначенные цифрами, а справа тянулись в несколько рядов кнопки с выгравированными на них буквами — как клавиатура в неправильном, алфавитном порядке. Центральная часть терминала представляла собой решётку с широкими прорезями, в которых неприятно поблёскивало что-то чёрное и плотное, как застывший мазут.
Раньше операторам приходилось надевать тугой обруч со стальными зажимами в области висков, которые сдавливали голову как тиски, но теперь обходились без этого — достаточно было лишь активировать терминал и усесться в кресло.
Я несколько минут стоял, опираясь рукой о подлокотник и разглядывая терминал, пока, наконец, не понял, что в центре управления стало совершенно тихо. Экскурсовод больше не надоедал всем историями о Пульсаре, не перешёптывались студенты, не слышалось шарканья шагов.
Я обернулся.
Все стояли на своих местах, застыв, как в приступе немого паралича — наш гид рядом с окном, прижав руку к впалой груди, остальные студенты между столами, у стен, или у двери, оцепенев, точно на мгновенном снимке — и неотрывно смотрели на меня.
Я почувствовал холодок на спине. Дождь прекратился, но огромное бронированное стекло по-прежнему затягивала хмурая пелена.
Я немного повернул кресло к себе, упёрся руками в подлокотники и стал медленно опускаться. Что-то подо мной скрипнуло, я испуганно вздрогнул, руки мои соскользнули, и, зажмурив глаза, я упал в кресло — как будто нырнул в поток кипящей воды.
Всё вокруг мгновенно залила ослепительная белизна, мышцы разом свело судорогой от боли, но я не мог даже закричать, потеряв контроль над собственным телом. Невозможно-яркий свет прожигал меня насквозь, а грудную клетку разрывало, как при взрывной декомпрессии.
Однако вскоре я перестал чувствовать боль — рассудок мой не выдержал, и я провалился в бесконечную темноту, разом сменившую белое сияние, в которой не было ничего — ни чувств, ни мыслей, ни даже страха.
— Ну, всё! — раздался чей-то приглушённый, доносившийся откуда-то издалека голос. — Время вышло!
Тьма распалась, растаяла в электрическом свете — я сидел в кресле оператора в центре управления, а экскурсовод фамильярно похлопывал меня по плечу.
— А ты, я смотрю, замечтался, — сказал он. — Пора. Нас ждут.
Я долго смотрел на него, не понимая, что происходит.
— Пойдём, — сказал экскурсовод. — Время вышло. Ещё посидишь за терминалом, и не раз.
Я медленно поднялся, упираясь о столешницу руками. Ноги мои дрожали.
— Ну, давай… — нетерпеливо сказал экскурсовод.
Я сделал шаг по направлению к двери и покачнулся. Тощий мужчина схватил меня за плечо.
— Да что с тобой? — спросил он.
— Я… — Говорить было тяжело, горло пересохло. — Я…
Меня вывели из центра управления под руку, как больного. Экскурсовод пару минут покрутился вокруг меня, пока я в пятый раз не сказал ему, что со мной всё в порядке — тогда он, деловито кивнув головой, вернулся к остальным студентам.
Я стоял у окна.
Виктор неуверенно подошёл ко мне, когда я остался один.
— Там что было-то? — спросил он.
— Да голова закружилась, — сказал я и попытался улыбнуться. — Всё нормально.
— Ну, ладно, — Виктора это объяснение полностью удовлетворило. — Так ты видел? Что думаешь?
— Да как тебе сказать… — ответил я. — Я ожидал чего-то более… А это просто как какой-то офис. Хотя вот терминал нейроинтерфейса…
— Да я не о том! — махнул рукой Виктор. — Ты напоминания в суазоре смотрел? Или так увлёкся?
— Какие напоминания?
Я вытащил суазор и провёл по экрану пальцем. Только сейчас я обратил внимание на то, что все остальные студенты в накопителе взволнованно переговариваются.
— Новости, — сказал Виктор. — Ты что, не подписан? Политический канал.
— Я не интересуюсь политикой, — сказал я.
— Даже межпланетной? — усмехнулся Виктор.
Я нахмурился.
— А что произошло?
Виктор самодовольно улыбнулся, глубоко вздохнул, как бы готовясь произнести торжественную речь, и…
91
Я сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, и ждал, когда выключат свет.
Поначалу мне казалось, что электричество отрубают в тот самый момент, когда за пределами моей роботизированной камеры начинается рассвет. Я даже пытался таким образом отсчитывать время, однако вскоре понял, что интервалы между включением и выключением света постоянно меняются, как если бы их определял генератор случайных чисел. Каждый раз неожиданная темнота или ослепляющий свет заставали меня врасплох.
У меня постоянно болела голова — мои виски будто сжимал стальной обруч, который надевали операторы самых первых, несовершенных нейросетей. Боль ослабевала после того, как гасли светящиеся изнутри стены, но в темноте я мгновенно терял точку опоры — промёрзлый пол странно покачивался подо мной всякий раз, когда я пытался сделать слепой неуверенный шаг.
И всё-таки я ждал темноты, я верил, что когда вновь загорится свет, я окажусь в обычной больничной палате — без ослепляющих стен, холодного металлического пола и лошадиного черепа, висящего над бронированной дверью.
Но ничего не менялось.
Я сидел, прикрыв рукой глаза, хотя это совершенно не помогало. На кровати валялся пустой пакет из-под энергетической суспензии. Пакет выглядел как стандартный паёк с рейсового корабля, хотя я не обнаружил на нём ни единой надписи или обозначения — ни логотипа производителя, ни штрих-кода, ни названия корабля. Да и сама суспензия была отвратительна на вкус даже по меркам дежурного пайка для технического персонала — водянистая, с комками, она больше всего напоминала разведённую в воде извёстку. Впрочем, когда гортань воспалена от жажды, на вкус уже не обращаешь внимания.
Я поднял с кровати паёк и потряс его над открытым ртом, хотя знал, что там не осталось ни капли. Мне давали достаточно суспензии, чтобы я окончательно не лишился сил, однако меня постоянно мучали голод и жажда.
Я раздражённо отбросил от себя пустой пакет — тот упал на пол и, несколько раз перевернувшись, встал по бок, неуверенно покачиваясь, точно под воздействием неведомого магнитного поля. Обесточенная голова робота, безвольно свисавшая над комнатой, уставилась мутным глазом на пустой пакет — с каким-то слепым механическим любопытством.
И тут я вспомнил.
На металлической башке не было ни единого повреждения, однако, когда она билась в истерике о стены, от неё отлетела деталь — быть может, болт или телескопическая антенна — и закатилась куда-то, под кровать или в какую-то невидимую щель.
Если, конечно, всё это мне не привиделось.
Я встал с кровати и неторопливо осмотрел комнату, присел на четвереньки, заглянул под кровать. Мне показалось, что у самой стены действительно лежит что-то тонкое и серебристое. Я лёг на пол и попытался дотянуться до этого предмета, однако проём под кроватью оказался таким узким, что я смог просунуть руку только по локоть. Я слепо шарил пальцами по металлическому полу, но не находил ничего, кроме маслянистых комков пыли.
Я поднялся на ноги, зашёл к кровати со стороны изголовья и навалился на неё всем своим весом. Кровать скрипнула, но не сдвинулась с места. Я продолжал толкать кровать, упираясь в изголовье; мои босые ноги скользили по полу, изголовье скрипело и шаталось, однако сама кровать оставалась неподвижной, словно была намертво приварена к полу.
Руки мои заныли, дыхание сбилось, и я устало опустился на свою затянутую плёнкой койку. Несколько секунд я сидел, с ненавистью глядя на лошадиный череп, который уродливо скрючился на тонком, похожем на изломанную шею кронштейне.
Его потухший глаз смотрел в пол, на пустой пакет из-под суспензии.
Я вскочил с кровати, схватил пакет и принялся энергично сминать его и скручивать. На пол упало несколько мутно-белых капель. Плотная прорезиненная упаковка поддавалась с трудом и совсем не хотела держать форму, я надорвал зубами пакет в нескольких местах и, наконец, скомкал его в некое подобие палки.
Кровать.
Задержав дыхание, я сделал шаг по направлению к кровати и… в этот момент отключился свет.
90
Я смог ненадолго заснуть, но потом даже не помнил, видел ли сны. Засыпая, я лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и сжимая в руке разорванный пакет из-под суспензии, однако, когда я пришёл в себя, никакого пакета уже не было.
Мне снилась темнота.
Однако разбудил меня яркий свет, который обжигал глаза даже через закрытые веки. Я поднялся, прикрывая уже привычным движением руки лицо.
Комната ничуть не изменилась — даже лошадиный череп висел в том же самом положении, уставившись выключенным оком в пол. Но кто-то точно был здесь, пока я спал. Кто-то забрал пустой пакет из-под суспензии из моих рук.
— Это всё, что вы можете? — крикнул я в потолок. — Подкрадываться ко мне, когда я сплю?
Горло моё вновь пересохло, и я зашёлся кашлем.
— Хватит! — закричал я. — Что вам от меня нужно? Я ещё не ответил на какие-нибудь вопросы? Не сложил башню из фигурок? Я — Алексей Тихонов, техник-навигатор Ахилла! Мне двадцать шесть лет! Ну же!
Голова не двигалась, мне никто не отвечал.
— Ну! Скажите хоть что-нибудь! — хрипло прокричал я. — Давайте сюда ваш тест для дебилов! Я пройду его ещё раз. А потом ещё и ещё, пока…
Я не договорил. Грудную клетку разрывало от кашля. Казалось, что воспалённое горло вот-вот начнёт кровоточить. Я согнулся, прижимая руку к груди.
Перед глазами плыли яркие красные пятна.
Внезапно я услышал увесистый шлепок. Неподалёку от меня упал на пол запечатанный пакет с суспензией. Я уставился на него с недоверием, как если бы это была очередная непонятная мне игра, однако жажда в итоге победила, я поднял пакет и оторвал зубами верхний край.
Лошадиный череп неподвижно висел над комнатой.
Я сделал несколько глотков и удовлетворённо закрыл глаза. Суспензия на сей раз была прохладной, я почти не замечал её мерзкого вкуса, а боль и першение в горле быстро прошли. Я подумал, что стоит приберечь её, не выпивать всё залпом, но тут мой взгляд остановился на металлической голове.
Я не слышал привычного шипения сервоприводов, но кронштейн теперь был сдвинут чуть выше, а лошадиная башка уже не смотрела в пол, а бесстыже пялилась на меня потухшим электрическим взглядом, нагло притворяясь незрячей.
У меня затряслись руки.
— Сволочи! — закричал я и взмахнул пакетом, расплёскивая суспензию. — Сколько можно! Когда вы уже, наконец…
Я задыхался от приступа бессильной ярости. Холодный воздух, пропитанный хлором, обжигал лёгкие. Не слишком понимая, что делаю, я размахнулся и запустил пакетом в металлическую башку.
Суспензия разбрызгалась по полу, капли даже попали мне на руки и лицо, а сам пакет грузно ударился о лошадиный череп. Голова робота вздрогнула и накренилась вниз, как будто от удара ей свернуло механическую шею.
— Вот так вот… — пробормотал я. — Вот…
Свет в моей камере на секунду погас, а затем разгорелся вновь — и тут же с потолка послышался разрывающий барабанные перепонки звон, перемежаемый резкими электрическими хлопками, как от взрывающихся ламп дневного света.
У меня зарябило в глазах.
Я попятился к кровати, зажимая руками уши. Между пальцами текло что-то холодное и липкое — на секунду я решил, что это кровь, но потом заметил мутно-белые капли.
Из-за безумного, резонирующего звона я даже не услышал, как открылась массивная бронированная дверь. Шум захлебнулся, и от мгновенной тишины у меня заложило в ушах. Я медленно опустил руки, по которым стекала суспензия, и уставился на высокую фигуру в сером комбинезоне, стоявшую у двери.
Из-за слепящего света я не мог разглядеть лицо и почему-то решил, что мой тюремщик — не человек. Я уже ожидал увидеть уродливый металлический череп вместо лица — с пустыми чёрными глазницами и бессмысленным углублением для рта. Дверь была открыта, я мог бы попытаться напасть на этого пришельца, вырваться из камеры, однако я продолжал стоять, не двигаясь, одеревенев от страха.
Высокая фигура сделала несколько неуверенных шагов по направлению ко мне, и моё дыхание участилось. Правая рука невольно вытянулась вперёд — в бессмысленном защитном жесте, — но я не мог даже произнести ни единого слова.
Фигура в комбинезоне продолжала приближаться.
Каждый удар сердца отдавался у меня в висках. Я несколько раз жадно глотнул воздух ртом, задыхаясь от волнения, и тут же застыл, поражённо уставившись на пришельца.
Это было невозможно. Этого просто не могло быть.
— Лида? — выдавил я из себя. — Но как это? Это правда ты?
Галлюцинация? Но нет, это была она — в сером облегающем комбинезоне и с бледным, неживым лицом.
— Лида! — повторил я и шагнул к ней на встречу.
Лида удивлённо качнула головой и попятилась к двери.
— Лида? — спросила она, нахмурившись.
Она вытащила из комбинезона какой-то длинный продолговатый предмет и сжала его в руке так, что побелели пальцы.
— Лида? — повторил я. — Лида! Что здесь происходит! Где мы находимся?!
Но Лида смотрела на меня так, как будто видела впервые в жизни.
— Стойте! — сказала она, по-прежнему сжимая в руке странное устройство. — Успокойтесь, всё в порядке. Просто сядьте на постель. Пожалуйста. Я вам всё объясню.
— Лида! — Я сделал ещё один шаг вперёд. — Я не понимаю! Ты…
Лида вздрогнула и, выставив перед собой руку с цилиндрическим устройством, надавила на него большим пальцем.
Я почувствовал резкую боль в правом плече — как укол огромной иглой, пробивший мышцу, — и тут же расплавленный свинец разлился по моим жилам. Я захрипел, в глазах у меня потемнело; я сделал ещё один шаг вперёд и…
89
Последний раз я видел такую толпу людей только на вступительном экзамене. Можно было подумать, что в коридоре собрался весь курс — включая даже самых отчаянных прогульщиков, которых я ни разу не видел за весь учебный год (или, по крайней мере, успел уже забыть).
Впрочем, я не особенно удивлялся.
О Соколовском в технологическом складывали легенды, и зачёт по, казалось бы, безобидной истории колонизации считался одним из самых сложных. Говорили, что старик вообще не приемлет пересдачи и, если кому-то не повезло сдать ему с первого раза, можно сразу писать заявление на перевод.
Я стоял вместе с Виктором у широкого, похожего на прямоугольный иллюминатор окна, затянутого дымчатой поволокой электронных жалюзей, превращавших в вечер солнечный день. До начала зачёта оставалось минут пятнадцать, но Соколовского всё ещё не было. Я даже думал — вернее, надеялся, — что зачёт отменили, однако на суазор никаких извещений не приходило.