Тьюринг действительно был блестящим ученым, но не нужно было быть гением, чтобы сесть и посмотреть, какие немецкие корабли могли быть готовы к бою на данный момент. А его задачей было возглавлять работу по криптоанализу на протяжении всей войны и сыграть важную роль в раскрытии кода «Энигма» для шифрования и дешифровки которого использовалась выдающаяся шифровальная машина, своего рода механический компьютер, состоящий из рычагов, шестеренок и тяг, работающих гармонично, словно часы.
Тьюринг занимался разработкой аналогичных машин уже некоторое время. Он разрабатывал новые системы, в которых переменные могли вводиться при помощи перфоленты. Затем машина могла выполнять определенные программы на основе «загруженных» с перфоленты данных. Это были, в сущности, некоторые из первых серьезных разработок, ставших основой для цифровых вычислительных машин, которые он называл «универсальными машинами».
— Попомни мои слова, — сказал однажды Аткинс, когда они работали над этим. — Однажды эти машины будут делать за нас все. Представь себе бесконечную память на основе бесконечной ленты, на которую будут нанесены символы, способные сформулировать любой запрос. Однажды они могут делать все, что мы им скажем сделать.
— Тебя что-то беспокоит, Алан?
— В этом случае я не уверен, что мы смогли бы управлять ими, хотя я полагаю, что мы бы постарались. Просто нужно убедиться, что то, что мы делаем, будет оправдано историей. Не хотелось бы думать, что может случиться в мире, где эти штуки могли бы думать сами.
— Не беспокойся об этом, — ответил Тьюринг. — Они могут делать только то, что мы говорим им делать. Это лишь механизм, Аткинс, как часы, только способные показывать гораздо больше, чем просто время суток. Машины будут иметь интеллект, но не ум, пойми это. У них нет ни сердца, ни души. Это наше. Логика и интеллект машины лишь помогут нам лучше использовать наши собственные. В конце концов, именно интеллект позволит нам победить в этой войне. Не бомбы сами по себе, а знание, куда их сбрасывать. Ведь это главное, да?
Мог ли он знать, что однажды дети его гения победят величайшего в мире шахматиста или будут делать тяжелую работу на борту корабля? Вероятно, ему было бы нелегко расставлять фигуры на шахматной доске и записывать уравнения на доске настенной.
«Киров» направился к западу от острова Ян-Майен, а затем, 1-го августа, повернул на юго-запад, в сторону Датского пролива. Роденко с увеселением отметил, что два британских корабля, «Эдвенчер» и «Энтони» спешно убрались прочь.
Адмирал распорядился снизить ход до двадцати узлов, ровно настолько, чтобы оставаться впереди надвигающегося грозового фронта. Им предстояло идти таким ходом три дня, чтобы выйти через Датский пролив в Северную Атлантику. Карпов хотел увеличить ход до тридцати узлов и пройти быстрее, но адмирал решил, что младшим офицерам стоит дать время на осознание того, что случилось и подготовиться к боевым действиям, которые могли ждать их впереди. Он принес в жертву некоторое преимущество в скорости и внезапности, чтобы наилучшим образом подготовить корабль.
— Повернув на юг, мы окажемся в недружественных водах, — сказал он. — Люди должны понять, что случилось и находится в боевой готовности. Это требует времени.
Затем он собрал старших офицеров и старшин и сделал официальное заявление относительно их положения. Понадобилось некоторое время и много объяснений, но в конце концов вера адмиралу помогла им признать, что тот говорил правду и это были уже не учения. Старшинам была поставлена задача пока не доводить эти сведения до рядового состава.
— Со временем мы расскажем все и всем, — сказал он. — Однако на данный момент я полагаюсь на вас как на младший командный состав. Любому, у кого возникнут вопросы или серьезные проблемы немедленно обратиться к врачу.
— Когда мы направимся домой, товарищ адмирал? — Спросил один из них, задав вопрос, несомненно, мучивший всех собравшихся.
Адмирал хотел было сказать, что скоро, но не сделал этого. Вместо этого он почти дружески взял спросившего за плечо и сказал:
— Я не могу сказать этого с какой-либо определенностью. Возможно, никогда. Мы не имеем ни малейшего представления о том, как это произошло, и почему мы оказались здесь. Я должен сказать вам правду и просить разделить ее со мной. Это тяжелое бремя для каждого из нас, но если судьба будет на нашей стороне, вместе мы сможем справиться.
Его слова возымели эффект, на который он рассчитывал. Он дал им то единственное, что у них осталось — ту невидимую и все еще неразрывную связь, связывавшую каждого солдата или моряка со своими товарищами по оружию. Этого было достаточно.
Новости медленно поползли по кораблю. Кто-то пытался отшучиваться, другие сидели, устремив испуганный взгляд куда-то вдаль, другие задерживались в офицерской столовой, собираясь в мелкие группы и что-то обсуждая. Переварить это было тяжелее, чем говяжью тушенку из вздувшейся банки в холодный зимний день. Однако в конце концов все поняли, что у них действительно не было никакой возможности что-либо сделать, кроме как исполнять свои обязанности. Те, кто все еще сомневался, надеялись, что время покажет их правоту. Других периодически видели делающими какие-то заметки в блокнотах или пишущими письма, которые никогда не получиться отправить, рассматривая фотографии своих близких, которых они могут никогда больше не увидеть.
Тем не менее, когда Орлов провел свой ежедневных обход в сопровождении пары старшин с бледными лицами, все, казалось, было как всегда. Некоторых разочаровывало, что они не намеревались возвращаться в Североморск, других, особенно молодых starshina, только выпустившихся из училища, перспектива неожиданного плавания в Атлантический океан весьма привлекала. Молодых влекла жажда нового, в особенности моряков.
В конец дня Роденко заметил далекую воздушную цель, направляющуюся в их сторону.
— Наблюдаю воздушную цель, пеленг один-один-ноль, дистанция 226, высота три тысячи, скорость сто восемьдесят[63], курсом на корабль.
— Еще один музейный экспонат, Федоров? — Спросил адмирал.
— Более чем вероятно, что это еще один «Фулмар», адмирал. Англичане использовали бы их, чтобы вести радиолокационную разведку на пути оперативной группы. И я бы не удивился, если бы оказалось, что авианосцы развернулись и идут в нашу сторону. Если уж британцы что-либо почуют, они примутся за дело со всем усердием.
— Мы не можем позволить ему нас обнаружить, — сказал Карпов. — Мы окончательно потеряем элемент внезапности.
Адмирал вздохнул и кивнул. Началось, подумал он. Первые выстрелы 100-мм орудия были лишь первыми ударами барабанов, начинающими увертюру. Он вслушивался в звуки корабля весь последний день, словно дирижер, готовивший оркестр к концерту. Все многочисленные инструменты были настроены и играли, как полагалось, хотя исполнители все еще обменивались новостями, которые он им сообщил. Однако он видел, что офицеры снова работали как хорошо отлаженный ансамбль. Пройдет немного времени, прежде чем диссонирующие ноты утихнут, и корабль снова заиграет с привычной эффективностью. Пришло время выходить на сцену. Занавес вот-вот поднимется.
— Федоров, — повернулся адмирал к штурману. — На каком расстоянии британцы смогут засечь нас с этого самолета?
Федорову пришлось взять хорошо замусоленный справочник и быстро свериться с ним.
— В зависимости от условий, в лучшем случае сто шестьдесят километров.
— Он сможет обнаружить нас, несмотря на РЭБ?
Федоров внезапно хлопнул себя по лбу.
— Вы ведем противодействие на неверных частотах! Наша аппаратура настроена на противодействие современным радарам. Нам нужно перенастроить ее на более низкие частоты… — Он снова уткнулся в книгу, проводя пальцем по мелкому шрифту. — С длиной волны примерно 7,5 метров.
— Роденко?
Роденко уже был занят этой работой.
— Мне нужно внести изменения, — быстро сказал он. Волны длиной 7,5 метров относились к ультракоротким волнам, имевшим частоту от 30 до 300 мегагерц. Некоторое оборудование даже не могло быть настроена на такие волны, так как этот диапазон не использовался в радиолокации уже многие годы. Роденко сверился с устройством приема данных и понял, что перенастройка займет некоторое время. Он поручил эту работу двоим подчиненным, несколько злой оттого, что никто не подумал об этом раньше. — Нам потребуется время, адмирал, — сказал он.
— Я надеюсь, с вашими радарами МР-90[64] ничего не случится? — Карпов имел в виду станции наведения зенитно-ракетного комплекса средней дальности SA-N-92.
— Конечно нет, — сказал Роденко. — Но они смогут обнаружить цель только в диапазоне от 30 до 90 километров в зависимости от высоты цели[65]. Сможет ли противник заметить нас раньше?
— Весьма вероятно, — сказал Федоров. — Этот радар был одним из лучших в войну, и имел дальность около ста морских миль. Виноват, мы не учли этого.
— Не переживайте, Федоров, — сказал Вольский. — Мы настроим оборудование в скором времени. Однако на данный момент мы должны будем просто воспользоваться зенитно-ракетной системой большой дальности. Возможно, мы сможем сбить этот самолет близким разрывом.
— Мы обнаружили бы этот самолет ранее, если бы подняли один из Ка-40, - вмешался Карпов.
— Верно, — сказал адмирал. — Но надеюсь, вы не забыли, сколько на борту авиационного топлива, капитан? Мы должны использовать вертолеты очень осмотрительно. Помните, что нам нужно будет думать и о немецких подводных лодках. Они могут решить, что мы британский корабль, верно? По сути дела, мы теперь против всех — англичан, немцев, американцев. И эти подводные лодки очень и очень тихие, как уверяет меня Тарасов.
— Под водой при работе от аккумуляторов их будет сложно обнаружить пассивными гидролокаторами, — сказал Тарасов. — Даже американцы периодически не могли обнаруживать некоторые из наших старых дизельных лодок[66].
— Итак, мы оказались застигнуты врасплох в самом начале, но когда Роденко перенастроит аппаратуру, мы нейтрализуем британские радары. А пока…
— Воздушная цель, дистанция один восемь ноль, — сказал Роденко. — Мы сможем достать его С-300 через несколько минут. Их дальность сто пятьдесят километров. — Эти ракеты имели ошеломительную скорость Мах 6 и несли мощную 150-килограммовую боевую часть, взрывающуюся на некотором удалении от цели и отправляющую облако осколков во всех направлениях. Они были настолько точны, что могли использоваться против баллистических ракет малой дальности[67].
Адмирал не сомневался, что если они запустят ракету, то собьют этот самолет. Беспокоило его другое — странная мысль, пришедшая в голову эхом слов, сказанных его другом, доктором Золкиным. Кто был пилотом самолета? Должен ли он был пережить войну или стать одним из тысяч погибших? Был ли он женат? Должны ли у него были появиться дети после войны? Если он убьет его сейчас, сколько людей не появится на свет, начиная с этого дня? Он понимал, что это была война, но сейчас ему приходилось решать вопрос не одной жизни, но жизни целых поколений, которые могли произойти от этого человека в будущем. Тем не менее, он не мог знать этого, и все эти размышления были лишь мучительной и изнурительной пыткой. Он должен был действовать.
— Цель на удалении сто пятьдесят, — сказал Роденко. — Они обнаружат нас в ближайшее время, адмирал.
— Самсонов, — тихо сказал адмирал. — С-300 к пуску. Одиночным пуском цель уничтожить.
— Так точно, — Самсонов не проявлял никаких признаков сожаления или упрека. Он был морским гладиатором, обученным действовать в молниеносных столкновениях современных морских сражений. Он был словно лишь еще одним элементом системы управления корабля, которая просто выполняла получаемые указания. Он включил систему ПВО, подал питание на переднюю батарею и нажал кнопку пуска одной ракеты. Раздался громкий предупреждающий сигнал, а затем они увидели, как ракета с поразительной скоростью понеслась прочь на хвосте огня, исчезнув в низких облаках мгновением спустя.
В более чем сотне километров от них, «Фулмар» N4029 800-й эскадрильи с авианосца «Фьюриос» только что заметил что-то на своем радаре. Оператор, лейтенант Джеймс Бердсли, сказал пилоту, лейтенанту Сеймуру Бёрку:
— Похоже, вижу его. Сейчас доложу… Цель по пеленгу два девять два, скорость двадцать, курс…, - начал он.
В этот самый момент пилот увидел что-то странное среди седых облаков впереди, но не успел даже подумать о том, что это было. Объект мчался на невероятной скорости через облака, похоже, прямо в их сторону.
— Господи… — Его инстинктивно сказанные слова оборвались вместе с радиограммой оператора, когда боевая часть С-300 взорвалась, буквально разорвав «Фулмар» на куски.
Бёрк и Бердсли погибли на месте. В этот день они должны были сопровождать группу торпедоносцев «Альбакор» в налете на занятый немцами порт Петсамо на мысе Нордкап в Норвегии. Они должны были встретить группу немецких Ме-109, поджидавших их в засаде и разбиться в шести милях от берега. Один из «Альбакоров» должен был заметить их на плоту среди обломков, но больше их никто не видел. Через несколько дней они должны были быть признаны погибшими.
Так что терзания адмирала Вольского не имели особого смысла, хотя он и не мог знать об этом, когда отдал приказ сбить их. Бёрку и Бердсли все равно предстояло погибнуть, хотя ни один из них не мог бы предположить, как именно. Все, что он отнял у них, это последние часы в одиночестве на плоту в ледяном океане, надежду, за которую они, вероятно, цеплялись в эти последние часы, изо всех сил пытаясь добраться до берега, слова и мысли, и, наконец, долгую смерть от холода, пришедшую после того, как они осознали, что никто не спасет их этим мрачным утром. Вместо этого они просто ушли в небытие в долю секунды, не успев даже понять, что случилось. Конец их жизни был вписан в бухгалтерскую книгу судьбы. Пришло время подводить баланс.
Часть четвертая Прорыв
… люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши
Глава 16
— Сообщение внезапно оборвалось, — сказал радист. — И больше я не слышал ничего.
— Ничего? — Командир авианосца «Викториес» капитан Бовелл на мгновение задумался. На самолете мог случиться отказ рации или, что еще хуже, отказ двигателя, что не оставило бы ему шансов уцелеть. Черт, подумал он, только бы не это. Никто бы не смог добраться до пилотов вовремя, да даже и не смог бы найти их сейчас посреди арктического моря. Но самолет точно не мог быть сбит противников — не на таком удалении. Он подумал, что они могли встретить немецкий «Кондор» и вступить с ним в бой, но об этом они все же должны были бы доложить. Наконец, он решил, что произошел отказ рации, и доложил о случившемся адмиралу Уэйк-Уолкеру, надеясь, что самолет сможет вернуться.
— В сообщении не говорилось о дальности до цели? — Спросил адмирал.
— Сигнал внезапно оборвался, сэр. Но самолет должен был находиться вот здесь, — он указал на карту. — А учитывая указанное направление и то, что он мог обнаружить цель на удалении в сто восемьдесят километров в лучшем случае, то корабль противника должен находиться где-то здесь, сэр. Примерно в двухстах тридцати километрах к юго-юго-западу от нас. Это в пределах досягаемости «Альбакоров».
Созданный для замены старых торпедоносцев «Суордфиш», «Альбакор» имел дальность почти в два раза больше, чем у «авоськи», как за глаза называли «Суордфиш». Имея дальность полета в 1 540 километров, он имел боевой радиус более пятисот километров, в соответствии с «правилом большого пальца», согласно которому боевой радиус составлял около трети максимальной дальности полета. Он также был бипланом, но имел металлический каркас, фюзеляж, а также более мощный и надежный двигатель.