А затем прыгнул и ударом двух передних лап одновременно буквально выбил копье из рук Макуна. Тот и сам едва устоял на ногах.
Ненадолго ему было стоять, не вмешайся Каланг в эту схватку. Брошенное не слишком умелой, зато решительной рукой, его копье просвистело, прорезая морозный воздух, и… дуракам, как известно, везет: первобытное оружие вонзилось в покрытый густым мехом медвежий бок.
Медведь взревел, становясь на дыбы, и отвлекаясь от Макуна, который не решился потянуться к выбитому у него копью, а счел благоразумным, мелко семеня, снова укрыться за ближайшим деревом.
По-своему воспользовался удобным моментом и Сеня. Бросившись на медведя с самодельным копьем наперевес, он на ходу со всей силы вонзил нож-наконечник в открытое брюхо зверя — куда более уязвимое, чем спина.
Вонзил — и отпрянул проворно; отскочил в сторону, не давая медведю возможности выбить копье из рук.
А медведь, медленно переступая, двинулся на Сеню. Кровь из ран окрашивала снег — особенно заметная на белом фоне. Из бока торчало копье Каланга. Зверь слабел, уже заметно пошатывался. Но все еще не сдавался, все еще готов был дать бой хотя бы одному из возомнивших о себе двуногих задохликов.
То ли камень, то ли спрессованный кусок снега прилетел, брошенный рукой обезоруженного Макуна, и попал в без того подраненный бок медведя. Но зверь даже не обернулся в ответ. Он надвигался на Сеню — медленно, но неотвратимо. Человек только успевал пятиться, обескураженный его упорством.
С отчаянным криком к медведю подскочил Каланг и, вцепившись в древко своего, торчащего из звериного бока, копья, надавил, силясь глубже проткнуть медвежью шкуру и плоть. Увы, сил щуплого хелема было недостаточно, чтобы остановить могучего зверя. Тот не останавливался — наступал на Сеню.
Тут и Макун улучил момент — трофейное копье снова было в его руках. И, держа оружие наконечником вперед, хелема двинулся в направлении медведя, быстро приближаясь. Быстро, как старался сам Макун. А вот по Сениным ощущениям — до обидного медленно.
Пятясь, Сеня уперся спиной в ствол одной из сосен — отступать больше было некуда. И выставил перед собой копье в отчаянном жесте.
И… все, наконец, закончилось. В шаге от него медведь остановился: силы покинули его вместе с кровью. А затем рухнул в снег, заваливаясь на бок. Иначе и быть не могло — хищники умирают на ходу. А то и на бегу.
Руки Макуна, сжимавшие копье, замерли в нерешительности. Между шкурой уже поверженного медведя и острым каменным наконечником осталось около сантиметра.
— Вот так охота! — на выдохе выпалил Сеня, с облегчением опуская копье.
Его спутники не возражали: нечасто, что тому, что другому приходилось сталкиваться с хозяином тайги. Возможно, и вообще никогда. Так что охота впрямь выдалась исключительной.
— Теперь у хелема будет много мяса, — молвил, озвучив главное на собственный взгляд, практичный Каланг, косясь на медвежью тушу.
И на это тоже возразить было нечего.
2
Ночевать посреди леса, у костра — для охотника в порядке вещей. Шансы встретить и, тем более, поймать годного в пищу зверя у опушки примерно такие же, как выиграть главный приз в лотерею. То есть, не совсем уж нулевые; тот же медведь мог попасться Сене, Макуну и Калангу даже на первых нескольких минутах лесной прогулки. Но мизерные. Рассчитывать на такую возможность было бы слишком наивно. А в свете того, что от результатов охоты зависит выживание не только тебя, любимого, но и целого племени, очень тонка была грань между наивностью, самонадеянностью — и преступной халатностью.
Так что даже начинающий охотник-хелема понимал: чтобы не остаться с носом, не вернуться в пещеру с пустыми руками и не усугубить тем самым угрозу голодной смерти, что без того постоянно довлеет над первобытными людьми, рассчитывать надо на худшее. То есть, на то, что у опушки никто пригодный в пищу не резвится… как и в нескольких сотнях метров вглубь леса, или даже в километре-другом.
А значит, волей-неволей придется углубиться в дебри. Причем настолько далеко, что за световой день не управишься. Бродить же по лесу в потемках немного удовольствия. И не только потому, что в это время на охоту выбираются другие звери — несъедобные для человека, зато могущие увидеть в оном большой кусок свежего мяса. Вдобавок на лес опускается не просто темнота, и уж точно не тот мягкий полумрак, к которому привыкли жители современных мегаполисов, никогда не спящих. Но кромешная темень, представить которую современные горожане едва ли даже способны. Темень, передвигаться в которой можно разве что наощупь. Как слепому. Мало хорошего. Особенно если ты обременен добычей, что тоже весит отнюдь не как пушинка.
Выход тогда был один: оставаться на ночлег. Сгрудиться у костра, пытаясь согреться и надеясь отпугнуть огнем незваных гостей — охотников иного рода. Четвероногих, мохнатых, хвостатых да с клыками и когтями в качестве оружия.
Бывало, что ночевать в таких условиях охотникам приходилось по нескольку раз кряду — охота растягивалась не на одни сутки. Такой, например, оказалась последняя охота в жизни бедняги Кангра минувшим летом. Тогда, с его гибели и началась война между хелема и аванонга. Война, в которой сперва охотники хелема стали добычей для этих выродков, охотящихся на людей. А потом и сами аванонга, получив отпор, лишившись командира и, что важнее всего, покровительства злых духов, оказались в роли преследуемой добычи. Кучкой жалких полубезумных человекоподобных существ, любому из которых рано или поздно грозила смерть хоть от голода, хоть от копий дикарей порядочных, принадлежащих к какому-нибудь племени. А хоть даже и товарищей по несчастью.
Незавидная судьба — что и говорить!
Сидя у костра, то поглядывая на огонь, то всматриваясь в ночную темноту — неся в свой черед вахту — Сеня поймал себя на таких мыслях и воспоминаниях. Об аванонга, о Кангре. И на невольном сравнении себя да Макуна с Калангом за компанию с теми, первыми жертвами войны дикарей. А что, тех охотников тоже было трое.
Поймал… и мысленно обругал себя за неуместность такого сравнения. Просто-таки абсурдную неуместность. Кангру-бедняге угораздило напороться в лесу на аванонга. Самых грозных хищников в природе — двуногих, обладающих разумом. А что, вернее, кто мог грозить Сене и его товарищам теперь, когда от аванонга, фигурально выражаясь, остались рожки да ножки? Если уж даже медведь, «царь леса» оказался не таким уж грозным, а вполне уязвимым и смертным. Тут главное даже не успеть ударить вовремя, когда шанс представится, а для начала просто… не бояться. Сеня вот сотоварищи — не побоялись. Вернее, страх покинул их в первые минуты встречи. А потом просто отошел на второй план, был вытеснен жаром схватки.
«Прыгай, голову очертя», — вспомнил Сеня прилипшую к мозгу строчку из песни, которую он слушал на пути в этот мир — не так давно, когда верное авто было еще целым и относительно невредимым, а хозяин его и представить не мог, что их обоих ждет по другую сторону тумана. Вспомнил, и подумалось ему, что когда прыгаешь… даже с большой высоты или глубоко куда-то, что дна не видно — наверное, и тогда страшно только в первые секунды. А потом бояться становится хотя бы поздно.
Еще, помнил Сеня, в песне той были слова: «Снова пред тобой раскрылась бездна». Снова, Карл! То есть, не впервой приходится прыгать, не особо рассчитывая на удачное приземление. Не впервые… а значит, в прошлые разы удавалось выжить. Так почему бы не надеяться на хэппи-энд теперь?
Приведя свои мысли к такому выводу (оптимистичному, жизнеутверждающему), Сеня более всего захотел именно здесь сделать остановку. То есть, разбудить Каланга, чья очередь дежурить была следующей, а самому завалиться спать. Надеясь, что нечаянно пойманный жизнеутверждающий настрой принесет приятные грезы.
Но уже несколько мгновений спустя Сеня успел понять четыре важные для себя вещи. Что расслабляться рано. Что не только аванонга способны угрожать трем заночевавшим в лесу охотникам. Что встреча с медведем — не самое страшное, ибо медведь одинок, численное преимущество не на его стороне. И наконец, что будить придется обоих спутников, не одного Каланга.
К стоянке трех человек вышли волки. Стая численностью около десятка зверюг — Сеня понял это по количеству пар тускло светящихся в темноте глаз. Очевидно, волки почуяли мясо; конкретно медведя, чья туша лежала в паре метров от костра, присыпанная снегом. В этаком примитивном импровизированном подобии холодильника.
И ежу было понятно, что костер серых тварей нисколечко не пугал. Либо два метра были слишком большим расстоянием, чтобы принимать в расчет, что греха таить, этот не шибко большой огонь. Либо волкам с добычей везло еще меньше, чем их двуногим собратьям по охотничьей стезе. И они до того оголодали и отчаялись, что на огонь обращали куда меньше внимания, чем на близость долгожданной еды.
Да, были еще люди. Опасные существа с точки зрения лесных обитателей. Но людей мало, а для стайных животных это главный довод, даже можно сказать решающий. Чем их больше, тем смелее… и наглее они себя ведут.
Вот как на этот раз. Трое двуногих — не слишком грозная сила против стаи из десяти волков.
Бросая тревожные взгляды на приближающихся к стоянке зверей, Сеня торопливо растормошил спящих спутников.
— А?.. — отозвался сонный Макун, разлепив глаза и приподнимаясь со шкуры, которую он использовал в качестве постели, — духи пригласили Макуна в гости. В страну, где целые стада жирных мясистых зверей еле ходят и не надо гоняться за ними. Просто ткнул копьем, и мясо у Макуна. А еще там растут кусты, на которых ягод больше, чем листьев. А еще много красивых женщин и ни одного мужчины… кроме Макуна. Так зачем Сейно-Мава разбудил Макуна? Зачем позвал обратно из такой чудесной страны?
Затем, оглянувшись по сторонам, он понял ответ без слов. Пара самых крупных (или, если угодно, борзых) волков уже обнюхивали заснеженную медвежью тушу.
Схватив… нет, не копье, но горящую головню из костра, Макун выскочил навстречу волкам, размахивая головней перед собою и вереща таким голосом, будто его резали. Парочка волков-храбрецов попятились при виде огня, но лишь на пару шагов, не более. Остальные так и вовсе не спешили отступать.
— Огонь, — изрек Каланг, уже взявшись за копье, но затем, переведя взгляд на костер… и, наконец, на Сеню, — волки боятся огня. Дух-Приносящий-Огонь может сжечь волков своей силой дотла.
Сеня едва сдержался, чтобы не вздохнуть раздраженно и не закатить глаза. Ох уж эти издержки репутации! Как известно, назвался груздем — полезай в кузов. А если убедительно притворяешься посланцем высших сущностей, будь готов к высоким ожиданиям на свой счет. Что от тебя будут ждать и чудес, и даже всемогущества.
Проблема в том, что Сейно-Мава, Духом-Приносящим-Огонь в глазах хелема Сеня стал, можно сказать, случайно. Благодаря созвучию имени, а также простой зажигалке… простой для него, а не для пещерных людей, шибко впечатленных Сениной способностью порождать огонь, просто щелкнув пальцами.
И если имя, столь удачно совпавшее, у Сени было прежним, то с возможностью легкого получения огня дела обстояли гораздо хуже. Топливо в зажигалке неуклонно подходило к концу, и пополнения, скорее всего, не предвиделось. А потому Сеня старался расходовать его как можно реже, лишний раз и без нужды к своему чудесному (с точки зрения хелема) умению не прибегая.
Калангу он, разумеется, признаваться в том не стал. А ответил на его предложение следующее:
— Сейно-Мава может-то, может. Да только заодно с волками Сейно-Мава может сжечь и весь лес.
Вполне достойный ответ для могущественного существа! Крыть такой довод Калангу было нечем, а допытываться этот хелема даже не подумал.
Другой вопрос, что у Макуна не очень-то получалось в одиночку оборонять их лагерь и охотничий трофей. В бегство обратить волков, как рассчитывал, он не обратил. Более того, один из этих серых мохнатых мерзавцев смог даже пересилить вековой звериный страх перед огнем. Ведь, в конце концов, что такое страх по сравнению с голодом. Первейшим инстинктом.
Пригибаясь к земле, волк-храбрец прыгнул, намереваясь одновременно проскользнуть под рукой человека, размахивающей горящей головней, и вцепиться в его ногу. Но не успел. Потому что соплеменнику этого человека (то бишь Калангу), похоже, понравилось метать копье после схватки с медведем.
BETWEENDIGITAL |
Копье Каланга вылетело навстречу волку. И хотя этот бросок оказался далеко не таким же метким, волк отвлекся, прыжок у него вышел недостаточно быстрым и ловким. А главное, Макун, верно разгадав маневр зверя, успел отойти на шаг в сторону — убраться с линии атаки. Так что противника своего двуногого волк-храбрец не достал. Но плюхнулся брюхом в снег.
Однако радоваться было рано. Остальные звери расценили отступление Макуна (даром, что оправданное) как признак страха, а значит, слабости. То есть сигнал к атаке.
Скаля зубы и рыча сквозь плотно сжатые челюсти, волки надвинулись на человека — сделав по шагу каждый. Затем сразу трое зверей прыгнули, дабы вцепиться, кто в ноги Макуну, кто в свободную (незанятую горящей головней) руку.
Макун судорожно замахал головней перед собой, пытаясь отогнать четвероногих врагов. Одновременно ему на помощь бросился Сеня с копьем наперевес. Секундой позднее к ним присоединился Каланг. Лишившись копья из-за неудачного броска — теперь оно было вне пределов его досягаемости — хелема в качестве оружия тоже смог взять только горящую головню.
Железо ножа-наконечника Сениного копья вонзилось в покрытый серым мехом бок, преодолевая препятствие в виде шкуры и добираясь до живой плоти.
Метивший в руку Макуна волк столкнулся в прыжке с открытым огнем. Пламя опалило шерсть, заставив взвизгнуть от боли и неожиданности. Тем не менее, ему удалось выбить головню из руки человека. А долю секунды спустя третий волк сомкнул челюсти на ноге Макуна.
Воинственное рычание волка, пронзенного Сениным копьем, вмиг сменилось воем и взвизгом.
Головня, выпавшая из руки Макуна, оказалась в снегу. Пламя, притулившееся на ней, начало стремительно слабеть, сменяясь дымом.
Волк, чья шерсть была опалена и теперь тлела, тоже повалился в снег — сперва на бок, затем на спину, тщась затушить обосновавшийся на его шкуре огонь. Однако его место занял другой волк, из менее смелых. Больше не опасаясь открытого огня в руке человека, он прыгнул Макуну на грудь, опрокидывая на землю. Челюсти волка тянулись к горлу человека.
Надавив копьем сильнее, Сеня чуть ли не пригвоздил проткнутого им волка к земле. Но добивать было некогда. Новые звери двинулись в атаку, и Сене пришлось спешно выдергивать нож-наконечник и встречать острой сталью следующего волка.
Поверженный, едва ли не задыхающийся от боли в прокушенной ноге, Макун все-таки изловчился и смог дотянуться до копья, давеча брошенного Калангом. И одним решительным ударом воткнул каменный наконечник в глаз волка, чья зубастая, источающая вонь, пасть была уже в сантиметре-другом от лица хелема.
Волк умер мгновенно. А сородич его, укусивший Макуна за ногу, вынужден был сдать назад при виде горящей головни в руке уже Каланга.
— Макун жив? — вопрошал последний, окликая соплеменника.
Тот, хромая, приподнялся на ноги, одновременно протягивая Калангу его копье, выдернутое из глазницы убитого волка.
— А где… Макуна?.. — произнес Макун заметно ослабшим голосом, имея в виду, не иначе, свое оружие, оставленное у костра.
— Каланг забыл, — виновато, как бы себе в оправдание, ответил Каланг.
И сразу же добавил:
— Каланг думает… Макуну лучше отступить… к костру. Макун ранен. Каланг и Сейно-Мава справятся сами.
Насчет раны хелема был прав на все сто. А вот со вторым пунктом он не то погорячился, не то просто попытался успокоить соплеменника, в чьей боеспособности сомневался. Так или иначе, но прошло всего несколько секунд — и уже даже Сеня оказался на земле, сбитый с ног прыгнувшим волком. Просто потому, что не успел выдернуть копье из очередного, пронзенного им зверя.
Серьезного вреда причинить Сене прыгнувший волк, впрочем, не успел. Уже миг спустя его отогнал подоспевший Каланг. Орудуя горящей головней в левой руке и копьем — в правой, и своевременно поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, он успешно держал оборону, просто не давая волкам приблизиться к себе.