На место приехали около десяти часов утра и сразу направились к вертолету, однако остановились, не доезжая до него метров двести. Аэродром жил своей фронтовой жизнью – взлетали и садились самолеты, сновали туда-сюда заправщики, суетился технический персонал. Но все это происходило в отдалении, к накрытому маскировочной сетью и закиданному ветками вертолету никто не подходил. Выйдя из машины, капитан выкрикнул начальника караула, на его зов прибежал тот самый Тихонов, что ночью управлял трактором.
- Здравия желаю, товарищ капитан государственной безопасности, производим охрану вверенного объекта, за время Вашего отсутствия происшествий и попыток приблизиться к охраняемому объекту со стороны посторонних не было. Начальник караула, старший сержант Тихонов.
- Налеты были?
- Нет, товарищ капитан государственной безопасности, все тихо.
- Ладно, снимай своих орлов с постов, и идите, отдыхайте, через час снова сюда. Мы пока заберем груз.
После того, как Тихонов увел своих людей, к вертолету подогнали полуторку, но водителя Волков тут же прогнал, у машины остался только он и Сашка.
- Сталин приказал сохранять секретность. Вдвоем с тобой справимся с грузом?
- Да. Там ничего тяжелого. Я один все загрузил. На этой машине грузовой отсек маленький, много взять не получилось.
- А на другой?
- На другой четыре тонны можно притащить, но я с полной загрузкой еще не летал, там свои нюансы есть, - тут Сашка решился задать вопрос, мучавший его всю дорогу, - Товарищ капитан госбезопасности, а что с Никифоровым теперь будет?
Волков серьезно посмотрел на Сашку:
- А что с твоим Никифоровым? Расстреляем и все. Он видел слишком много, в часть его нельзя возвращать в лагерь тоже не посадить.
Лицо у Сашки вытянулось:
- Как расстреляете? Нельзя его расстреливать! Он знаете, какой герой?! Они до последнего от немецких истребителей отстреливались, пока их самолет не загорелся. И потом бомбардировщики немецкие сбил.
- Шучу я, - капитан улыбнулся, - ничего не будет с твоим Никифоровым, проверим его, и с тобой работать будет, будешь учить его своему вертолетному делу. А про то, что он сбил самолеты ночью, никому не говори больше. Не надо врать. Товарищ Сталин любую ложь чувствует. Тебя спасло только то, что друга выгораживал, иначе не было бы тебе веры никакой. А доверие товарища Сталина дорого стоит. Понял, товарищ младший лейтенант?
- Так точно! Понял, товарищ капитан государственной безопасности! И на Никифорова не думайте ничего, это я ему сказал, чтоб он, если что, говорил, что он сбил. Я думал, так лучше будет. Чтоб не арестовали его. Он же у немцев в тылу был.
- Саш, ну ты же вроде умный парень, сам же рассказывал, сколько видел окруженцев, идущих к своим. Если их всех арестовывать, кто воевать будет? Одни будут сидеть, другие охранять, а на фронте кто врага бить будет?
Сашка почесал затылок, да, не прав он оказался, не так все просто здесь, как ему в свое время Лизин рассказывал, и в фильмах показывали. Да и вообще все, что он пока видел, не соответствовало, его представлениям об этом времени. И НКВДшники никакие не страшные, такие же люди, как и в его времени, вон тот же Волков, нормальный мужик, суровый правда на вид, но в то же время и пошутить может и с женой и дочкой с какой любовью по телефону разговаривал. Да и Сталин оказался не таким уж ужасным, правда чувствовалась от этого человека какая-то дикая энергия, заставляющая находящихся рядом с ним людей, прислушиваться к каждому его слову.
Размышления не отвлекали Сашку от дела. Он подошел к вертолету, отодвинул ветки и приподнял кусок маскировочной сети, открыв доступ к дверям грузового отсека. Внутри осталось все, как было, никто в кабину не заглядывал, а если и заглядывали, то положили все, как было. Сашка в первую очередь достал оружие и отдал его Волкову. Тот тут же завернув автоматы в брезент, взятый из кузова полуторки, убрал их в эмку. Ящики с патронами медикаменты и оборудование для связи, тоже погрузили в полуторку. Места в кузове машины осталось совсем мало, но Волков заглянув туда, сказал, что бойцы, потеснившись, поместятся. Сашка, закрыв грузовой отсек, начал возвращать маскировку на место, но Волков его остановил:
- Оставь, сейчас Тихонов с бойцами подойдет, они все сделают, у тебя все равно, как надо не получиться. Сашка, пожав плечами, отошел от вертолета. Не прошло и пяти минут, как появился Тихонов. Волков, отдав сержанту распоряжения, махнул Сашке рукой, чтоб он садился в эмку. – Давай переодевайся, и поедем, времени совсем нет.
Парень быстро сменил свой камуфляж на выданную ему непривычную гражданскую одежду. Серые шерстяные широченные брюки, белая сорочка с распашным воротом на пуговицах, надевающаяся через голову и какой-то бесформенный пиджак под цвет брюк. Видимо неизвестный Литвинов пожертвовал ему свой выходной костюм. Хотя Сашка прекрасно понимал, что такая жертва была не ему, а неизвестной пока Лене. Тем самым незнакомый парень, отдавший ему костюм, вызывал у Сашки противоречивые чувства благодарности за одежду и неприязни за Лену. Глупо, конечно, но парень ничего не мог с собой поделать. Вместо бушлата теперь на Сашке красовалось черное пальто ниже колен с огромным воротником и двумя рядами пуговиц. Шапку и обувь парень оставил свои. Ботинок просто не было, а вот шапка была, но надевать ее Сашка не стал, уж больно она была несуразная, какой то меховой пирожок.
Капитан посмотрел на Сашку, усмехнулся, шибко нелепо выглядел парень, и залез в машину. Александр, свернув свои вещи, положил их на заднее сидение машины и взгромоздился, путаясь в полах пальто и ругаясь себе под нос, следом за капитаном.
– Никифоров пока останется на аэродроме, под присмотром моих людей, его покормят и устроят, так что за друга своего не переживай. На базу твою, скорее всего, он полетит с нами, пока мы там будем, те, кому это положено проверят его, запросят личные дела из части и училища, а там уже переведем его к нам.
- К вам в НКВД? Он же летчик!
- К нам в НКВД, - «к нам» капитан особо выделил голосом, - я думаю, товарищ Сталин отдаст тебя под мое командование, а значит и летчика тоже. Но об этом пока говорить рано, вечером видно будет. Ты же не против?
- Буду только рад! Но я же не гражданин СССР и не комсомолец, разве мне можно в НКВД служить?
- Да, Саша, знатно вам там голову заморочили. Можно. Получишь советское гражданство, принесешь присягу и служи. Товарищ Сталин сам с тобой хотел на эту тему поговорить, это я поторопился с разговором. Просто хочу, чтобы ты обдумал, как видишь свое будущее до разговора с Иосифом Виссарионовичем. Теперь дальше. По приезду в Москву разгрузимся в Кремле и поедем ко мне домой. Для всех, включая мою семью, ты мой родственник с Украины, здесь в эвакуации. Родители погибли. Чтобы не путаться, можешь называть свои настоящие личные данные, кроме места и времени жительства. У меня пообедаем, поспишь и вечером нам с тобой нужно быть у товарища Сталина. Дальше, как прикажут.
- А может не надо к Вам? Что я Вам мешать буду? Я могу и у Вас в кабинете перекантоваться.
- Ерундой не занимайся, не помешаешь ты нам, у меня квартира большая, целых три комнаты и даже санузел есть - в голосе капитана прозвучала гордость, - да и не жить же ты у меня остаешься.
Сильно отнекиваться Сашка не стал, ему и самому было жутко интересно, как живут сейчас люди вне войны, да и, положа руку на сердце, очень Сашку заинтересовала дочка капитана, судя по всему его ровесница. Но и некоторая робость одолевала парня. Как себя вести, о чем говорить, а если его начнут расспрашивать о прошлом? Но тут Александр понадеялся на капитана, что тот сможет пресечь неудобные вопросы.
Обратная дорога прошла без приключений. Расстрелянная машина была вытолкнута с дороги в кювет, трупов советских командиров в ней уже не было, значит, капитан сообщил о находке кому надо и меры были приняты. Только вот когда успел? Наверное, поручил Тихонову, когда снимал его с охраны вертолета. На блокпосте у них все так же проверили документы, город тоже не вызывал никаких эмоций, дорога аэродром Кубинка – Кремль становилась для Сашки привычной и рутинной. Только усталость уже давала о себе знать. Все-таки почти сутки на ногах, на нервах – перелет, бой, разговор со Сталиным. Сашка буквально валился с ног.
Разгрузились в Кремле быстро, так же вдвоем, не подпуская к грузу посторонних и выставив у помещения, куда все сложили, охрану. Больше никаких дел в Кремле не было и они сразу же отправились домой к Волкову.
Леночку Волкову с самого утра разбирало любопытство, вызванное странным звонком отца. Зачем ему понадобилась одежда Кольки Литвинова? Колька, конечно, без разговоров отдал Лене, к которой неровно дышал еще с начальных классов, свой выходной костюм и пальто. Отец забежал за вещами буквально на несколько секунд, буркнув на ходу, что на обед обязательно приедет и не один.
Нехитрый обед они с мамой давно приготовили – пожарили картошку и замариновали селедку с луком в уксусе. Готовить приходилось из того, что выдавали отцу на службе, и разносолов в доме Волковых давно уже не было. Продукты на рынке были очень дорогие, а в магазинах на полках было пусто. Да и сами магазины начали открываться только вчера и то не все. А до этого из-за возникшей в городе паники, связанной с эвакуацией предприятий и государственных учреждений, все было закрыто. Даже занятия в школе отменили. Правда, Колька утром сказал, что уроки начнутся завтра. Кстати, надо добежать до школы, разузнать все как следует, все-таки она комсорг их 9-го класса и должна быть в курсе происходящего. Наверное, надо прямо сейчас и сходить, заодно немного отвлечется от мыслей о неизвестном госте.
Вообще у них в доме редко бывали знакомые отца. Все его друзья остались на Дальнем Востоке, а в Москве отец почему-то близко ни с кем не сошелся. Зато их с мамой и папой однажды пригласил к себе в гости на дачу сам Сталин. Иосиф Виссарионович Лене очень понравился. Он много шутил, расспрашивал Лену про учебу и друзей. Только Лена очень стеснялась. Зато сколько потом разговоров было в школе.
Лена накинула пальто и вышла из дома, крикнув маме, что побежала в школу узнать, когда начнутся занятия. Школьный двор, обычно оживленный, был непривычно пуст. Лена зашла в здание, эхо ее шагов гулко разносилось по безлюдным коридорам. Девушка подошла к директорскому кабинету и осторожно постучалась в дверь, боясь громким звуком нарушить эту неестественную тишину. Из-за двери раздался невнятный звук, то ли вскрик, то ли всхлип. Лена постучала еще и, решившись, приоткрыла дверь. Их директор, Елена Петровна была в кабинете, она стояла у окна, опустив плечи, никак не реагируя на тихий скрип открывшейся двери.
- Елена Петровна, здравствуйте, можно к Вам? Учительница вздрогнула и, неестественно выпрямив спину, повернулась к девушке заплаканным лицом. – Елена Петровна, что-то случилось, с Вами все в порядке?
- Здравствуй, Леночка, все хорошо, ты что-то хотела? – слово «хорошо» вырвалось из груди Елены Петровны полузадушенным то ли вздохом, то ли всхлипом, при этом она попыталась прижать руки к груди и Лена увидела в руках женщины серый квадрат похорнки. Девушка бросилась к любимой учительнице, обняв ее, и сквозь слезы повторяя:
- Как же так, Елена Петровна, как же так?! – она обхватила женщину за плечи и, подведя к рабочему столу, усадила на казенный деревянный стул. – Подождите, Елена Петровна я Вам воды дам, - Лена бросилась к графину. Он оказался пуст. – Сейчас, сейчас, я быстро, подождите, - и девушка бросилась бегом к туалету. Набрав из-под крана воды, она вернулась в кабинет. Учительница сидела в той же позе, не шевелясь и не выпуская из рук проклятую бумажку. Лена налила в стакан воды и подала женщине, та даже не пошевелилась, глядя пустым взглядом прямо перед собой. – Елена Петровна, попейте, пожалуйста, - женщина бездумно потянулась к стакану с водой, но рука все так же сжимала похоронку, Лена аккуратно взялась за край извещения, - давайте ее сюда, а сами попейте вот водички. Елена Петровна, наконец, выпустила из рук бумажку и, взяв стакан, начала, не торопясь пить. Все ее движения были неестественные, механические. Лена помогала учительнице, придерживая стакан с водой, а сама краем глаза глянула на текст: «Ваш муж старший политрук Лапин Вениамин Игоревич 1902 года рождения погиб в боях за Украину, похоронен около села Подгавриловка, Днепропетровской области…» Лена хорошо помнила высокого улыбчивого военного, часто встречавшего Елену Петровну, когда она засиживалась допоздна за тетрадками своих нерадивых, но горячо любимых учеников. Наконец, учительница немного успокоилась:
- Спасибо, Леночка. Так, что ты все-таки хотела?
- Извините, Елена Петровна, - девушке было неудобно о чем-то спрашивать эту убитую горем женщину, но выяснить, когда начнутся занятия, было необходимо, - я хотела узнать, когда начнутся занятия?
- Завтра начнутся, Леночка, по расписанию, я сама хотела сообщить тем, кто поближе к школе живет, а там они бы уже передали другим ребятам, но тут видишь, вот, - и учительница опять всхлипнула. Девушка порывисто обняла ее, хотя бы так пытаясь утешить женщину. – Ничего, девочка, ничего. Мне уже лучше, спасибо тебе. А теперь иди, - Лена хотела было возразить, что не оставит учительницу в таком состоянии, но та уже более настойчиво, тем самым тоном от которого терялись самые отъявленные школьные хулиганы, повторила: - Иди, все нормально со мной будет, просто мне надо побыть одной, а ты сообщи всем, что с завтрашнего дня начинаются занятия. Неделю поучитесь, а там каникулы.
- Хорошо, Елена Петровна, обязательно сообщу, до свидания, - и девушка вышла из кабинета, напоследок еще раз кинув взгляд на учительницу. А та сидела, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, и раскачивалась из стороны в сторону, что-то чуть слышно шепча про себя.
По дороге из школы Лена зашла к нескольким ребятам, передав им, что завтра начнутся занятия и, попросив сообщить об этом остальным. Любопытство, так разбиравшее ее буквально недавно, куда-то ушло, горе учительницы сильно тронуло чуткое сердце девушки. Вокруг шла война и похоронки к людям приходили часто, но вот так совсем рядом Лена столкнулась с этим впервые и ее переполняла боль от горя любимой учительницы, обида на несправедливость жизни, что из-за этой проклятой войны должны умирать прекрасные люди, ненависть к врагу, а еще в ней стал разгораться страх. Страх, что когда-нибудь и в их дом могут принести такое вот извещение. Ведь ее отец был военным, и Лена точно знала, что папа неоднократно просился у товарища Сталина на фронт.
Девушка сидела и думала, как она может помочь своей стране, своему народу в жестокой борьбе. Она выросла в семье командира на границе и умела стрелять, умела оказывать первую помощь, только в военкомате, куда она сходила втайне от родителей, ей сказали, что в армию ей еще рано. А вот сейчас она твердо решила для себя, что завтра же пойдет в ближайший госпиталь и попросится туда санитаркой. Раз нельзя воевать, она хоть так поможет нашим бойцам. И пусть ей только откажут, она тогда и до райкома комсомола дойдет и до самого товарища Сталина. Правда на счет товарища Сталина Лена уверена не была, кто ж ее пустит к Иосифу Виссарионовичу. Да папка если ее там увидит первый за ухо возьмет и ремня всыплет, не смотря на то, что она уже взрослая девушка.
В прихожей раздался звук хлопнувшей входной двери и низкий голос отца. Лена вышла встречать папу с гостем, мама была уже здесь.
- Знакомьтесь, девочки, это Александр, мой дальний родственник. Он эвакуировался с Украины. Родители у Саши погибли, вот он и нашел меня. Сегодня и возможно завтра он побудет у нас, а потом решим, как и где он устроится. Саш, это Мария Александровна, моя супруга, а это Лена – дочка.
- Здравствуйте, - явно стесняясь, сказал паренек, стоявший за спиной у отца. Лене он почему-то сразу не понравился. Выросшей среди военных, ей нравились решительные, боевые мальчишки, а тут какой-то тютюня. И Колькины вещи на нем выглядели нелепо. И сам он был какой-то неуклюжий, квелый. Сняв пальто, долго не мог найти петельку вешалки, все время поправлял, съезжающий с плеч пиджак. Да и лицо у него было не располагающее – чересчур бледное, почти белое, с непонятным пустым взглядом, у кого-то Лена уже встречала подобный взгляд, но вспомнить у кого, не могла, да и не хотела. Под шапкой у парня оказалась всклокоченная грива давно не стриженных светлых волос. Девушка, вынеся свой нелестный вердикт, на приветствие парня только кивнула и гордо ушла в комнату.