Я, значится, к гегемонам в Рим отбываю лимитой римской заделываться, а Волний как раз в это время бегать начал. И не просто бегать, а носиться как в одном месте наскипидаренный. Мелкая детвора — она вся такая, а мой же ещё и на антиграве, так что пока ухайдакается сам — всех остальных раньше ухайдакает. А у Велии то с Софонибой посиделки, у которой совсем мелкий Икер на руках, то с Милькатой велтуровской, тоже с её пузом не шибко мобильной — в общем, иногда сбагривала пацана брату, а в том, что тот в мастерские его таскал, никто вреда не видел. Что я, сам его туда не таскал? Ядовитый белый фосфор давно уже из фосфата выделен и в безвредный красный переделан, да и электролиз бертолетовой соли тоже закончен, хранится в воде, хрен звезданёт, и всего этого — солидный запас, так что ничего такого уж опасного или хотя бы просто вредного для спиногрыза там не делалось. Вот и Велтур безо всякой задней мысли взял, да и привёл его туда, а там — ага, бабахают. И для взрослого-то античного мужика диковинное чудо, а уж для мелкого обезьянёнка — тем более. Вот эдакую сюрреалистическую картину маслом я и застал, вернувшись из Рима — поставили, млять, что называется, перед фактом. Ну а раз некое нежелательное явление запретить и не пущать уже нельзя, то его надо — что? Правильно, возглавить. А то ещё нахреновертят тут без присмотра…
Впрочем, и при мне разок ухитрились. Закруглял как раз на днях очередную бабахальную развлекуху — хорошего понемножку, как говорится. Мелкий в раж вошёл, и ему ещё подавай, а все свинцовые уже перехреначили, остались только штатные медные, которые мы уже для макетных испытаний накапливали. А он же не понимает, ему ж ещё хочется, и он видит добрый десяток, а я ж его оттаскиваю — так он их, стервец, шарахнул дистанционно пирокинезом. Ладно бы один, а он их сразу все, а от них — млять! Когда к перебздевшему Такелу вернулся дар речи, он объяснил мне, что у них там ещё и вынутая из воды завтрашняя порция бертолетовой соли сушилась и практически уже досушилась. Ох и отругал же я ливийца, едва морду ему не набив — млять, это ж надо было додуматься — взрывоопасный реактив хранить вместе со взрывоопасными изделиями! Хотя жертв и серьёзных разрушений, хвала богам, не случилось, но за этот фортель я спиногрыза впервые за его короткую ещё жизнь отшлёпал. А чтобы понял — мне ж надо, чтоб всё-таки понимал, а не тупо наказания боялся — дав ему прореветься и успокоиться, зарядил после этого «перечницу», навёл на пустой горшок и велел ему точно так же заряд в стволе спирокинезить. Потом на примере черепков от несчастного горшка разжевал ему, что было бы с человеческой башкой, окажись она на пути пули. Ежу ясно, что взрыв — одно, а выстрел — другое, но грохнуло в обоих случаях внушительно, и аналогию он уловил. На уровне «маленький бабах можно, большой — нельзя», но для мелкого пока и этого достаточно. После этого, по пути домой, специально сделал крюк и купил ему на рынке кулёк медовых сладостей, объяснив, что это — за освоенную самостоятельно ценную способность, потому как в этом он — однозначно молодец, и если бы он не хулиганил, а сказал мне, что хочет попробовать сделать вот так — я бы плюнул на запас и уж парой-тройкой капсюль-пистонов ради такого дела пожертвовал бы без сожалений.
Вот с тех пор Юлька и завела свою пластинку насчёт обезьяны с гранатой, как она изволит представлять себе ницшеанского сверхчеловека, а заодно и насчёт того, что нельзя наказывать малышей до трёхлетнего возраста. Млять, её бы в ту мастерскую в тот момент! Так и быть, не к самому эпицентру, а в дальний угол — вот почему-то уверен на все сто, что и там ей впечатлений хватило бы. Обычную мелюзгу — может ей и виднее, педагогичка как-никак, но у меня-то ведь ходячая аномалия растёт! И учить его уму-разуму надо уже сейчас, пока он ещё обезьянёнок, и у него всё практически напрямую в подкорке прописывается. Вот если упустить и прогребать — тогда точно обезьяна с гранатой вырастет. А насчёт фашиста — это она до кучи другой эпизод припомнила.
Как-то прогуливаемся мы всей компанией, Волний у меня на плечах восседает, а на улице бухой в ломину карфагенский гегемон валяется. Мелкий спрашивает меня — по-русски — чего это дядя прямо на мостовой спит, а я ему отвечаю, что это не дядя и вообще не человек, а обезьяна такая человекообразная, на человека похожая. И тут же рассказал ему, как в Индии обезьян ловят. Оставляют им выпивку и вкусняшки в тыквенных сосудах, в которые руку едва-едва просунешь. Назюзюкаются приматы до полной невменяемости и лезут за закусью, набирают полную горсть, а вытащить не могут. Тут-то и приходят за ними звероловы. А для обезяны же, что в руку взято — то свято. Трезвая она — может и преодолела бы свою жадность, а пьяная — ни в жизнь. Так и попадаются на элементарной жадности. Вот и этот валяющийся прямо на улице примат допился до того, что любой встречный делай с ним, что хошь, и этим как раз прежде всего и отличается обезьяна от человека.
Это педагогичнейшая наша ещё стерпела, потому как сама подобную алкашню на дух не переносит, но затем через пару кварталов мы двух хабалок увидели, которые, уперев руки в боки, лаялись меж собой на всю улицу. Прямо всему кварталу сообщали всю подноготную друг о дружке — со сколькими переспала, сколько раз и от кого залетала, как от плода нежеланного избавлялась, каким способом на приданое себе зарабатывала — прямо, и никакой жёлтой прессы не надо — и так обо всём и обо всех просветят. Ну, мелкий спрашивает, чего это тёти ругаются, а я ему отвечаю, что это не тёти, а обезьяньи самки. Макаки такие большие, здорово на тёток финикийских похожие. А кто ж они ещё есть, раз ведут себя как макаки?
Вот тут-то Юлька и взвилась на дыбы — типа, как так можно, это же женщины! Ага, с мужиками так, значит, можно. Мужик, значит, чтобы считаться мужиком, обязан этому соответствовать, а баба, чтобы считаться женщиной — не обязана? Что за хрень, спрашивается? Ну, я ей так примерно и ответил — что как не всякая особь мужеска полу является мужиком, так и не всякая особь женска полу — женщиной. Эти две лахудры — уж точно не являются. В принадлежности к женскому, а точнее — в их случае — к самочьему полу я им, ввиду наличия очевидных половых признаков, не отказываю, в отнесении их к отряду приматов и даже к семейству гоминид — тоже. Может быть, даже и к роду люди их можно отнести — это уж пущай биологи разбираются, потому как мне недосуг, но вот в принадлежности к моему и вот этого парня у меня на плечах биологическому виду я им отказываю наотрез — увольте. Не соответствуют-с. Вот за это я у Юльки и фашист, да ещё и — о ужас — ребёнка тому же учу, такого же фашиста и из него делаю. Делаю, конечно, как не делать? Закон природы — яблоко от яблони далеко не падает.
Ох и ржали же мы, включая даже Наташку, когда гуманитарнейшая наша завелась после этого не хуже тех двух хабалок! Я и сам-то матерщинник ещё тот, но тут она меня убедительно переплюнула — видно, за живое задело. Никто не задумывался, почему труды Дольника и Новосёлова обильно проиллюстрированы, а протопоповский «Трактат» — нет? Вот, как раз поэтому — куда ни взгляни, в очередную наглядную иллюстрацию к нему взглядом упрёшься…
Я ни разу не спорю с ней в том, что детей надо учить хорошему и доброму. Вот только что под этим хорошим и добрым понимать прикажете? Если верить Гумилёву, то когда миссионер-наставник спросил новообращённого в христианство южноафриканского готтентота, понял ли он, что такое добро и зло, тот ответил, что прекрасно понял. Зло — это если зулус убьёт его своим ассегаем и угонит в свой крааль его коров. А добро — это если он сам уложит того зулуса из полученного от миссионера ружья и заберёт себе его коров. Нам выпало жить в античном Средиземноморье, в этом смысле не так уж сильно от той Южной Африки отличающемся, и добро в нём — когда МОЙ сын и все его потомки сильнее, ловчее, умнее и изобретательнее любого потенциального противника, а не наоборот. А это требует и качества породы, и знаний, и навыков, и хорошей тренировки, и оснащения соответствующего. И я позабочусь, чтобы всё это у моих детей и внуков было в лучшем виде. Это и есть добро. А в юлькином гуманитарном смысле — тоже в принципе ни разу не против, но — с умом, и уж всяко сверху, а не вместо. С кулаками должно быть добро в этом несовершенном мире. Как говаривал классик жанра Аль Капоне, с помощью доброго слова и револьвера можно добиться гораздо большего, чем с помощью одного только доброго слова. По этой части — мудрейший был человек, гы-гы!
10
Турдетанская Оссоноба
— Что это — глупость или предательство?! — бушевал успевший уже крепко выпить Сапроний, один из опытнейших военачальников Миликона, — Он украл у меня верную победу! За что боги наказали нас таким никчемным царьком?!
— Уймись, Сапроний! — одёрнул его Фабриций, — Ты говоришь о своём и нашем царе. Ни тебе не подобает говорить о нём такие речи, ни нам — слушать их…
— Да ладно тебе, Фабриций! Можно подумать, я неправду сейчас сказал! Разве я не отразил все набеги лузитан с одним только своим легковооружённым ополчением? Разве устояли бы эти разбойники перед когортами Первого Турдетанского? Разве трудно было бы Миликону послать мне его в помощь, как я и просил? Разве не хватило бы ему за глаза в случае чего уже развёрнутых шести когорт Второго и двух когорт Третьего, не говоря уже о ваших наёмниках? Какие черви сожрали его разум? С Первым Турдетанским я вышвырнул бы проклятых лузитан из низовий Тага и взял бы Олисипо!
— Не взял бы, — хмыкнул босс, — Без осадных машин не взял бы.
— Ну, осадил бы город в ожидании их подвоза.
— Которого ты так и не дождался бы, как не дождался и Первого Турдетанского.
— Вот я и спрашиваю, что это — глупость или предательство?
— Это — политика, Сапроний.
— Политика?! К воронам такую политику и такого царя!
— Полегче, Сапроний. Да и при чём тут Миликон? Уж ты-то должен бы знать, что без правительства у нас царь никаких важных решений не принимает…
— Да знаю я это, знаю!
— А правительство — это я. И как видишь, я сижу перед тобой и готов выслушать все твои претензии.
— Гм… Да я, собственно, и так уже всё тебе высказал, хе-хе! Но, хоть ты на суку меня вздёрни высоко и коротко, я не понимаю! Какая муха вас с Миликоном укусила?! Если вы хотели прославиться сами — так сами бы и возглавили подкрепления — хоть он, хоть ты. Я бы понял и подчинился, богами клянусь, хоть это и было бы несправедливо. А вы с ним и сами этого не сделали, и мне не дали, и в чём смысл такой политики?
— Ты обойдён наградой? Или она мала?
— Да разве в этом дело? За то, что я сделал — что вы мне ДАЛИ сделать — даже слишком велика…
— Кто-нибудь из твоих солдат обойдён наградой?
— Да нет, все достойные получили сполна. Ропщут не на это, а на то, что нам не дали победить. Люди рвались в бой, я просил у вас с Миликоном только подкреплений и приказа — ПРИКАЗА, понимаешь? Мне достаточно славы исполнителя, я же всё понимаю, но вы не дали мне и этого! Главную славу — плевать, берите её себе и делите, как хотите, это я мог бы ещё хоть как-то понять, но вот так — ни себе, ни людям — так разве делается?
— Делается, Сапроний. К сожалению — делается…
— Но почему? Чем был плох мой план?
— Он не был плох. Он был СЛИШКОМ хорош. Если это утешит тебя — мы его обсуждали и разбирали, даже разыгрывали на карте — ни одного изъяна, о котором стоило бы упоминать. Видел бы ты, с каким сожалением мы от него отказались!
— Вот я и не могу понять — почему? Я был готов преподнести вам с Миликоном низовья Тага и Олисипо! А вместо этого получил приказ оставить занятую нами часть долины и отвести войска за линию укреплений! Завоевание новых земель и расширение царства вам, получается, не нужно?
— Пока — не нужно. Во-первых — подавимся. Мы ещё этот кусок толком не переварили, а ты уже новый глотать предлагаешь. Мы и так — по твоей же инициативе, кстати — захватили гораздо больше, чем планировали первоначально. Во-вторых — в низовьях Тага царствует Ликут, с которым у нас, как ты должен бы знать, негласный договор. Хорошо ли это — нарушать договоры?
— А лузитанам, значит, можно? Они же совершенно недоговороспособны! Я уже три их набега отразил — один осенью и два уже по весне. Почему мы должны соблюдать договор, уже трижды нарушенный ими самими?
— Но ведь не Ликутом же!
— Ну, его подручными вождями — какая разница? А потом и он сам подступил с войском и потребовал оставить притоки Тага. Я бы и своими войсками его смял в случае чего, но тут — вместо подкреплений — этот ваш приказ отступить!
— А в-третьих, Сапроний, у нас ещё есть наш самый большой друг — Рим. Он настолько большой, что не в наших интересах заставлять его нервничать. А он уж точно занервничает, если мы покажемся ему СЛИШКОМ сильными. Сам посуди, хорошо ли это — нервировать ТАКОГО большого друга.
— Это верно, такого — не стоит. Но обидно же!
— Лузитания никуда не денется от нас. Не сейчас, так позже — нам гораздо ближе дотянуться до неё, чем Риму. Но я тебе даже больше скажу — вот представь себе такое чудо, что Ликут вдруг САМ попросится со своим царством к нам в подданство. Так мы его даже в этом случае не возьмём. Если его трон зашатается под ним — мы поможем ему деньгами, поможем даже войском, но царства его брать к себе не станем. Не нужно оно нам… гм… ПОКА. Пока-что нам важнее земли западнее — та линия, по которой пойдёт раздел наших новых завоеваний с Римом. Римский сенат признал наше царство и утвердил нашу границу со своей провинцией, но о линии раздела ещё не завоёванных земель договор пока не заключён. Мы ведь претендуем в будущем и на земли веттонов и сейчас стремимся закрепить за собой подступы к ним, а в Риме считают, что это нам будет слишком жирно. Кто убедит римский сенат в том, что наши притязания не противоречат интересам Рима, если ты завоюешь и покоришь лузитан? Если бы не тот большой лузитанский набег на Бетику — разве согласился бы Рим на создание нашего царства? Вот поэтому и нужен нам Ликут не завоёванным и не покорённым…
— Вот так-то, — констатировал Фабриций, когда получивший исчерпывающие — для его «формы допуска» — объяснения военачальник ушёл от нас к себе, — Люди рвутся в бой, хотят поскорее разделаться с противником и расширить госудаорство, а мы — вместо того, чтобы поддержать их порыв — сдерживаем его…
— Так надо, досточтимый, — напомнил я ему то, чем и так давно уж все уши ему прожужжал.
— Да, я… это… как ты это называешь? На пути?
— Ага, в курсе.
— Как ти сказать? Бистро есть карашо только для поймать клёп? — у охраны палатки «форма допуска» тоже была далека от нашей, и босс перешёл на русский язык, которым постепенно овладевал, общаясь с нами.
— Ага, при ловле блох, — поправил я его.
— Два сотня год?
— Ага, двести лет…
Два столетия в реальной истории Рим завоёвывал Испанию, закончив это завоевание лишь при Октавиане Августе, и мы вовсе не заинтересованы в форсировании событий даже в нашем «секторе» полуострова. Почему, например, в нашем современном мире даже в самых развитых и богатых государствах их прекрасно оснащённая и щедро финансируемая наркополиция не в состоянии покончить с наркомафией? Да потому, что ей это и на хрен не нужно. В смысле — самой наркополиции. И даже не в коррупции тут дело. Даже самый честный полицейский, живущий на одно жалованье и не берущий на лапу ни гроша, один хрен едва ли захочет остаться без работы. Ведь он любит свою работу, куда ж он без неё-то? А кому он будет нужен, если ему вдруг станет нехрен делать? Поэтому он будет давить наркомафию годами и десятилетиями, но так никогда и не додавит её до конца. Уничтожать собственных кормильцев — дураков нет. В таком же примерно положении и наше «карманное» турдетанское государство. Друзья и союзники нужны Риму лишь до тех пор, пока их существование оправдано выполняемой ими работой. Наша работа — прикрывать от лузитанских набегов римскую Дальнюю Испанию. Есть лузитаны — есть работа, нет лузитан — нет работы. Собственными руками работы себя лишать — дураков нет.
Поэтому в идеале нам следует завоёвывать свою часть полуострова, двигаясь с римлянами «ноздря в ноздрю». Если дольше затягивать — плохую работу большому другу продемонстрируем, а на кой хрен римлянам ленивый союзник, занимающий без толку неплохие земли? А форсировать завоевание — и Рим насторожим, и время своей нужности и полезности ему сократим, а на кой хрен это нам самим? Двести лет — хороший срок, круглый, за это время наши потомки такими связями в Риме обзаведутся и так тамошних могущественных покровителей прикормят, что под их «крышей» смогут и дальше формальную независимость сохранять. Иудейские царьки Иродиады, и подданными своими ненавидимые, и Риму из-за этого совершенно бесполезные, сколько тем не менее продержались на троне лишь благодаря личным патронажно-клиентским отношениям с императорами? Так это им ещё с подданными крупно не повезло — уж очень фанатичными и непримиримыми к греко-римской культуре оказались. Даже лузитаны в этом смысле получше будут, когда мы особо закоренелых разбойников перевешаем, а уж когда их наши турдетаны ассимилируют — можно будет забыть об этой проблеме. А то, что не столь богата Лузитания, как Палестина, да и по сравнению с римской Бетикой бедна, так это тоже к лучшему — меньше соблазна для римских любителей снятия жирных сливок. С учётом этого, нашим потомкам полегче будет, чем тем палестинским Иродиадам, если сами глупостей не наделают. А нам сейчас надо надёжную основу этому заложить — и в идеологическом смысле, и в территориальном. В идеологическом — подробную и хорошо обоснованную нашим послезнанием политическую «шпаргалку» потомкам оставить — эдакое тайное Пророчество типа римских Сивиллиных книг. А в территориальном — хорошую демаркационную линию раздела полуострова с Римом всеми правдами и неправдами у гордых квиритов выторговать. В общем и целом — примерно в границах поздних имперских Лузитании и Галисии. Больше Рим уж точно не уступит, и не стоит нашим потомкам брать пример с того фраера, которого сгубила жадность. Рухнет Рим — вся римская Испания и так к их ногам упадёт, дождаться только надо, а дурная спешка — в натуре только «для поймать клёп», гы-гы!