По аналогичным соображениям я и туров с тарпанами сохранить хочу. Казалось бы, истреби их на хрен, и не будет проблем у владельцев коров и лошадей. Нет человека — нет проблемы, как якобы говаривал один усатый политик с трубкой. Но я-то ведь давно уж не с трубкой, а с сигариллой, гы-гы! Истребить-то недолго, если целью такой задаться, но кем тогда породы домашней скотины оздоровлять будем, когда вырождаться начнут? Да и зубр тоже пригодится — его вон у нас с коровой тоже скрещивали для получения быстрорастущей и неприхотливой к пастбищам мясной породы, а в Америке с бизоном такую же хрень замутили и породу таки вывели — бивал называется. Нам тут такая порода разве помешает? И лошади нам тут здоровые нужны, а не изнеженные и болеющие от любого чиха. Те крупные азиатские кони, которых мы планируем завезти и разводить в качестве тяжеловозов для тяжёлой панцирной кавалерии — они ведь только на фоне мелких средиземноморских лошадок тяжеловозами будут выглядеть, а так, по делу и по нашим современным меркам — хрен ли это за тяжеловозы? Предок лёгкого и тонконогого туркменского ахалтекинца — вот кто он есть, этот крупный конь селевкидских и будущих парфянских катафрактов. Прибавить в размерах он нашим местным породам поможет, но стати нам нужны те, что к местным поближе. Вот тарпана бы нам эдакого таких размеров — крепкого, коренастого, неприхотливого в уходе, с твёрдыми копытами и стоячей гривой. И чья конница тогда устоит перед такой? Да и крестьянам нашим разве помешают в поле рабочие лошади-тяжеловозы, пашущие в разы быстрее сильных, но медлительных волов?
Ну а слоны — это, конечно, особый разговор. На традицию тут хрен сошлёшься — хоть и были в Испании слоны в том плейстоцене, но до прихода кроманьонцев едва ли дожили, и не факт, что даже неандертальцы их живыми тут застали. Вот хомо эректусы — да, эти на них поохотиться определённо успели. Но то эректусы питекантропообразные, а из нынешнего испанского населения никто ни о каких испанских слонах и не слыхивал, а знают только о североафриканских слонах Баркидов, а теперь — римских, Масиниссой им подаренных. Но нам насрать на традиции, нет в Испании слонов — значит будут. В самой Северной Африке кончатся, а у нас — останутся, и будут опосля наши потомки говорить, что Испания — родина слонов. И быть их первой испанской родине — примерно в этих вот местах, у захолустной и мало кому известной Лакобриги…
Дразнить гусей, то бишь римлян, мы раньше времени не будем. Ещё живы в Риме те, чьих товарищей топтали слоны Ганнибала, как раз из Испании им, кстати, и приведённые. При жизни этих людей десятками обученных и экипированных для войны боевых слонов обзаводиться — это один хрен, что ссать против сильного ветра. Масиниссе можно, он первый друг и союзник Рима, да ещё и его единственный слоновый поставщик. Мавританским царькам за Гибралтаром тоже можно — с их территории и с их слонами в римские владения никто ещё не вторгался и римских легионеров теми слонами не давил. А вот нам в Испании — пока не стоит. Да и не надо нам пока. Для обкатки конницы нам и одного десятка обученных лишь имитации боя цирковых слонов хватит за глаза, а прочие, сколько завезём, пущай себе пасутся и плодятся в Плейстоценовом парке Лакобриги. Не им, а их потомкам предстоит стать «живыми танками» турдетанской армии. Всему своё время…
17
Весна в Оссонобе
— Осторожнее, млять! — предостерёг я, когда рабы слишком уж резво принялись наклонять вытащенный из печи большой тигель. Нирул добавил им ценных указаний на турдетанском вперемешку с русским матерным и парой подзатыльников, предотвратив неудачу, и наконец струя ослепительно белой расплавленной стали полилась в форму. Эх, Трай не видит, гы-гы! Ну и хвала богам, иначе из-за его истовой проримской ориентации пришлось бы опять дебильную показуху устраивать, отложив в долгий ящик настоящую работу. Сколько ж можно, в конце-то концов!
Здоровенный каолиновый тигель примерно на сотню кило расплавленного металла ворочает четвёрка дюжих рабов, от которых кроме силы требуется ещё и немалая согласованность действий — ведь тигель заполнен жидкой сталью почти доверху, так что пролить по неосторожности часть металла мимо формы — нехрен делать. А мне этого не надо, мне вся эта сотня кило в той форме нужна — ведь отливается стальная наковальня под большой механический молот. Два самих молота — второй запасной — и ещё кое-что по мелочи отлиты со второй большой плавки, а эта — уже третья. Присутствовавший на первой плавке Миликон едва на говно не изошёл при виде продукции, даже отдалённо не похожей на обещанное ему в перспективе первоклассное оружие для армии, и урезонивать его, растолковывая необходимость для массового производства хороших инструмента и оснастки, нам пришлось вдвоём с Фабрицием. Производство средств производства, прошу любить и жаловать…
Самое обидное, что не для тутошнего оссонобского производства все эти вкусности предназначены, а для того, дальнего, что у Лакобриги будет развёртываться. Пока там только строительство идёт, да и то — нулевой цикл ещё в основном, а оснастка — вот она, уже полным ходом изготавливается. Пока нет поблизости лишних глаз — можно и здесь её изготовить, не дожидаясь, пока тамошние металлургические мощности в работу включатся. А вот применять её здесь нельзя категорически — увидит какой римский шпиен или просто доброжелатель вроде Трая, как бухает по стальной наковальне стальной же молот, приводимый в движение водяным колесом, да и расскажет, где следует. А там это дело воспроизведут — ага, с каменными наковальней и молотом, которые и расколются на хрен при первых же испытаниях. Хрен бы с ними, да только у римских кузнецов ведь сразу же законный вопрос возникнет, почему у этих турдетанских варваров в Оссонобе подобной хрени не происходит. И вот тут-то окромя толстостей в виде водноколёсного привода обратит ихний шпиен внимание и на тонкости — что молот-то с наковальней ни разу не каменные, а вполне себе железные, да ещё и не очень-то похожие на выкованные из сваренного кузнечной сваркой множества маленьких сыродутных железных криц. А оно нам надо — в продвинутой металлургии римлян просвещать? На хрен, на хрен!
Реально примерно полторы больших штукофенных крицы в большой тигель на переплавку идут, а остатки металла собираем для очередной плавки. С первой же — отчего наш царёк так и бесновался — отлили пять малых стальных наковален для обычной ручной ковки, без которой тоже не обойтись. Современного типа, с коническим «рогом» для гибки по дуге и квадратным отверстием для гибки под углом — эти тоже все в Лакобригу вывезем, нехрен тут такими вкусностями римским шпиенам глаза мозолить.
А здесь со следующей плавки отольём наковальни с кувалдометрами попроще, да ещё и следы кузнечной сварки на них изобразим, дабы казались дилетанту из обычных сыродутных криц героически сваренными. Вот такой героический подвиг, которым, как склоняются многие исследователи, и знаменитая Делийская железная колонна в Индии сварганена, пущай повторяют, если решатся на такой труд, и пупок от него не развяжется. Ну, мелкий инструмент типа малых молотов, зубил, пробойников, клещей и напильников с ножовочными полотнами, на которые хватило бы в принципе и маленьких тигельных слитков, полученных известным античному миру архаичным способом, можно и здесь применять. Один хрен он проковываться будет для упрочнения, и следы ковки надёжно замаскируют «неправильное» литьё. Можно использовать возле Оссонобы и нижнебойное водяное колесо, тоже грекам с римлянами известное. Но прятать от них в Лакобриге или маскировать под архаику здесь столько всего приходится, что зло на них берёт! Чтоб им ни дна, ни покрышки, чтоб их тряхануло хорошенько, чтоб у них снова Санторин рванул! Псевдоантичный ампир, как мы давненько уже окрестили всю эту нашу маскировку под античные греко-римские технологии, которые нам приходится имитировать, млять!
На накачание больших воздуходувных мехов для двух штукофенов и для замаскированной под третий штукофен большой тигельной печи хватает, конечно, и этих нижнебойных колёс, но вот ковать рабам приходится врукопашную. Как раз рядом куют литые полуфабрикаты инструментов, а один из самых квалифицированных работяг, вольнонаёмный кузнец из кониевского городка, выполняет специальным зубилом насечку на пока ещё не закалённых заготовках напильников — двойную, крест-накрест, только в Средневековье изобретённого современного типа. Это уж, если судьба римлянам увидеть и слямзить — хрен с ними, не сильно-то это им само по себе производительность повысит. А вот большой машинный напильник, аналогичный машинному ножовочному полотну, я им хрен покажу — обойдутся. Это — только для производства в Лакобриге. Фокус тут в том, что и в реале нормальный фрезерный станок с нормальными фрезами только ближе к середине девятнадцатого века изобретён, хотя пытались безуспешно ещё с Ренессанса, то бишь с практически античной технологической базы. А до того всевозможные плоскости и пазы, где точные размеры и геометрия требовались, по всему промышленно развитому миру высококвалифицированные слесаря напильниками припиливали — пилите, Шура, они золотые. Но исключительно врукопашную напильниками шкрябать — это только тут будем, где лишние глаза с ушами околачиваются, а в Лакобриге и эти слесарные работы по возможности механизируем…
Здесь же всё это — на уровне эдаких безобидных чудачеств богатого местного латифундиста, в силу варварского комплекса неполноценности перед римской культурой помешанного на создании самого передового античного хозяйства — такого, чтоб за него и перед теми означенными римлянами стыдно не было. На это и большая металлургическая мастерская мануфактурного типа направлена, каких в самом Риме ещё единицы, на это же и основная — сельскохозяйственная — часть нацелена. Ещё только ранняя весна, но уже идут в буйный рост зелёные всходы озимой пшеницы, на втором поле после вспашки высаживают привезённые из Италики бобовые, а третье вспахивается под засев яровым ячменем. В самом Риме крестьяне только до двуполья доросли, бобовые на отдельных огородах выращивают, даже не подозревая пока об их способности повышать плодородие почвы под зерновые, и латифундисты римские начинающие недалеко ещё от тех крестьян ушли, а я у себя сразу трёхпольный севооборот ввожу с бобовыми вместо «голого» пара. На винограднике аккуратно отгребают землю, которой на зиму присыпалась корневая часть виноградных кустов, в будущем саду осторожно пропалывают ростки сорняков и рыхлят землю у корней посаженных в прошлом году молодых ещё деревьев. Ещё не по науке, далеко не по науке, Наташку-то ведь только в этот сезон и надеемся из Карфагена сюда вытащить, а без её знаний — какая тут в звизду агрономическая наука? Так, самые общие соображения из случайно услышанного краем уха или вычитанного в прежней жизни и ещё случайнее отложившегося в памяти. Для начала и так сойдёт. В лесу уже пасутся десятка два купленных у италийских колонистов хавроний — небольших и не особо жирных по современным меркам, но таковы же примерно — по словам Васькина — и современные испанские свиньи, окорока которых идут на знаменитый испанский хамон. Раз так — знатоку, надо полагать, виднее. А над всем этим хозяйством господствует возвышающийся на скальном выступе мой «виллозамок», уже наконец в общем и целом достроенный и снаружи похожий исключительно на средневековый замок, а никак не на встроенную в него внутри классическую античную виллу греко-римского типа.
— Иди ты к грёбаный мать! — раздался сзади детский голос, отчего мои бодигарды прыснули в кулаки.
— А ну-ка оба ко мне! — рявкнул я, вызывая на суд и расправу двух купленных ещё зимой пятилетних оболтусов.
— За что это ты так далеко послал Мато? — поинтересовался я у малолетнего сквернослова-веттона.
— Он мне шалабан по голова делал, господин! Зачем делал?!
— Это тебе за шалабан, Мато! — я отвесил его обидчику-ливийцу добротный для его лет подзатыльник, — Ещё раз будешь задирать Кайсара — получишь за это хорошего ремня! Ты понял?
— Понял, господин! — простонал тот, потирая затылок.
— А ты зря хихикаешь, Кайсар! — я отвесил веттону сперва один шалабан по лбу, а потом, подумав, и второй добавил, — А теперь скажи-ка мне сам, за что я тебе сейчас дал эти два шалабана?
— За плохой слово, господин?
— Не за само плохое слово, а за то, что ты выкрикнул его громко, — разжевал я ему, — Ни я, ни другие взрослые не должны слыхать от вас таких слов, и если вам есть за что сказать их друг другу — говорите их так, чтобы их никто больше не слыхал. Это во-первых, и именно за это ты получил от меня свой первый шалабан. А во-вторых — не «к грёбаный мать», а «к гребениматери», оболтус! Если уж ругаешься, так ругайся хотя бы правильно! Вот за это ты получил второй. Понял?
— Понял, господин!
— А теперь подойди-ка ко мне ты, Волний! Если ты младше их — это не значит, что ты вправе прятаться за ними! Почему ты не разобрался с их ссорой сам? — я щёлкнул его по лбу — не со всей дури, конечно, но для него достаточно ощутимо, — И почему ты не бросился ко мне первым, когда я их вызвал, чтобы защитить их от моего наказания? — я добавил ему ещё один такой же щелчок, — Это твои люди, Волний! Ты должен требовать от них порядка и повиновения, но ты же должен их и защищать — даже от меня, если это понадобится. Именно таким должен быть для своих людей настоящий вождь! Ты понял?
— Понял, папа!
Въехав в суть рассказанного Серёгой педагогического эксперимента Юльки, я купил этих двух пацанят, руководствуясь принципом полного незнания ими как родных языков друг друга, так — на момент их покупки — и турдетанского. Сейчас-то они, конечно, и на нём уже способны более-менее понятно изъясняться, но русским владеют заметно лучше — и слов знают больше, и коверкают их меньше, и их появление в компании моего спиногрыза сдвинуло языковый баланс в русскоязычную сторону. В Греции или Риме это не прокатило бы, там раб за человека не считается и веса никакого не имеет, но в Испании другие обычаи. Многие из северных дикарей вообще рабства не знают, а у турдетан рабство носит не общественный, а сугубо личный характер. В смысле, и у турдетан свободный — это свободный, а раб — это раб, но раб он только по отношению к своему хозяину и его семье, а для всех прочих он рабом не является и по обычаю считается условно равным им. Часто ли в Риме встретишь вооружённого раба, если он не гладиатор и не телохранитель богатого хозяина? Большинство даже ножей на поясе не носит, что для Испании попросту немыслимо. Есть в Бетике почти напротив Гадеса такой городок — Гаста. Так там всё население города снизу доверху — рабы турдетанской знати. Сильно это похоже на классическое античное рабство? Так что турдетанский раб, пожалуй, куда ближе к крепостному Средневековья, а в некоторых отношениях и повыше его. На самом деле, конечно, рабское положение учитывается и у турдетан — если бы я не освободил Нирула, хрен отдали бы ему в жёны его невесту, дочь уважаемого в Кордубе человека, но публично попрекать чужого раба его рабским положением у турдетан как-то не заведено. В общем, нет в Испании такой социальной пропасти, как у греков с римлянами. Поэтому и в компании Волния детвора наших вояк даже и не думает шпынять его приятелей-слуг, а воспринимает их как равных членов их мальчишеской стаи. И именно это обстоятельство не только способствует русскоязычности компании, но и удельный вес самого моего наследника в ней повышает, раз для этих двоих он — вожак по определению. Надо только воспитывать его так, чтобы был таковым и по личным качествам…
Нирул тем временем определил по светло-красному цвету застывшего металла, что пора, и рабы по его команде разлбили ломами и кирками верхнюю часть формы, после чего вооружились молотами и начали проковывать ими верх остывающей наковальни, уплотняя металл и придавая ему более ровную плоскую поверхность. Затем, когда металл остыл уже до малинового цвета, его облили из приготовленной заранее бадьи водой, тут же отскочив, дабы не обжечься густым шипящим облаком пара. Тем самым и отливку быстрее охладили, и закалку её будущей рабочей поверхности дали. Потом её, конечно, придётся ещё притереть шероховатой песчаниковой плитой для придания плоскости более точной геометрии, но это уже вопрос скорее общей культуры производства, чем насущной необходимости. И без этих отделочных работ любой античный кузнец обрадовался бы до пускания слюны даже просто вынутой из формы нашей отливке. Ведь не только стальных — даже чугуниевых молотов и наковален в античном Средиземноморье не знают. Куют на каменных, а нередко ещё и каменным молотом, изготовленным по седым технологиям замшелого неолита. Ну, молот-то из кричного железа отковать ещё можно, и потихоньку такие молоты всё-же внедряются, а до таких наковален дело ещё не дошло и дойдёт нескоро. Хрен хватит на хорошую наковальню одной сыродутной крицы, на неё минимум несколько их надо, и загребёшься соединять их кузнечной сваркой, а если и сваришь — сколько металла в окалину успеет уйти? Не Делийская колонна, чай, на которую ради государственного престижа все затраты царская казна оплачивает…
Дальше оставалась уже давно отработанная обыденная рутина, особого моего присмотра не требовавшая, и мы направились на виллу. Миновав опущенный по мирному времени подъёмный мост, мы прошли в ворота, которым для средневекового вида только окованной железом подъёмной решётки не хватало, и лишь за внешним рядом стен стало видно, что достроен «виллозамок» пока только «в общем и целом», то бишь жить и даже наслаждаться комфортом античной виллы в нём можно, но вот полностью законченным его считать пока нельзя. Ещё наращиваются и долго ещё будут постепенно наращиваться в толщину его стены — как внешнего ряда, так и внутреннего. Ну, я ведь уже упоминал, кажется, что и настоящие средневековые замки не враз строились, а зачастую не на одно поколение их достройка затягивалась. Мне это, в отличие от хронически безденежных средневековых землевладельцев, не грозит, но сделать предстоит ещё немало. И это не только фортификации касается. Колодец, например, в подвале донжона сквозь скалу до водоносного слоя уже продолблен и даже цепным водоподъёмником оснащён, а вот нормальный водопровод от водохранилища ещё не проведён. Каналлы отопления в стенах и под полами при строительстве оборудованы, но сама топочная печь ещё до ума не доведена. В принципе-то можно и обыкновенный костёр в ней развести, и система худо-бедно будет работать, но пока-что удобнее обычные для античного мира угольные жаровни. Вся толща внешних стен, как уже сказал, ещё до конца камнем не заполнена — в первую очередь внутренний облицовочный слой возводится, к которому складские помещения пристраиваются. А то ведь иначе просто смешно выходит — уже сейчас мои укрепления для не обладающего осадными машинами противника — вроде тех же лузитан с веттонами — практически неприступны, но запасы разместить пока негде, и взять меня осадой можно как нехрен делать. Естественно, первым делом именно это безобразие и устраняется. Не готовы ещё окончательно и казармы гарнизона. Нет, в современном-то смысле их хоть сейчас уже можно заселять, но кем? Задроченными до состояния зомби пацанами-срочниками разве только? Но мне-то ведь в моём «виллозамке» полноценные бойцы нужны, а полноценный боец в античном мире — это матёрый мужик-профессионал, преимущественно семейный, и такой с семьёй в современного типа казарме, то бишь в бараке по сути дела, жить не будет. Для такого контингента казармы общажного типа нужны, а до этого состояния они ещё не доведены. Не выстроены ещё, конечно, в полную толщину и внутренние стены, окружающие собственно античную часть виллы.