— Не понимаю, о чем вы.
— Точно? Ведь именно ты повела меня в купальни. Ты показала это место. Ты же и хотела меня прикончить, — наседал, повышая голос с каждым словом, чтобы разбить кокон напускного безразличия, вывести из равновесия и обнажить подлинные чувства, за которыми тут же проявится мотив. — Из-за чего? Из-за ревности?
— Да! — глаза заблестели, а пальцы нервно вцепились в поясок фартука. — Я хотела сделать вам больно! Так же, как вы сделали больно мне. Я мечтала отомстить! Разбить ваше сердце. Разрушить жизнь. Забрать у вас все, как вы забрали мою честь, мою любовь и моего ребенка! Вы заставили вытравить плод, пообещав взять в жены сразу после того, как закончите стройку, — она кричала, все еще стоя, как вкопанная, и с дрожащего подбородка срывались крупные капли. — Но я для вас — лишь кукла для утех! Безродная шлюха и нелюдь! Я ненавижу вас! Ненавижу! Ненавижу!!!
— Все, хватит! — из угла вышел Генри с пистолетом наизготовку и положил мохнатую лапищу на хрупкое поникшее плечико. — Я услышал достаточно. Амелин Лирион, ты арестована за покушение на убийство.
Лирион?.. Точно слышал эту фамилию раньше… Господи!
— Но я никогда!.. — эльфийка рванулась так, что верзила едва удержался на ногах, — не хотела вашей смерти!! Слышите?! Никогда!
На шум примчались гвардейцы с мушкетами и рапирами наголо. Горничная свесила голову на грудь и тихо всхлипывала, пока парни вязали руки за спиной.
— В казематы! — гаркнул майор. — Потом обыщите ее комнату, переверните все вверх дном, но найдите улики! И подготовьте камеру для допросов.
— Это лишнее, — поднял ладонь, в суматохе обдумывая события этого безумного утра. — Без моего ведома чтобы и пальцем ее не тронули, ясно!
— Но мы… уже, — бойцы отступили от пленницы, как от прокаженной, и нерешительно переглянулись.
— Я образно! — огрызнулся, жалея, что нельзя заменить дуболомов на других солдат. — Чтобы никаких пыток и прочего насилия, усекли?
— Так точно!
— Головой за нее отвечаете! И не надо тащить в подземелье. Просто заприте в комнате, тут половина этажа свободна.
— Будет исполнено!
Когда конвоиры ушли, вошла лекарь, выглядящая так, словно всю ночь бежала кросс. Глаза потускнели, губы выцвели, а кожа приобрела нездоровый землистый оттенок. Врач в бессилье опустилась на гостевой стул и уронила лицо в ладони.
— Так вот зачем ты просил отвар пустогона. А говорил, от крыс.
— Луис, я…
— Неважно, — она встала и, пошатываясь, побрела к порогу. — Спасибо, что не стал ее мучить.
И без того поганое настроение ухнуло в пропасть. Я хотел поймать заговорщика, а в итоге взял кого-попало, а попутно вытряхнул из шкафа еще свежий и оттого крайне вонючий скелет. И если не приобрел нового врага, то наверняка потерял самого вменяемого союзника. Теперь все стало на свои места: между мной (точнее, Вильямом, а я не желаю делить ни толики ответственности с этим ублюдком) и Амелин была связь — столь же прочная, как связь пикапера с очередной девчонкой из клуба. Не знаю, что он там наплел, но в итоге эльфийка влюбилась, а я… то есть, Стрейн, то есть… Черт!
В затылок словно вогнали ледяной гвоздь. Я обхватил голову и зажмурился до рези, а из глубин чужого мозга всплыл обломок чужой памяти. Отельер сидел на том же самом месте, за окном бушевал ливень, а свечи разгоняли сгустившийся мрак. Горничная на цыпочках протирала пыль с книжных полок, а Вильям неотрывно таращился на округлившуюся попку.
— Deska valkh?
— Ваш эльфийский ужасен, — Амелин хихикнула — тогда улыбка еще не стерлась с задорной живой мордашки. — Вы говорите, как пьяный боцман, а надо — как влюбленный по уши поэт. Не «дэ», а «де-е-е». De-e-eska, — мелодично протянула она. — А когда много согласных подряд, надо не проговаривать каждую, а шелестеть, как листья на ветру.
— Шелестеть? — Стрейн усмехнулся.
— Вот именно!
— Кажется, нужно больше практики. А у твоей мамы совсем нет времени.
— Не только на вас, — милашка погрустнела. — Сначала дралась с орками, теперь — с болезнями.
— Слушай, хватит гонять пыль из угла в угол. Лучше дай мне пару уроков. Этим летом император привезет послов, и я не хочу говорить с ними, как пьяный боцман.
Амелин вновь улыбнулась.
— Ла-а-дно.
— Я поставлю кресло поближе, а ты принеси вино и бокалы.
— Вино? — золотистые бровки спорхнули на лоб.
— Сама сказала — как по уши влюбленный поэт. А такие без вина и шага не ступают.
— Что-то вы задумали, мастер, — игриво произнесла в ответ.
— Только вечер в приятной компании, — он подмигнул.
Пока Вильям выкручивал пробку и разливал напиток, горничная достала из шкафа нужную книгу и открыла на середине. Пожелтевшую от старости бересту сплошь покрывала замысловатая вязь, сплетаясь в похожий на молодые корни узор.
— Подарили на приеме во дворце. Так и не узнал, что это. Сборник стихов?
— Это сказание о человеке со звезд, — с придыханием сказала девушка. — Величайшее достояние моего народа. Подлинная рукопись хранится в королевских покоях и стережется пуще любого короля. Говорят, его написали первые эльфы сотню тысяч лет назад.
— Интересно, — Вильям подался вперед, и их виски почти соприкоснулись. — И кто же он? Бог?
— Да. Один из тех, чьи лики украшают ночной небосклон. Однажды жена его брата ушла к другому, и звездный бог отправился в странствие, чтобы найти истинную любовь.
— И как, справился?
Когда Амелин обернулась к отельеру, на острых скулах алели стыдливые пятнышки.
— У названия этой книги есть более правильный перевод — «Вечный скиталец».
— Вот как? — ладонь как бы невзначай легла на спину. — Выходит, истинной любви нет?
— Есть, — ее ресницы затрепетали, словно крылья бабочки, а теплое дыхание коснулось щеки. — Но искать придется долго. Очень.
— Ну, этому парню легко — он же бог, а значит, бессмертный. И может носиться по мирам, сколько пожелает.
Горничная хохотнула, прикрыв рот ладошкой, и в глазах заплясали озорные искорки.
— Но вот вопрос, — пальцы задвигались, скользя от лопаток все ниже и ниже. — А как он понимает, истинная ли это любовь, или фальшивая. С первого взгляда ведь не раскусишь. А то брат вон женился, а его потом предали. Выходит, ваш скиталец только и занят тем, что бегает от юбки к юбке и проверяет, так сказать, чувства.
— Мастер, вы пошляк! — Амелин хихикнула и хлопнула по плечу. — Нельзя такое говорить — это кощунство!
— И каково наказание? — теперь их лица разделяли полногтя.
— Позор и презрение, — она едва сдерживалась, ворочая языком, точно пьяная. — На веки вечные.
— Но ты же меня не выдашь?
— Нет, мастер… Вас — никогда.
Воспоминание оказалось столь реальным, что я ощутил фисташковый привкус на языке. Вильям рывком пересадил эльфийку на край стола, опрокинув вино на древнюю рукопись, и алые капли наполняли строки, пока губы слились в глубоком, мокром поцелуе. Несколько мгновений сопящей страсти, и хозяин с первого раза разодрал платье от ворота до пупка, обнажив красивую — вся в мать — бледную грудь. Амелин пискнула от неожиданности и попыталась прикрыть прелести лоскутами, но Стрейн навалился сверху, прижал кисти к столу и впился в набухший нежно-розовый сосок.
— Мастер! — в ужасе взмолилась девушка. — Я еще ни с кем не… ах…
— Не дергайся, — отельер елозил сальной мордой промеж грудей. — Дострою эту халупу — и вернусь в столицу с целым обозом золота. Навещу друзей в высоких кабинетах, — слюнявый след протянулся до золотистой поросли на лобке. — Куплю вам с Луис по титулу. И возьму в жены не простую служанку, а пожалованную дворянку.
— П-правда?
— Конечно, — он перевернул ее на живот и сбросил юбку на пол, обнажив крепкие ягодицы — когда каждый день носишь тяжести и поднимаешься по лестницам и стремянкам, отрастет такой орех, о котором благородные бездельницы не смели и мечтать. Похоже, именно поэтому Вильяма так тянуло на горничную, что он буквально задыхался от возбуждения. — Я люблю тебя, Амелин. И хочу всегда быть рядом. Так что расслабься и чуть раздвинь ножки.
— Мастер! — я вздрогнул и завертел головой. — Мастер Стрейн!
Напротив стояла Инга с папкой бумаг, которая уже будто приросла к телу.
— Вы что, спали?
— Нет, — придвинулся ближе к столу, чтобы секретарь не увидела ничего лишнего. — Вам что-то нужно? Накладные, декларации, счета фактуры? Печати, визы, подписи?
— Явилась морская ведьма. Требует вашего ответа.
***
Взял с собой только майора, строго-настрого запретив вмешиваться в разговор. Галлифида же и вовсе пришла одна и стояла по колени в прибое, не решаясь ступить на сушу. В глазах шаманки царила такая грусть и тоска, будто она смотрела на руины родного дома. Впрочем, в понимании грейсы крепость на берегу выглядела еще хуже — по сути, мы разрушили роддом, где ее сородичи вылуплялись на протяжении веков.
— Каково твое слово? — вместо приветствия сказала женщина. — Мир или война?
— Компромисс, — ответил, поклонившись для проформы.
— Что это? Говори проще.
— Это выбор, который принесет пользу обеим сторонам.
— Вы уйдете отсюда навсегда. Это единственный выбор, который мне нужен.
— Не будьте столь суровы, — кисло улыбнулся и развел руки, еще не до конца осознавая, что пытаюсь договориться с лесным пожаром. — Сперва посмотрите на то, что я предлагаю.
— Я вижу, что вы строите новую крепость, — острый коготок указал на снующих у воды мастеровых. Гномы постарались на славу, сложив фундамент и уже приступив к стенам, пока люди разбирали старые кладки и подносили припасы, откуда только могли. — Это глупо и смешно. Вам не устоять против моря.
— Это не крепость, а инкубатор. Утепленный склад, где зародыши созреют немного быстрее. Ваши дети успеют вылупиться до приезда императора, и воевать ни с кем не придется.
— Ты что, хочешь отобрать наши яйца? — Галлифида подалась вперед, и волны вокруг нее вытянулись, как плети. — Заманить в эту коробку и украсть?
— Да нет же! Яйца останутся под вашим присмотром. Приплывайте и живите на берегу. А в инкубаторе их никто не съест и не раздавит, так гораздо безопаснее, чем просто зарывать в песок! Это как роды на дому и роддом с опытными лекарями. Шанс выживания значительно выше.
— Откуда ты знаешь, что яйцам угрожает опасность?
Смотрел передачу про черепах по «Дискавери», блин.
— Всем новорожденным угрожает опасность. Особенно, если их закапывают и уплывают, а дальше как бог на душу пошлет.
— Боги выбирают сильнейших, — ведьма гордо вскинула подбородок. — А слабых забирает песок. Таков закон.
— Послушай… — вздохнул и коснулся виска, подыскивая правильные слова, от которых зависело слишком многое. — Не пытайся доказать, что ты суровая, жестокая и бесчувственная — этакая подводная спартанка. История с Кассием разобьет все это в два счета. Вы, грейсы, умеете любить, и нет на свете более сильного чувства, чем любовь матери к ребенку. Можешь и дальше втирать про богов, выборы, судьбу и готовиться к войне. А можешь пойти на компромисс и не только сохранить жизни, но и приумножить.
Галлифида замолчала, неотрывно глядя в глаза, и чем дольше смотрела, тем ниже опадали водяные хлысты, покуда полностью не сравнялись с пенными шапками.
— Я не поняла и половины того, что ты сказал, человек. Но поняла, что ты говорил от чистого сердца — искренне и честно. Я обсужу твое предложение с сестрами и вернусь завтра в то же время. И принесу последнее слово.
— Спасибо, — утер холодный пот со лба и тряхнул головой. — О большем и просить не смею.
Шаманка растворилась в прибое, а я — выжатый, как лимон, несмотря на благой исход — побрел восвояси, чувствуя, как сгущается туча над суматошной головой. Стрейн и раньше был той еще мразью, а всплывшие факты и необдуманные решения отдалили от меня тех, с кем отношения протекали в относительно позитивном русле. Барко обиделся из-за упреков в расточительстве. Инга — из-за попытки наладить связь с грейсами. Луис — из-за дочери. Амелин и так досталось хуже некуда, а тут еще арест и обвинения. У Нэй, наверное, вообще никогда не вымолю прощения, а Ривер явно не в восторге от того, куда все катится под моим чутким и грамотным руководством. И только Генри дружеских похлопал по плечу и улыбнулся.
— Не переживайте, мастер. Главное — жизнь и здоровье, а остальное приложится.
Приложилось, что называется, на все двести. Окно кабинета ослепительно вспыхнуло, словно внутри взорвалась световая граната, и электрический треск сменился звоном лопнувшего стекла. Вслед за осколками наружу полетели опаленные листы и растрепанные книги — одним словом, я сильно недооценил мощность бомбы. Только теракта еще не хватало…
— Я пойду первым, — Норманн заслонил меня, на ходу вытащив пистолет.
При мне же оружия не было — не рискнул взять на переговоры, чтобы никто не усомнился в мирных намерениях. Как оказалось, зря. Когда вошли, алые плащи уже мелькали на ступенях — гвардейцы перекрыли коридор, направив мушкеты на распахнутые настежь створки. Мусор устилал ковер, но в темноте горела каким-то чудом уцелевшая свечка, однако пламя тонуло в окружающей тьме, не давая ничего рассмотреть. Генри жестом поманил бойцов за собой и уверенно направился во мрак. Я с превеликим удовольствием подождал бы снаружи, но стрелки так сосредоточились на цели, что не догадались меня пропустить, вот и пришлось тоже идти за командиром.
В кабинете царил страшный разгром, книги и документы валялись повсюду вперемешку с одеждой из опрокинутого шкафа и постельным бельем. Но как ни вглядывался, так и не заметил нигде следов огня или иных повреждений — вещи просто сдуло сильнейшим потоком ветра. Но откуда ему взяться в закрытом помещении? Снова магия?
— Прошу прощения за беспорядок, — прозвучал низкий женский голос с прокуренной хрипотцой. — Неотложное дело потребовало неотложных мер.
Щелкнули пальцы, и все подсвечники полыхнули ярким сиянием. В моем кресле, закинув ногу на ногу и царственно возложив руки на подлокотники, сидела незнакомка в черных брюках с красными лампасами, кожаных сапогах до середины бедер и тугом корсете. Длинный багровый шарф свисал с плеч, прикрывая декольте вместе с длинными курчавыми волосами цвета топленого молока, а широкополая шляпа бросала непроглядную тень на лицо.
— Ты еще кто? — майор бесстрашно навел на незваную гостью ствол. — Представься, да поскорее, пока не получила новую дырку.
— Меня зовут Марта Мадрейв, — на стол упал свиток в золотом футляре с большой сургучовой печатью, и бравый вояка тут же опустил оружие, судорожно сглотнул и свесил голову. — Я — старший следователь Цеметрианской Инквизиции. В орден поступило донесение, что в любимой здравнице его императорского величества пустила корни ересь. А именно — порочные сношения с морскими ведьмами.
Она приподняла шляпу обтянутыми перчаткой пальцем и взглянула на меня единственным глазом — темным, как свежий асфальт. Второй — в ореоле бурого ожога — закрывала лошадиная шора на стеганом ремешке. Полные губы расплылись в хищной улыбке — кошка всерьез считала, что мышонок загнан в угол и никуда уже не денется.
— Есть что сказать в оправдание, мастер Стрейн?
Серия 5. Arma verita
— Сперва уточните, о каких именно сношениях идет речь, — встал прямо, руки по швам, стараясь ни мимикой, ни голосом не выдать растущего волнения. — А то понятие, знаете ли, двоякое.
Женщина улыбнулась и подперла голову кулаком, неотрывно сверля душу взглядом.
— Вы правы, — после недолгих раздумий сказала она. — В самом деле двоякое. Но тут, — пальцы похлопали по свитку, — в подробности не вдавались. Так и написали — порочные сношения.
Помня об умении Ривер чуять ложь, выбрал самый правдоподобный ответ.
— Смею вас заверить, госпожа инквизитор, что ничего порочного в наших сношениях нет. Как оказалось, давным-давно грейсы откладывали яйца на этом пляже, и теперь явились снова.
— И что вы с ними сделали?
— Ничего. Они уплыли до того, как гвардейцы добрались до берега.