— Если там есть хоть кто-то, то можете попробовать остановить меня… или присоединяетесь на худой конец! — весело окрикнул окружающее пространство Эрик, обращаясь ко всем и одновременно ни к кому.
В ответ отозвалась лишь дверь, слегка поскрипывая от нового порыва ветра.
— Ну просто лес спасателей! — в той же веселой манере продолжил Эрик. — Нет-нет! Не все сразу ребята… по одному и… да ладно вам! Никто даже не подойдет?
Почему-то этот постановочный диалог по-настоящему веселил Эрика. А, быть может, он просто успокаивал свои нервы или то, что от них осталось.
— Вот из-за таких равнодушных людей, люди и помирают на крышах! В одиночку! — обиженно произнес Эрик, но его улыбка и не думала сходить с лица. — И вообще, у вас на крыше полно окурков. Прибрались бы вы хоть что ли! А вообще, не стоит вам подходить ко мне близко! Ведь я опасный самоубийца! У меня есть ноги и я не побоюсь ими воспользоваться во имя затяжного полета вниз! Так и знайте!
В ответ Эрика встретил лишь легкий шум ветра.
свою маленькую импровизацию и слегка придя в себя, Эрик напоследок начал оглядывать того, состояние которого его давно не интересовало. Эрик Майлз оглядывал самого себя.
Он не представлял, какое выражение лица у него могло быть в этот момент, но со стороны это было самое обычное лицо: голубые глаза, чуть горбатый нос, подбородок с весьма глубокой ямкой и легкая небритость, которая смотрелась слегка нелепо со светлыми отросшими волосами на голове. Тело было тоже вполне обычным и непримечательным (немного худощавым и довольно длинным). Молодежная рубашка белого цвета, простые потертые джинсы, наручные часы и старые кроссовки послужили окончательным заключением описания человека на крыше по имени Эрик Майлз. Таким Эрик и уйдет из этого мира.
«Надеюсь, если это не конец, ТАМ нет дресс-кода», — подумал Эрик, а после в его голове отозвались слова матери из детства: "Все хорошо. Все будет хорошо"
"Ну да, — подумал Эрик, — все будет хорошо, мама", — и сделал последний шаг.
Когда дело касается смерти, тут равны все, и исключений быть не может. Ты можешь быть любого пола, возраста и расы, можешь принадлежать самому различному социальному статусу и оставить в истории след и значимость самой разной величины. Но по-настоящему значимым от тебя останется лишь красное пятно на асфальте. И так будет с каждым, кто состоит из плоти и крови. Почти наверняка можно сказать, что всех этих людей будут помнить. По крайней мере, их будет помнить тот, кто останется отмывать кровь и месиво. И вряд ли такой человек будет вспоминать это событие добрым словом, как и тех, кто стал его причиной.
Падение заняло не так мало времени, как Эрик предполагал (все-таки пятьдесят метров это довольно приличная высота), но, вопреки всеобщему мнению, жизнь так и не пролетела перед глазами. Картинки из прошлой жизни не возникли в памяти Эрика, а самые яркие моменты, будто наоборот, погрузились на самое дно воспоминаний, и припомнить хоть что-либо было почти невозможным. Асфальт становился все отчетливее, и Эрик Майлз решил себя занять дальнейшим его рассмотрением. К слову, много времени это не заняло. А потом вдруг стало совсем темно…
Глава 1: Крик души
Глава 1: Крик души
Забегаловка «Время ленча» была одной из десятка самых обычных забегаловок, которые строились на десятках самых обычных шоссе в десятках самых различных городов по всему миру. Забавно, но именно обычность и непримечательность подобных заведений делает их в некотором смысле особенными. Они могут смело относиться к тому разряду вещей, что можно заметить буквально везде и всюду.
Так, например, в любом городе мира вы сможете увидеть человека, который, подойдя к двери с надписью «закрыто», непременно дернет за дверную ручку. Нет, этот человек, конечно же, не глуп и достаточно образован для того, чтобы распознать, что именно написано на двери и даже понять, что смысл данных слов имеет к нему самое прямое отношение. Но все же, вы почему-то точно знаете, что этот человек попытается, несмотря ни на что… он ПОПЫТАЕТСЯ открыть находившуюся перед ним дверь. Кто не рискует, тот не пьет шампанского или же не открывает запертые двери! Вернувшись к моменту, когда кульминация еще не наступила, вы сможете наблюдать за зачатками попытки стать взломщиком дверей номер один! Этот самый человек, исходя из извивающейся позы и нерешительного и детского интереса, выражающегося в его глазах все сильнее и сильнее, даст вам окончательную уверенность в том, что произойдет через несколько секунд. Накал страстей все ближе, эмоции на пределе, и… он дергает за дверную ручку! Что? Надпись? Ну, на заборе тоже много написано (и большинство из этого, откровенно говоря, ложь и клевета, а то, что правда, то правда до ужаса нецензурная). И все же проводить подобные манипуляции с закрытыми дверями лишним не будет. Исключительно чтобы убедиться в ее закрытости и ничего больше.
Или, к примеру, стоите вы на остановке и вдруг понимаете, что в своих вечных делах и заботах совершенно потерялись во времени и вам смертельно необходимо узнать, который сейчас час. К сожалению, ни часов, ни телефона при вас нет, но, о счастье, буквально в паре метров от себя вы видите человека, как раз вглядывающегося в свой Ролекс на руке! И вот вы уже стоите возле него и в надежде утолить свой интерес, спрашиваете, сколько же сейчас времени? И что делает ваш собеседник в следующее мгновенье? Именно! Вместо ответа он автоматически смотрит на свой Ролекс! Опять! Несмотря на то, что еще пару секунд назад его глаза сверлили взглядом часы усерднее бура и более сосредоточенно, чем хищник, выслеживающий свою добычу.
Самое удивительное, что таких случаев полно и происходят они всюду и со всеми! Они становятся настолько обыденными, что в конечном итоге являются неотъемлемой частью человеческого общества. Это часть человеческой жизни. И вот, проезжая около забегаловки «Время ленча», вы невольно улыбаетесь, потому как это то, что вы так ждали встретить в подобном месте, и то, что почему-то вам кажется забавным. Спроси, что именно вас так веселит в этой ситуации, вы бы никак не смогли этого объяснить. Просто так должно было быть и никак иначе. Это уже нечто большее, чем просто явление. Это что-то внутри нас. Что-то, что объединяет нас и этот мир.
Внутри «Время ленча» из местного убранства оказался слегка липкий пол, пятна на котором, должно быть, имели историю векового происхождения. Потрепанные вентиляторы на потолке явно знавали лучшие дни. Казалось бы, лопасти этих вентиляторов способны крутиться только благодаря божьей силе. Cтолы и диваны были окрашены в привычный для подобных заведений красно-желтый оттенок, не сильно броский и создающий атмосферу уюта. Прибитый в углу возле кофейной стойки телевизор считал долгом одарять каждый второй канал мигающей рябью. Наверное, он мог себе позволить этого не делать, однако, дабы соответствовать общему виду этого заведения, приходилось идти на некоторые жертвы.
В целом, тут было уютно. По крайней мере, так бы сказал каждый проверяющий из санэпидемстанции, если бы за пару минут до проверки хозяин забегаловки одарил бы его самой простодушной улыбкой, отведя подальше от людских глаз, и более весомым презентом, которые обычно кладут в конверт (если подобное заведение вообще могло позволить себе хоть какие-то презенты).
Посетителей, не считая группы разнорабочих, местных завсегдатаев, на мятые доллары которых «Время ленча» все еще держался, было совсем немного. Но именно от них, от любителей поработать на складах и потягать пару-тройку мешков с цементом и исходил основной шум (не считая скворчания масла на сковородках, звук которых доносился из кухни до каждого столика без исключения). Шум разнорабочих не позволял забегаловке утонуть в собственной тишине, а потому к их разговору прислушиваться не приходилось. Напоминая сломанное радио, громкость которого можно было регулировать лишь перекрикиванием этого самого источника звука, отчетливо слышалось каждое их слово (и заодно каждый плевок рассказчиков, шмыганье носом и фирменная отрыжка). Столик простых работяг стал эпицентром важнейших разговоров, из которых слышалось что-то вроде:
— Ну и в общем останавливаюсь я около этой крошки и говорю ей, мол, две штуки, детка, и твои ноги из вертикального положения примут горизонтальное. Ха, прям так и сказал. И знаете, что она мне ответила?
Оставшаяся группка, как две капли воды одинаковых брутальных мужиков в сальных белых футболках и грязных оранжевых комбинезонах издали нечто невнятное, что на их языке, несомненно, служило, чем-то вроде «че?», а самый смышленый даже сумел внятно произнести конкретное «что?».
— А она мне заявляет: «Для тебя только десятка!» А это больше на целые восемь штук! На целых восемь, ради перепихона с какой-то шлюхой! Не, ну прикинь?
— Да ладно?! — издал кто-то из слушателей, явно удивленный таким поворотом сюжета больше всех остальных.
— Что, удивлен? — спросил главный рассказчик, на лице которого одновременно отображалась ухмылка и злоба.
— Да, — раздалось в ответ, — удивлен, что ты умеешь считать!
А дальше под всеобщий хохот и пускание пара из ноздрей со стороны униженного рассказчика забегаловка «Время ленча» продолжала свое существование. Она словно бы напрямую говорила о том, что такие случаи здесь в норме и так было всегда, а потому грех жаловаться. Бывает и хуже.
Количество оставшихся посетителей смог бы сосчитать любой человек на пальцах одной руки, даже если бы это был плотник со стажем. К слову, посетителей было всего трое. Пожилая пара, мирно обедающая тушенными овощами с рыбным филе и запивая все это зеленым чаем, расположилась прямо у кофейной стойки. Располагались на столе пожилой пары и парочка тостов, а так же небольшая миска, наполненная малиновым джемом. Заботливая старушка медленно размазывала ножом джем по тостам так, словно занималась этим всю жизнь и, казалось, даже возраст не в силах был отобрать у нее этот навык. Ее пожилой супруг мирно почитывал газету, периодически щурясь и перечитывая некоторые предложения несколько раз. Иногда он выглядывал из-под страниц и по-детски отправлял своей жене воздушный поцелуй. Со стороны это казалось довольно мило.
А ближе у окна, поодаль от основной массы посетителей, сидел и вовсе ничем не приметный господин. Настолько неприметный, что его решительно никто и не думал замечать. И если бы кто-то очень постарался, огляделся бы вокруг и просверлил бы взглядом каждое место у окна, то все, что он смог бы увидеть, это разводы на оконных стеклах и не самую прелестную погоду за ними. Официант, каждый раз проходя мимо столика, за которым сидел "неприметный гоcподин", окидывал гостя таким взглядом, будто бы перед ним находилось совершенно пустое пространство, в котором на мгновение что-то промелькнуло. Любая попытка разглядеть что-то более или менее оформленное приводила лишь к раздражению и болью в глазах. А потому, так и не уловив чьего-либо присутствия за столиком, официант, замешкавшись, возвращался обратно за кофейную стойку из раза в раз.
Это был своего рода успех. Успех, который перемешивался с мыслями, что ничего удивительного, однако, не произошло, ведь принцип занимаемой "неприметным господином" должности сам по себе олицетворял незаметность. Более того, если бы что-то в этом устоявшемся механизме круто изменилось, то "неприметный господин" был бы одним из первых, кто по-настоящему удивился бы, если бы конечно он умел удивляться и испытывать что-либо вообще. Но если бы все же умел, то, несомненно, удивление было бы первейшим из всех чувств. Звали этого господина очень просто. Вестник. Вестник Смерти.
Пустым взглядом (а другого его взгляда еще не удавалось наблюдать никому… по крайней мере, за последние пару тысяч лет) Вестник Смерти смотрел в окно. Однако будет более правильным сказать, что Вестник Смерти смотрел СКВОЗЬ окно, ибо умение концентрировать внимание на чем-то определенном у него отсутствовало с самого первого дня появления на этом свете. И на любом другом тоже. Тем временем отражение Вестника Смерти существовало в реальном времени, а потому оно занималось единственным, что умело — невольно рассматривало своего хозяина.
На первый взгляд Вестник Смерти не имел определенного возраста, а потому, смотря на него можно было бы сказать, что перед тобой стоит либо очень хорошо сохранившийся мужчина, либо чересчур взрослый юноша (уместны оба варианта). Можно было бы назвать любое число и, скорее всего, озвучив число вслух, с возрастом Вестника Смерти (или просто Вестника) вы бы не прогадали. На бледном лице Вестника были высечены такие элементы, как острый нос, глубоко посаженные глаза и тонкие губы, макушку головы украшали короткие как ночь черные волосы. Он был одет в темно-серый костюм-тройку с расстегнутой пуговицей на пиджаке и узорчатый зеленый галстук. Цвет этого галстука был настолько ярким, что, казалось, от него исходит змеиное шипение. Узоры имели картину немигающего змеиного взгляда, словно ждущего подходящего момента, чтобы выскочить и вцепиться вам в шею. Со стороны Вестник казался самым спокойным и уверенным в себе представителем человеческого рода. А если быть точнее — НЕчеловеческого.
Предположение о том, что родители его не любили, судя по выбранному ими имени для своего драгоценного чада, ошибочно. По крайней мере, если вам удалось бы об этом спросить самого Вестника и получить ответ, вы бы узнали, что родителей у Вестника не было (хотя был создатель). Вестник никогда не рождался. Но он был именно ТЕМ и олицетворял именно ТО, что приходило на ум каждому, кто слышал имя этого загадочного создания. Вестник извещал людей о смерти. А если точнее, то всех живых существ.
В обязанности Вестника входил не только пункт «ошарашить» подобной новостью очередного беднягу, к которому он заявлялся, но и какое-то время сопровождать его в дальнейшем путешествии сквозь миры и пространства. Путь был для всех индивидуальный. Даже придя за душой простой гусеницы все происходило по протоколу и по всей строгости законов о смерти. Отличия заключались лишь в том, что гусеница перемен в своей жизни (и тому, что будет после нее) осознать не могла. Но ведь так даже лучше! Ни банальных речей о втором шансе, ни бесконечных слез и истерик о том, что там, на земле, остались голодные жена с тремя детьми. Ничего подобного. Для переживаний не было возможности и, если быть честным до конца, мозгов.
«Щёлк», и ты уже спокойно прогуливаешься в сопровождении того, кто и организовал эту самую прогулку, пусть даже и забрав при этом жизнь. Куда теперь деваться? Прогулка есть прогулка. Прогулка без спешки и без лишней суеты (что говорило о том, что у тех же гусениц вопрос воспитания поставлен на более серьезном уровне, нежели у людей). И хотя Вестник не мог оценить подобной привилегии, свою работу он знал и выполнял исправно.
В данный момент Вестник, оторвав взгляд от окна, позволил себе то, что может позволить Вестник Смерти в перерыве между изъятиями душ из тел — смотрел, как работают другие, а точнее, как зарабатывает на хлеб телепередача «Двуликая медаль», которую показывало местное подобие телевизора в «Время ленча». В нижнем правом углу телепередачи, мелким шрифтом красовалась надпись: "программа идет в повторе"
— Значит, вы утверждаете, что религия — это регресс современного общества? — громко и с наигранным артистизмом произнес ведущий «Двуликой медали» Джеймс Грувер. Ведущий, который, казалось, не расставался со своим малиновым пиджаком и бабочкой кисло-желтого цвета в горох даже во время сна.
Заявление под всеобщий пристальный взгляд зрителей студии было обращено к одному из гостей — знаменитому астрофизику и не менее знаменитому научному деятелю Артуру Фросту.
— Регресс — не совсем правильное слово, Джим, — принялся поправлять ведущего Артур. — Я бы сказал, это пережиток прошлого. Причем весьма печальный. Я не стану напоминать, как много было пролито больше крови и сколько человеческих жизней было унесено религиозными войнами, но как человека науки меня оскорбляет вовсе не это.
— Даже так!? И что же именно вас оскорбляет, Артур? — незамедлительно принялся расспрашивать Джим, обращаясь к астрофизику и одновременно следя за реакцией зрителей в зале.