Накормивший меня человек ещё что то говорил, то громко, то совсем еле слышно, но я мало чего разбирал из его слов. Моя голова упорно клонилась на бок, пытаясь завалиться на траву. Сопротивляться сил не хватало. Да и, что я мог противопоставить закулисному сговору её, с объевшимся каши, желудком? Локтевой сустав? Ну так это, даже несмешно.
— Товарищ! Просыпайтесь! — громко кричал мне в правое ухо противный, визгливый женский голос. — Вас, наверное, уже потеряли. Скоро обед, а вы всё спите у нас!
Я с трудом разомкнул слипшиеся веки. Перед глазами всё та же трава, тот же самый психопат муравей. Опять гад упорно тащит чего то и снова прямиком в мою сторону. А вокруг тишина. Приснилось, что ли?
— Ну я же вижу, вы проснулись! — снова взвизгнуло над ухом. — Вставайте! Сколько можно лежать? Мы уже устали вас обходить.
Не показалось. Орут. Надо подыматься. Кто то действительно, стоя за спиной, упорно оплёвывает мою правую часть лица, не обращая внимания на элементарные приличия. Противно же. Ну, что за люди? Можно же, как то по другому разбудить. Подымался медленно, тело затекло, шея так и вовсе отказывалась разгибаться. Если бы не руки, по прежнему работавшие безотказно, мне ещё долго бы выговаривали про моё безответственное поведение.
— Ну чего, выспался? — спросил знакомый мужской голос.
Был он грубее и басистее, но теплоты в нём чувствовалось больше, чем в женском. Бывает же такое.
— Да, хорошо придавил — улыбнувшись приветливому лицу кашевара, добродушно ответил я.
— Обедать будешь? У нас, как раз супчик подоспел — поступило мне неожиданное предложение всё от того же, сердобольного мужчины.
На фоне предложений от плюющейся бабы, между прочим страшной, как атомная война, это выглядело словно луч солнца в ненастную погоду. Не удивительно, что на лице моём, самостоятельно образовалась широченная улыбка, дающая ответ без лишних слов.
— Ну, тогда двигайся ближе — усмехнулся мужчина. — Налью.
За обедом умеренно работал ложкой, налегая на, казавшийся всем остальным зачерствевшим, ароматный, чёрный хлеб. Мысли, обуявшие голову перед завтраком, успешно отгонял изучением плавающих в супе крупинок, разных по размеру, форме и содержанию. Возможно, очередное халявное кормление так и закончилось бы для меня серо, и буднично, не надумай я скрасить унылое поглядывание в миску, изучением лиц людей, сидевших напротив и по бокам. Первый же, пристальный, взгляд на физиономию будившей меня женщины, принёс колоссальное открытие, заставившее меня на время прекратить процесс жевания, местами, действительно, сильно затвердевшего хлеба. Рано постаревшая тётка, с красным, обветренным, веснушчатым лицом, уткнулась им в миску и медленно ковыряя там ложкой, тихо, не открывая рта, говорила обо мне:
— Свалился на нашу голову. Вовремя не отвадишь, так и будет ходить. Весь отпуск испортит. А Коля, тоже хорош. Ну, нравится тебе спасать малолеток от дурных компаний, так занимайся, никто же не против, но только на работе. Там, хотя бы, за это деньги платят.
Я вскользь взглянул на окружающих. Все спокойно работают с супом и бровью не поведут, в ответ на нелицеприятные высказывания их соседки, в мой адрес. Почти машинально посмотрел в сторону мужчины, которого назвали Колей. Он тоже сидит молча и с аппетитом уплетает собственную стряпню. Нет, ошибаюсь. Молча только на первый взгляд. Присмотревшись замечаю, что человек тоже бубнит, чего то себе под нос.
— Чего Катька привязалась к парню? Видно же сразу, за компанию пил. Да и не может он пить по настоящему, из спорта пробкой бы вылетел. Надо будет поговорить с ним по душам — улавливаю я, часть его длинной фразы.
Повернул голову к следующему персонажу. Им оказалась моложавая женщина, исподлобья поглядывающая на меня изучающим взглядом. Губы её застыли в небрежной ухмылке, не шевелятся, но я снова слышу её слабый, ласковый голосок.
— А мальчик симпатичный. Надо будет с ним пообщаться. Время ещё есть наладить контакт. А, что? Я же не женить его на себе собираюсь, а так, немного развлечься. И на кой чёрт я этого Борьку с собой позвала?
Краснея, сглотнул всё ещё вязкую слюну и попытался улыбнуться женщине, с глазами азартной кошки. В ответ получил не менее милую гримасу и новую порцию тихого, любовного бреда. Не нравиться мне всё это. Нет, лёгкий флирт меня не смущает, а вот остальное. Не могут люди говорить с закрытыми ртами. Не приспособлен у нас для такого счастья речевой аппарат. Или они не люди? Да, вроде бы, ничем от меня не отличаются. Голова, руки, ноги, жрать хотят, точно так же, как я. Ну, может быть самую малость поменьше, но этот недостаток всегда легко устранить. Не покормить три дня и всё, будут хавать не обращая внимания на этикет и содержание. Стоп, а с чего это я решил, что проблемы с ними? Не у меня ли появились отклонения со здоровьем? Ну, допустим с той же самой головой. Неспроста же она болела, словно расколотый орех. Может у меня начальная стадия шизофрении, или ещё хуже, какая нибудь зараза прицепилась, передающаяся не половым путём? А, человек ли я сам? Насколько знаю, нормальные люди чужие мысли читать не умеют. Со мной же происходит именно это, о чём сейчас говорю. Не соседи по обеденному столу, болтают не известным науке способом, а я, каким то странным образом слышу всё, что твориться у них в головах. Медленно поднялся, продолжая держать в руках миску и огромный кусок недоеденного хлеба. Вспомнив, что посуда не моя, снова присел и аккуратно поставил её на пожухлую травку.
— Спасибо за угощение. Всё было очень вкусно — проговорил без интонации, в очередной раз вставая и немного подумав, сообщил: — Пойду, пожалуй.
— Ну, раз наелся — глядя на меня снизу вверх, за всех ответил Коля.
— Да, спасибо. Не лезет больше — поблагодарил я его, персонально.
— Будет надобность, не стесняйся, заходи — предложил мне, всё тот же, очень добрый человек.
— Непременно — вежливо ответил я и скорым шагом направился к воде.
Освежиться мне сейчас не помешает. А ещё, есть у меня большое желание побыть одному и на досуге поразмышлять, раз уж голова заработала в полную силу, над всем непонятным и странным, что приключилось со мной за последние дни.
ГЛАВА 2
Жарко, но не душно. Спасает ветер, гоняющий барашки и приносящий прохладу от неокончательно прогревшейся, солёной воды. Медленно дожевал остатки чёрствого хлеба, якобы случайно прихваченного с чужого стола, помыл руки, сполоснул посвежевшее лицо. Стянув с себя безразмерную майку, соорудил на голове что то вроде чалмы. Закатал короткие брюки, доставшееся мне по случаю и одним махом скинув тряпичную обувь, сделал несколько решительных шагов вперёд. Зашёл в море примерно по колено, отыскал несильно скользкий камень, почти наполовину торчащий из воды, присел на него, огляделся и… И всё. Размышлять и думать о личной жизни моментально перехотелось. Ну, что изменится в моём положении прямо сейчас, если я вдруг сумею до чего то достучаться. Надо быть честным — ничего. Да и до чего можно достучаться, когда из самого сокровенного вспомнил только собственное имя, а те же отчество, фамилию, возраст, родных и прочие мелочи, имеющиеся у каждого нормального человека, смыло из головы словно огромной волной. Знаю, что должны они быть, но какие именно у меня, вспомнить не могу. О чём вообще можно рассуждать, когда я даже не представляю, как выглядет моё, местами поцарапанное, лицо. Догадываюсь, что оно симпатичное, кое кто об этом намекнул, ненавязчиво и еле слышно, но до какой степени, хоть убей не знаю.
— Да, невесело — отозвался я простыми словами, на ноющую, тупую внутреннюю боль.
А если посмотреть на ситуацию с другой стороны, то не такая она и бесперспективная. Сижу я на море, загараю, сыт, почти здоров, ногами болтаю в прохладной воде. Что может быть лучше? Подумаешь, память забарахлила. Желудок вон тоже, поначалу, как себя вёл. Но потом отпился, избавился от лишних накоплений и ожил. Не сразу и может не до самого конца, но двигается то он в верном направлении. Так и с головой будет. Надо только нагружать её мыслями постепенно, без желания вспомнить всё здесь и сейчас, и всё встанет на место. «Быстро только кошки родятся» — вдруг всплыла в мозгах очередная хрень, позволившая тут же принять правильное решение.
— Да пошло оно всё! — срывая с головы майку, крикнул я в меру штормившему морю и отчаянно бросился, на встречу ему.
Заплыл далеко, сил хватило. Дыхание у меня тяжёлое, но ровное, а это значит, что ещё не всё потеряно. Былую форму легко смогу восстановить. Вспомнить бы только, какая она была раньше и, где меня так быстро плавать научили, тогда бы было проще двигаться вперёд. Лежу на спине, отдыхаю и снова копаюсь в себе. Закрываю глаза и пытаюсь предствить какое у меня лицо. Знаю, что нос не картошкой и губы не ниткой, есть брови, ресницы, глаза и на макушке короткий ёжик густых, но неизвестных по цвету, волос. Частности, как у всех, но общая картина всё равно не складывается. Примерил на себя чужие лица, сегодня виденные мной. Нет, ничего достойного не вижу. Все пресные, в морщинах, у некоторых лысина на голове. Такого мне не надо. Ладно, пускай пока останется прежним — размытым и мутным пятном, с неясными краями. С таким похожу, с меня не убудет. Нырнул. Под водой умело развернулся, снова показался над водой и уверенными движениями погрёб поближе к суше. На первый раз хватит, начинаю уставать.
На камни выполз на подрагивающих ногах, но довольным и счастливым. Подобрал майку, растёрся. Вода действительно неокончательно прогрелась. Глазами отыскал место поровнее, дотопал до него и завалился на отъевшийся живот, с наслаждением впитывая им жар от прогретой на солнце гальки.
Нужные мысли пришли сами собой, а методику оценки своего незавидного положения, придумал на ходу. Для начала сгруппировал все «не», которых, к сожалению, оказалось в избытке. К примеру, я обсолютно не помню, каким образом оказался на берегу, как долго валялся на нём голым. Почти ничего не знаю о себе. Имя у меня красивое и это уже кое что, но его одного очень мало, чтобы вновь зажить старой жизнью. Была же такая у меня. С остальным ещё хуже. Всплывают рваные, кусочные воспоминания, о матери, отце, о каком то городе, высоких зданиях, о детском саде, почему то о синем горшке, об учёбе, причём в двух, разных местах. Помимо букв, прямо сейчас, обнаружил трудности с цифрами. Точно такие же. Знаю о них, помню о возможных действиях с ними, но попытка воспроизвести чего то мысленно или при помощи руки и камня, потерпела кровавое фиаско. Без толка сжимал острый булыжник с такой силой, корябая им по плоскому, что даже не заметил, как он до крови впился в мою ладонь. О чём ещё не помню? Наверное, о многом. Но знания об этом, наверняка, придут чуть позже, примерно так же, как и облегчение с животом. И, что сказать? Хреново, но не на столько критично, чтобы унывать. Не всё же я забыл, кое что знаю. Да, с «килькой» был косяк, но остальное: вода, еда, растительность, предметы быта — подвластны мне. Без букв и цифр, допустим, проживу, а вот забудь я, что такое каша или не дай бог, чем жажду утолить… И сколько бы тогда, здесь протянул? Вот то то и оно. Ещё, что в плюсе? Голоса чужие слышу. Да, есть у меня недостаток такой, который, всё же, больше плюс, чем минус. Не знаю как, но чувствую, что штука эта не совсем плохая и главное, неизвестна она никому. А плаваю, как. Ну, это просто песня. А кроме этого, я ещё могу…
— Молодой человек — прервал мои размышления, незнакомый голос. — Не желаете в шахматы сыграть?
Да, что за чёрт! Вот, только начал вспоминать и думать о хорошем, и снова всплыло, разное… Открыл глаза и повернулся. Странно, не было же рядом никого? А тут стоит. Ну, это ж надо, такой настрой и всё коту под хвост. Сажусь и прикрываю глаз ладонью. Мужчина средних лет и рост такой же. Одет почти, как я и выглядит культурно.
— В ша-хматы? Сыграть? — вытаскивая из памяти непонятное слово, певуче спрашиваю в ответ.
— В шахматы — передразнил меня незнакомец и тряхнул пару раз странной коробкой, крепко сидящей в его сильных руках.
— Ах, в шахматы — так и не сообразив, о чём идёт речь, закивал я головой. — Нет, спасибо. Я не умею.
— Это даже лучше, что не умеете! — обрадовался мужчина и без приглашения сел напротив меня. — За десять минут я обучу вас не хитрым премудростям, а потом мы доставим друг другу массу положительных эмоций, плавно переходящих в море удовольствия.
— Что вы имеете ввиду? — насторожился я от его последних слов, уловив внутри себя какую то неясную нервозность.
— Всё очень просто. Вы получаете знания, а я соперника, не имеющего ни единого шанса меня обыграть.
— А-а, вы в этом смысле — успокоился я. — Ну что ж, давайте сыграем, в ваши шахматы. Почему бы и нет. Знания мне, сейчас, пригодятся.
— Виктор Иванович — получив согласие на обучение, представился мужчина и протянул вперёд ладонь.
— Антон — отрекомендовался я, схватив её своей.
Играть в шахматы мне не понравилось. Игра скучная и мало интересная. Нет, в самом начале было ещё ничего. Я жадно впитывал в себя незнакомые слова, запоминал красивые фигуры. Узнал о цифрах, от одного до восьми. Понял, что не имею понятия о времени, о странных буквах, нарисованных чёрной краской на деревянной доске. О чужеродности последних, кстати, так прямо и заявил собеседнику, ещё до начала игры.
— А это, что за закорючки стоят и для чего они тут — ткнул я пальцем в противоположную от цифр сторону, плоской коробки.
— Антон, вы что, меня разыгрываете? — с нескрываемым подозрением поглядывая в мои, быстро моргающие глаза, спросил мужчина и тут же пояснил: — Это же буквы из английского алфавита. Неужели вы сталкиваетесь с ними впервые?
Промолчал, нервно дёрнув плечами. Легко смеяться над человеком, хорошо помнящим только последние два дня. Расставили фигуры, постепенно перешли к игре и, как высказался мой новый знакомый, к форменному издевательству над личностью. Узнав двадцать минут назад, если верить, ощущениям Виктора Ивановича, что такое: король, ферзь, ладья, слон, конь и пешка, а главное поняв, как ими ставить шах и мат, я, в первой же партии, указал моему добровольному учителю его законное место, в длинной иерархии шахматистов. Легко и почти непринуждённо помог оппоненту понять, как выглядит настоящий мат, ровно на двадцать седьмом ходу вяло текущей игры, по подсчётам всё того же, более образованного мужчины. В последующих пяти, конечный результат ниших с ним молчаливых сражений, также не изменился. Хотя, как заявил Виктор Иванович и они прошли в упорной, и бескомпромиссной борьбе. Ну, ему виднее. По окончании мыслительного марафона, поверженный мной соперник выглядел подавленным и расстроенным, но вместе с тем он был и сильно поражён моими скромными способностями, правда верить в мою искренность отказывался на отрез.
— Антон — говорил он мне. — Сознайтесь. Вы меня разыграли? Никогда не поверю, чтобы человек, впервые севший за шахматную доску, смог бы обыграть шахматиста с таким стажем, как у меня.
— Виктор Иванович — возмущался я. — Да, как бы я мог себе такое позволить? И мыслей таких не держал.
— Ну, тогда я совсем ничего не понимаю. Либо у вас дар, равный самому Алёхину, либо…
— Нет и нет. Можете меня считать кем угодно, но я вас не обманываю — прервал его я. — А главное, зачем мне это нужно?
Мы сыграли ещё пять партий, потратив на них немного больше времени, чем на предыдущие. Соперник решил взять меня измором, но и это ему не помогло. Напротив, чем дольше мы играли, те увереннее чувствовал себя я. Самые первые выигрывал с помощью способности читать чужие мысли, до этого времени казавшейся мне опасной и не очень нужной, а последние почти не пользовался ей. Моя голова работала, как никогда легко и быстро. Не прилагая больших усилий, просчитывал в уме такое количество всевозможных комбинаций, что порой самому казалось — я настоящий вундеркинд. А последние три играл почти не глядя на доску, возвращался к ней лишь для того, чтобы передвинуть одну из фигур. Приелось. Когда же и они были закончены, сказал обозлённому, на весь белый свет, сопернику, своё категоричное «нет», сославшись на невозможность уделить ему и пяти минут своего драгоценного времени, правда клятвенно пообещав, что встречусь с ним завтра, и, возможно, даже прямо с утра.