Кусков Евгений Сергеевич
Вымирание
День первый
24 октября, воскресенье
По загородной трассе двигался серебристый "Москвич-2140SL". На лобовом стекле отражались деревья, растущие по обе стороны дороги. Ещё недавно они радовали глаз красивым золотисто-красным цветом листвы, но период обманчивого буйства красок как всегда закончился слишком быстро, сменившись упадком. Первые отголоски грядущей зимы неумолимо превращали пышные кроны деревьев в мрачные остовы, чёрными шпилями утыкающиеся в хмурое пасмурное небо. И хотя сегодня тучи, словно вняв людям, не желающим провести воскресенье под монотонный стук капель дождя, рассеялись, явив взорам почти по-летнему голубой небосвод, промозглый воздух не оставлял сомнений, что тёплый сезон остался позади.
Стрелка спидометра слегка покачивалась у цифры "90". Трасса была свободна, и попутные машины поминутно обгоняли "Москвич". Сидящий за рулём Леонид Сутурин провожал их отрешённым взглядом.
Это был мужчина тридцати пяти лет, среднего роста. Телосложение выдавало пренебрежительное отношение к спорту - особенно живот, выделяющийся сильнее, чем хотелось бы его обладателю (и всё же не дотягивающий до "звания" пивного хотя бы потому, что Леонид не пил вовсе). Чёрные волосы были уже не просто тронуты, а оглажены сединой - равномерно и пока не слишком усердно. Непримечательное лицо можно было назвать и привлекательным в обычный день, когда мужчина следил за собой. Сейчас же в глаза бросалась щетина на бледной от природы коже и круги под распухшими глазами.
Леонид внимательно смотрел по сторонам, выбирая подходящее место. Взгляд то и дело поневоле смещался на коробку на соседнем сиденье, своей формой и особенно чёрным цветом напоминающую миниатюрный гроб. От истины это сравнение было совсем недалеко.
Заметив впереди то, что искал, мужчина плавно снизил скорость и остановил машину.
Он смотрел на отходящую от трассы грунтовую дорогу, скрывающуюся в лесу. Её состояние удручало - по сути, это была колея, оставленная полноприводными грузовиками и заполненная грязной водой. О том, чтобы попытаться форсировать её на легковой машине не стоило и думать; разве что попробовать проехать прямо по траве. Поразмыслив, мужчина отказался от этого варианта.
В целом же место показалось ему подходящим.
Сутурин заглушил двигатель и вышел наружу, вздрогнув от прикосновений прохладного воздуха. Обойдя автомобиль, он открыл переднюю пассажирскую дверь и осторожно взял с сиденья коробку. Положив её на капот, он запер машину и откинул крышку багажника. Леонид, относящийся к своему "Москвичу" с почти маниакальной бережностью, старался не ездить зимой - тем не менее, на всякий случай всегда возил с собой лопату. И сейчас самое время ей воспользоваться.
Мимо с гулом проезжали другие автомобили. Надеясь, что никто не обратит на него внимания, мужчина зажал коробку подмышкой, свободной рукой взял лопату и направился по дороге прочь от трассы. По пути он оглянулся на "Москвич", поблескивающий почти не увядшей краской в ярком свете солнца.
"Просто машина на обочине. Мало ли, что приспичило водителю", - сказал он себе и двинулся дальше.
Чтобы не увязать в грязи, Леониду приходилось идти в стороне от колеи по пожухлой траве, проваливаясь в неприятно мягкую землю. Он задумался, есть ли здесь змеи. Наверняка, только сезон неподходящий. Мужчина внимательно смотрел, куда ступает - пускай сейчас жизнь и казалась ему безрадостной, рисковать ею он не хотел.
Зайдя за поворот и убедившись, что трасса почти скрылась за стволами деревьев (а летом буйная растительность ещё надёжнее спрячет это место от ненужных глаз), Сутурин сошёл с дороги и на несколько метров углубился в лес. Выбрав небольшой свободный пятачок, он аккуратно положил коробку рядом с собой и, с шумом выдохнув, воткнул лопату в землю.
Копать оказалось непросто - переплетающиеся корни активно препятствовали вторжению в свой укромный мир. После пары минут работы раздался треск, и деревянная ручка инструмента сломалась. Леонид с досадой отбросил её и продолжил копать оставшимся черенком.
От первоначальной идеи вырыть могилу глубиной хотя бы полметра пришлось отказаться. Мужчина ограничился ямой достаточного размера, чтобы в неё поместился "гроб" - плюс сантиметров десять почвы сверху. Отложив черенок, Сутурин взял коробку и, заботливо огладив, почувствовал ком в горле. Сжав зубы, он положил её в яму и сразу же принялся засыпать землёй. Обратный процесс шёл быстрее, и скоро мужчина поднялся с колен, глядя на результат своих действий.
Пускай могила получилась и не такая глубокая, как он хотел, в остальном она устраивала его - практически полное отсутствие холмика вселяло надежду, что никто не потревожит её. По этой же причине Леонид не стал оставлять никаких памятных знаков, даже насечек на стволе ближайшего дерева. Он хотел, чтобы это место как можно быстрее приняло свой окончательный вид, и ничто не указывало на захоронение.
Стоя над потревоженной землёй, мужчина услышал нечто, похожее на шипение вырывающегося из повреждённой трубы пара. Продлившись несколько секунд, шум резко прервался.
Леонид удивлённо посмотрел по сторонам. Это точно не было шелестом листвы, к тому же ветер едва чувствовался. Горячему источнику тем более неоткуда здесь взяться.
Так и не увидев ничего подозрительного, мужчина собрался идти к машине, когда шипение раздалось снова. Заинтригованный (и в глубине души обрадованный возможностью отвлечься от тягостных мыслей), Сутурин углубился в лес. Преодолев с десяток метров, он вышел на поляну размером с пришкольную спортивную площадку.
Раньше это был ничем не примечательный участок леса. Теперь же его покрывал слой блестящей грязи серо-стального цвета, а деревья оказались вывернуты неизвестной силой и безвольно повалились на своих более удачливых соседей. Леонид увидел, что их корни покрыты тем же веществом и предположил, что растительность убила какая-то болезнь или, может, химикат.
В очередной раз повторилось шипение. Одновременно с этим режущим слух звуком вся поляна плавно стала оседать, будто проваливаясь в образовавшуюся под поверхностью полость.
Сутурин отскочил.
Какой бы газ ни вырывался из недр, он не имел ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Мужчина лишь почувствовал, как его овеяло воздушным потоком. Отбежав в сторону, он укрылся за одним из стволов, гадая, свидетелем чего стал и чем оно ему грозит. Так или иначе, он это вдохнул.
Когда всё стихло, Леонид выглянул и увидел, что поляна приобрела форму неглубокой воронки - и уже снова начала вздыматься.
Он ждал следующего выброса, с некоторым удивлением осознавая, что не чувствует страха перед непонятным и, возможно, опасным явлением. С помощью часов мужчина решил выяснить, сколько времени потребуется поляне для "вдоха". Зачем ему это понадобилось, он не собирался отвечать даже самому себе.
Чуть меньше минуты - и послышалось громкое шипение. И так раз за разом, с неизменным постоянством.
Ничего более не происходило, и зародившийся интерес угас. Вернулись мысли о случившемся ночью, и Леонид, помрачнев, направился прочь от странного места. Проходя мимо могилы, он бросил на неё ещё один, последний взгляд и быстрым шагом вернулся к машине. Багажник открывать не пришлось - сломанную лопату мужчина предпочёл оставить в лесу.
Отъезжая, он посмотрел в зеркало заднего обзора на удаляющуюся грунтовую дорогу и со всей отчётливостью понял, что это конец истории. Их истории.
Всё. Больше ничего не будет.
Борясь с подступившими слезами, Сутурин заставлял себя думать о поляне, строил предположения о происходящем, причинах и возможных последствиях.
Мысли о том, чтобы кому-нибудь сообщить об увиденном, он не придал должного значения.
* * *
Даже те, кто любил Зареченск, не могли отрицать, что это заурядный город, каких бесчисленное множество и в Приморском крае, и по всей стране (а с некоторых пор и за её пересмотренными пределами). Всего тридцать тысяч жителей, дома преимущественно панельные, стандартного советского проекта, перемежающиеся такими же невыразительными магазинами; по окраинам - одноэтажные постройки и натуральное хозяйство. Мрачные государственные учреждения, три предприятия легкой промышленности (фабрики по производству трикотажной одежды, фурнитуры и стеклянной тары), пара больниц, несколько школ, суетливый рынок, единственный кинотеатр с не блещущим оригинальностью названием "Победа", монументальное здание Дома Культуры с прилагающимся наполовину заброшенным парком и центральная площадь с обязательным памятником Владимиру Ильичу Ленину. Река, огибающая город и способствовавшая в своё время появлению его названия, давно была загрязнена, что не мешало местным жителям купаться в её мутных водах. Относительную значимость Зареченску придавала проходящая через него Транссибирская железная дорога.
С приходом новых времён, окончательно утвердившихся после недавних событий в Москве, город постепенно начал приходить в упадок. И в советское время он не мог похвастать обильными влияниями извне, теперь же фактически встал на путь самоокупаемости, что означало сокращение до минимума всех "лишних" затрат. В результате и без того не идеальные дороги и не блистающие чистотой здания с каждым годом становились всё хуже и хуже. Кое-где жители сами объединялись и совместными усилиями наводили порядок, но таких мест было гораздо меньше, чем запущенных. Вера в светлое будущее сменилась изрядно приукрашенными воспоминаниями о светлом прошлом.
Михаил Афанасьев прожил здесь всю свою жизнь. При этом, видя и понимая, что происходит с Зареченском, он не очень по этому поводу переживал. Симпатичный молодой парень, высокий, спортивный, с короткой стрижкой и усами, без которых уже давно не представлял свой облик, он справил двадцать девятый день рождения несколько недель назад - в тот день, когда по Белому дому был открыт танковый огонь. В своих мечтах Михаил видел как минимум Владивосток, а лучше Хабаровск или даже Москву. Главное - уехать отсюда, из забытой богом и властью дыры, где нет никаких перспектив, кроме полунищенского существования.
Частью разума парень понимал, что слишком категоричен в своих суждениях. Несомненно, большие города предоставляют большие возможности - только найдёт ли он себя там, имея лишь образование электрика? Если действительно взяться за осуществление своей мечты и устроиться достойную работу, то нужно получить высшее образование, а Михаил вовсе не горел желанием снова возвращаться за парту.
Эти мысли всегда выводили парня из себя, вторгаясь в его уютный мирок подобно назойливым комарам через окно, приоткрытое для притока спасительной прохлады.
Был и ещё один камень, тянущий на дно. Семья Афанасьева, продержавшись пять лет, распалась год назад. И чёрт бы с ней - Наташку он всё равно никогда не любил, в отличие от её тела... но есть Костя. Сын. Пожалуй, единственный человек из так называемых родственников, который ему небезразличен. Михаил детей не любил и всерьёз опасался, что так же будет относиться и к собственному ребёнку. Однако стоило в первый раз взять его на руки, и он влюбился в сына. Парнишка рос активным и любознательным, но мать-паникёрша не позволяла ему практически ничего, что, по её бабским представлениям, могло навредить "дорогому Костеньке" (Михаила передёрнуло при одном воспоминании об этой фразе и особенно голосе, которым её произносила Наташка). То есть, никаких лазаний по интересным любому мальчугану местам, никаких долгих прогулок с друзьями, даже никакого сидения перед телевизором с джойстиком от приставки в руках - проще перечислить то, что можно. Ага, в школу ходить, а потом сразу - что ты! - домой. Михаил, помня, каким был сам, и видя, что Костя ненамного от него отличается, очень хотел бы помочь пацану, но, увы - суд предпочёл оставить сына с матерью. Отдельные свидания с отцом коренным образом ситуацию переломить не могли, да и заканчивались обычно очередной руганью с Наташкой.
Афанасьев с ненавистью понимал, что ничего не может изменить, а ждать, когда парню исполнится восемнадцать, он не собирался. Всё равно к тому моменту влияние матери сделает из него типичного маменькиного сынка, вызывающего презрение как у других мужчин, так и (притом в гораздо большей степени) у женщин. Предпосылки уже появились. Самое главное, что свою ошибку Наташка не признает ни-ко-гда.
Михаил крепче сжал руль видавшего виды служебного универсала "Волга" ГАЗ-24-02 белого цвета, а потом втолкнул кассету в магнитолу, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Группа "Мираж" неизменно радовала парня (хотя он в душе понимал, что от настоящего искусства эта музыка так же далека, как Волжский автозавод от "Дженерал моторс"). Он сделал громче, наслаждаясь композицией "Море грёз".
Через несколько минут музыку пришлось выключить, потому что Михаил добрался до нужного места. "Волга" остановилась у ворот в высокой ограде из белого кирпича, окружающей двухэтажный дом.
"Только колючей проволоки не хватает", - подумал парень, нажимая кнопку звонка.
Дожидаясь, пока ему откроют, Афанасьев присел на край капота тарахтящего на холостых оборотах автомобиля и посмотрел на часы.
"Почти десять утра. Если не будет никаких задержек, то уже минут через двадцать - двадцать пять я освобожусь", - заключил он.
Вызов рутинный - ложные срабатывания сигнализации. Михаил работал в компании, занимающейся установкой и обслуживанием охранных систем, и сталкивался с подобным чуть ли не каждую неделю. Как водится, дефекты дают о себе знать глубокой ночью, что неизменно вызывает яркие эмоции у хозяев. Особенно в данном случае - в таком жилище обычным пролетариям делать нечего. Об этом Афанасьев знал не понаслышке - именно он занимался установкой здесь сигнализации и запомнил презрительное отношение к себе со стороны "больших людей". Поэтому он не горел желанием тратить воскресное утро на выслушивание уничижительных замечаний в свой адрес. С другой стороны, если сбой действительно его упущение, то он хотел всё исправить. Ответственно относиться к работе парень приучился, ещё когда был рядовым электриком на местной трикотажной фабрике.
Наконец, ворота открылись, и вышел уже знакомый Михаилу хозяин дома.
"Ещё не обзавёлся слугой, сэр-герр?" - подумал Афанасьев, глядя на холёного мужчину, который даже в обычной рубашке и брюках выглядел, как пассажир с заднего сиденья директорской "Волги". Конечно, в гараже у этого "товарища" стояло нечто куда более импозантное - "Ниссан Цедрик", большой, чёрный и блестящий, как вынырнувшая на поверхность подводная лодка. А в спальне наверняка ещё безмятежно нежилась жена, будто сошедшая с обложки глянцевого журнала.
Сам дом или, как его называл хозяин, коттедж, построенный из белого кирпича (красным были обрамлены окна и двери), айсбергом возвышался над окружающими его лачугами. Михаил подумал, что недалеко то время, когда подобные "дворцы" заполонят всю улицу. Всего-то и нужно потерпеть, пока проживающие здесь старики отдадут богу душу.
А, может, и ждать не придётся.
- Наконец-то вы приехали, - сказал хозяин дома, всем своим видом давая понять, что пятнадцать минут, за которые Афанасьев собрался, взял машину и прибыл на место, преодолев большую часть города, непозволительно большой срок.