И всё же ради интереса попробовал. Успешно избавив владельца от хлопот с новенькой "Самарой", Проценко осознал, что это именно та работа, которая ему нужна. Ненормированная, ночная (он после аварии стал ненавидеть жизнерадостный солнечный свет) и, если так можно выразиться, уединённая. Наконец, приносящая неплохие деньги.
Испытывал ли он угрызения совести? Нет. Как и радости. Только удовлетворение от выполненной работы.
Сегодняшнее задание не стало исключением. Анатолий намеревался перегнать "Тойоту" на "базу", где ею займутся другие люди, а затем отправиться домой и просидеть у телевизора до рассвета.
* * *
Если бы у Михаила Афанасьева спросили, какой звук он ненавидит больше всего на свете, он бы без колебаний назвал звонок будильника. Причём независимо от того, сводящий ли это с ума "дребезг" советских аппаратов или нежные трели импортных аналогов. Порой парень просыпался незадолго до запланированной минуты пробуждения и терпеливо ждал момента, когда проклятые часы напомнят, что не он хозяин своей жизни - с тем, чтобы оборвать звон через полсекунды после его начала.
Нащупав кнопку отбоя, Михаил с силой нажал на неё, опрокинув будильник, и с трудом разлепил веки.
- Который час? - услышал он сонный женский голос над своим ухом и повернул голову.
Дольше, чем ему хотелось бы, Афанасьев пытался вызвать из памяти имя девушки, лежащей рядом с ним. Евгения. Его всегда забавляли такие универсальные имена; при этом он бы ни за что не стал назвать ими своих детей.
Ещё некоторое время потребовалось лениво выкарабкивающемуся из алкогольной трясины мозгу, чтобы воссоздать события минувшего вечера. Частично - многое, похоже, утеряно безвозвратно.
День Михаил провёл вовсе не с Жанной, как планировал - она отказалась от встречи, сославшись на "те самые дни". Поскольку то же самое она сказала и неделей раньше, он пришёл к единственному верному выводу и вычеркнул её из своей записной книжки. В обед встретился с другом и до семи часов они вместе медленно, но верно напивались. Всего лишь пивом, поэтому неудивительно, что Михаилу захотелось продолжения. Товарищ идею не поддержал, а вот Афанасьев завалился в один из баров, где и встретил Евгению, одну из своих любовниц, с которой расстался около полугода назад. Время сгладило неприятные впечатления о ссоре, положившей конец их отношениям, а алкоголь позволил снова увидеть привлекательные стороны друг друга.
Михаил мало помнил о происходившем ночью, и ему оставалось лишь надеяться, что он не забыл воспользоваться презервативом. Ну или, на худой конец, что Евгения позаботилась о предохранении сама - уж ей-то нежелательная беременность тем более ни к чему.
- Так сколько времени? - повторила свой вопрос девушка.
Афанасьев поднял уронённый будильник и посмотрел на циферблат.
- Пятнадцать минут девятого.
- Чёрт, мне же на работу надо... - простонала она и прижала ладонь ко лбу.
- Не тебе одной, - бросил Михаил и встал с всклокоченной постели.
Его одежда была разбросана по всей комнате. Натянув нижнее бельё, он принялся за рубашку и остановился, глядя на Евгению. Она продолжала лежать с закрытыми глазами.
- Эй, ты чего, опять заснула? - громко произнёс он. - Вставай-вставай, выходные закончились.
- Ненавижу утро! - сказала она, медленно приподнимаясь.
Михаил тоже чувствовал себя паршиво, однако болезненный вид девушки всё равно озадачил его.
- Ты не приболела, случайно? - спросил он.
- Не знаю. Башка трещит, я вся разбитая... - Евгения, наконец, посмотрела на него: - Ты чем меня напоил вчера?
- А вот этого не надо! - поднял указательный палец парень. - Мы пили вместе. И я ничего тебе не подсыпал. Зачем мне это? Мы не впервые в одной постели оказались.
Девушка покачала головой.
- Что тогда?
- Перебрала. Мы оба перебрали, - продолжая одеваться, ответил Афанасьев.
- Не знаю... Такого со мной ещё не бывало.
- Прими "Цитрамон".
- Хоть больничный бери, - сказала Евгения и улыбнулась: - Можно я останусь у тебя сегодня?
- Слушай, - Михаил присел рядом с ней, - мы хорошо провели время, спасибо тебе. Но - это всё. У тебя своя жизнь, у меня своя. А теперь пора уходить.
Девушка помрачнела и, больше ничего не говоря, встала с кровати.
Афанасьеву показалось, что для этого ей пришлось приложить немало усилий.
* * *
Когда Михаил и Евгения вышли из квартиры, часы показывали без двадцати девять. Девушка была мрачна и неразговорчива - лишь тень самой себя из минувшего вечера. Парню ситуация нравилась не больше, чем ей, но он не сомневался, что поступает правильно. Он не верил во вторую попытку. И зачем вообще всё усложнять? Они оба получили ночью то, что хотели - и точка. Если же планы Евгении не заканчивались плотскими утехами, она может винить только себя за самонадеянность.
Афанасьев подвёз её к месту работы - благо это было по пути. Когда девушка выбиралась из машины, кряхтя, словно недавно разменяла седьмой десяток, Михаил снова спросил:
- Ты точно в порядке?
- Справлюсь, - последовал короткий ответ.
То ли специально, то ли действительно не справившись с тугим замком, Евгения не смогла плотно закрыть дверь. Парню пришлось перегнуться через салон и сделать это самому. Посмотрев вслед девушке, он сказал себе, что она взрослый человек и сама знает, нужна ли ей помощь.
Не избавившись полностью от смутной тревоги, он погнал "Волгу" на окраину города (такая вот ирония - живёт в центре, а работает на периферии, в отличие от подавляющего большинства). Михаил понимал, что в его крови ещё достаточно алкоголя, чтобы нарваться на крупные неприятности с ГАИ, поэтому старался выбирать окольные пути.
Несмотря на задержку, он остановил машину рядом с конторой за пять минут до начала рабочего дня.
"Ещё успею воды купить. И сигарет", - подумал Афанасьев, вылезая из салона.
Направившись к магазину, единственному в этом захолустном районе, он только сейчас обратил внимание на одну странность.
Люди вокруг выглядели все, как один, мрачно и угрюмо. В общем-то, в этом не было ничего необычного - как ещё должны выглядеть рядовые работяги ранним утром в понедельник? Или, если уж на то пошло, как вообще должны выглядеть жители этой страны в свете последних событий? Не прошло и месяца, как танки открыли огонь по Белому дому на потеху зрителям CNN, уровень жизни стремительно падал... Оставалось только гадать, какое ещё "представление" устроят власти.
И всё же выражение лиц окружающих озадачило Михаила. Это не просто свидетельства недосыпания или ставшего нормой пессимизма - это болезненность. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, отрешённый взгляд... И никто не пытался заговорить друг с другом, даже не смотрел никуда, кроме как себе под ноги.
Открыв дверь магазина, Афанасьев оглянулся на улицу и заметил ещё кое-что.
Сегодня утром народу на улицах определённо было меньше, чем обычно.
"Чёрт, наверное, Женька права - мы вчера напились какой-то дряни. Теперь вот бред всякий в голову лезет", - нашёл единственное логичное объяснение парень и прошёл в торговый зал.
Здесь находилось всего несколько покупателей. Большинство - у кассы, где мрачная продавщица отпускала им товар. Остальные смотрели на витрины с таким видом, будто на дворе снова 1990-й, и кроме чёртового маргарина и одной палки наполовину протухшей колбасы ничего нет.
Михаил занял место в небольшой очереди и, терпеливо дожидаясь, отвлекал себя размышлениями о том, что лучше: много денег и мало товара, как при Горбачёве - или наоборот, как сейчас?
- Чего вам? - бросила продавщица, вернув его в реальность.
Афанасьев никогда не мог представить эту женщину молодой. Он бы скорее поверил, что она уже родилась такой - бесформенной стокилограммовой бабой неопределённого возраста (где-то между тридцатью и семьюдесятью, точнее трудно сказать), нежели что она когда-то была юной и хотя бы чуть-чуть - самую малость - привлекательной.
- Бутылку минералки и пачку "Примы", - ответил Михаил, надеясь, что мысли не отражаются на его лице.
- И всё? - переспросила она.
"Нет, ещё вашу очаровательную крокодилью улыбку", - про себя добавил он, вслух сказав:
- Всё.
Женщина отошла от кассы.
Парень достал бумажник и, опустив голову, принялся отсчитывать мелочь.
Раздался громкий звон разбившегося стекла.
Михаил вздрогнул и, чертыхнувшись, посмотрел на продавщицу, всерьёз опасаясь, что выскажет всё по поводу её неловкости.
Она лежала на полу. Минеральная вода пузырилась среди осколков бутылки.
- Эй! Что...
Он не договорил, краем глаза заметив движение в торговом зале. Резко обернувшись, Афанасьев увидел, как остальные покупатели тоже повалились без чувств и замерли в нелепых позах, словно игрушки с севшими батарейками.
- Какого чёрта? - парень подскочил к ближайшему из них, пожилому мужчине, и потряс его за плечо. - Что с вами? Очнитесь!
Никакой реакции не последовало. Голова деда болталась без малейшего сопротивления.
На улице послышался нарастающий шум. Через мутное стекло витрины Михаил увидел ревущий самосвал ЗИЛ-130, пронёсшийся мимо магазина. Спустя несколько секунд раздался грохот и скрежет металла. Следом показались ещё две машины. ВАЗ-2106 медленно катился вперёд, дёргаясь, как в лихорадке - его размякшего водителя удерживал на сиденье только ремень безопасности. Едва автомобиль окончательно остановился, заглохнув посреди проезжей части, в него сзади, даже не пытаясь притормозить, врезался Иж-"каблук".
Клокотание вырывающегося из треснувшего радиатора пара осталось единственным звуком.
Афанасьев выскочил на улицу.
Все люди в поле зрения неподвижно лежали на земле.
* * *
Леонид опасался, что будет плохо спать ночью, а он чертовски не любил идти на работу не выспавшимся. Гнетущее состояние, когда тебя раздражает всё вокруг и совершенно не хочется ни с кем перебрасываться даже мимолётными репликами, для человека его профессии неприемлемо. Однако он заснул почти сразу, как лёг в постель и не размыкал глаз до самого утра. И пускай первой его мыслью по пробуждению стало воспоминание об умершем коте, мужчина с облегчением осознал, что вполне может сосредоточиться на работе.
Он подумал, что это естественная защитная реакция, помогающая человеку оправиться от потери. В зрелом возрасте он испытывал подобное впервые. О смерти своей бабушки, когда ему было семь лет, Сутурин помнил факты, а не эмоции. Куда больше он переживал развод родителей.
Наскоро позавтракав, Леонид отправился на работу.
По пути он обратил внимание, что горожане непривычно хмуры, а улицы полупустынны - меньше как пешеходов, так и машин. Когда же он добрался до школы, сомнения только усилились. Учащиеся, как всегда, заполоняли коридоры перед началом первого урока, но их тоже было меньше обычного.
И они странно себя вели.
Ни громких разговоров, ни беготни, ни мелких стычек. Все, как один, понуро брели к своим классам с таким видом, словно каждому влепили по двойке в четверти.
В учительской ситуация ненамного отличалась. Коллеги сдержанно здоровались с Леонидом, в том числе улыбчивая преподавательница английского языка, которая, хотя и была замужем, всегда смотрела на Сутурина с интересом. Сегодня же она лишь мрачно кивнула на его бодрое (пожалуй, чересчур бодрое) приветствие. С удивлением Сутурин подумал, что у него настроение лучше, чем у окружающих, а разве не должно быть наоборот? На осторожные вопросы он получал примерно одинаковые ответы: "Голова болит...", "Плохо...", "Не до тебя".
Тем не менее, занятия начались по расписанию, и Леонид, становящийся после входа в здание школы Леонидом Фёдоровичем, прошёл в класс.
Примерно треть детей отсутствовала, а остальные проявляли вялый интерес к его словам. Даже примерные отличники.
"Не иначе, какой-нибудь вирус бушует. Для гриппа рановато, но кто знает?" - подумал мужчина.
Он невольно вспомнил о странной поляне в лесу за городом - как и о своём нежелании распространяться о ней. При этом сам Сутурин чувствовал себя нормально.
Завершив первый урок, он надеялся, что последующие будут не настолько унылы. Увы - второй, уже с другим классом, ничем не отличался. Снова неполная численность, снова отсутствие заинтересованности (и вроде бы эти ребята выглядят ещё хуже предыдущих).
У мужчины возникло ощущение, что происходящее не реальность, а сон. Далеко не приятный. Он проработал в этой школе больше пяти лет, нередко становился предметом насмешек учащихся (как и большинство учителей), наблюдал, как с каждым годом дети становятся всё непослушнее и равнодушнее к знаниям - но никогда ещё не чувствовал страха. Не неуверенной боязни совершить ошибку, которая сопровождала его в первые месяцы преподавания, а животного страха перед неизвестной опасностью.
"На перемене пойду прямо к директору и попробую с ним переговорить - не могу же я один видеть, что происходит, в конце концов!" - подумал Леонид и, окинув класс как можно более воодушевлённым взором, произнёс:
- Итак, ребята, тема нашего сегодняшнего занятия - Чёрное море. Однако прежде, чем углубиться в неё, я считаю, мы просто обязаны вспомнить об одном знаковом событии. О кораблекрушении, которое вошло в историю не столько из-за количества погибших, сколько из-за причин. Случилось это не так давно. Вы, конечно, тогда были совсем юны, но наверняка слышали или читали об этом. Уверен, кто-нибудь из вас уже догадался, о чём я. Да?
Сутурин быстро переводил взгляд с одного учащегося на другого. Лишь пятеро смотрели на него; остальные предпочли уткнуться в свои тетради и учебники. Стало очевидным, что ждать ответа бессмысленно.
- Смирнова! - обратился Леонид к сидящей на первой парте девочке, которая хотя бы пыталась делать вид, что ей интересно. Вариант почти беспроигрышный: скромница и отличница (в последние годы такой тип встречался всё реже). - Может быть, ты скажешь нам, о каком корабле я веду речь?
Ученица неохотно и как будто с немалым трудом поднялась и посмотрела прямо в глаза Сутурину. У него неприятно засосало под ложечкой - взгляд девочки был затуманенным, отрешённым. Почти десять секунд она пыталась выудить ответ из своей памяти, в итоге тихо произнеся:
- "Титаник"?
Леонид неуверенно улыбнулся. Если бы она сказала "Не знаю", он бы ещё понял. Но ТАК ошибиться Смирнова просто не могла. Мог Тихонов, могла Давыдова - но не Смирнова. Он бросил взгляд на часы, неожиданно остро захотев отпустить всех пораньше.
Переборов себя, мужчина хмыкнул:
- Нет. Я говорю об "Адмирале Нахимове".
Девочка нахмурилась. Сутурин решил, что больше не будет задавать вопросы и ограничится монологом.
- Садись, Смирнова, - сказал он. От него не ускользнуло, с каким облегчением она опустилась на сиденье парты. - Всё же я уверен, что вы слышали историю этого корабля. А если и нет, она достаточно интересна и познавательна.
Леонид посмотрел на окно. Отличная погода, почти как вчера: яркое солнце, голубое небо, не холодно. Как здорово было бы оказаться сейчас где-нибудь на природе, подальше от города.
От людей.
Он заговорил на удивление спокойным голосом:
- В океанах за всю историю мореплавания затонуло бесчисленное множество судов, и эта катастрофа не стала чем-то экстраординарным - в отличие от того же "Титаника".
Сутурин покосился на Смирнову и, вздохнув, продолжил:
- Собственно, у этих крушений есть сходство - ключевое, я бы сказал. Самонадеянность. В обоих случаях трагедии произошли из-за стечения многих обстоятельств, которые по отдельности не могли привести суда к гибели. И объединяющим фактором стала именно, повторюсь, самонадеянность.
Леонид нарочно старался выбирать слова так, как если бы выступал перед аудиторией, наполненной серьёзными взрослыми людьми, а не в классе средней школы. Он рассчитывал, что вызовет если не интерес, то удивление хотя бы у одного из учащихся. Но пока - ничего, никакой реакции. Даже те, кто смотрел на него, похоже, совершенно не вникали.