Первому сыну, Льву, достался, как водится, великокняжеский удел - Стреженский. Второму, Мудрому - Каяло-Брежицкий. Дошла очередь до Смирнонрава. Он должен был получить город Стреженск-Полуденный, и его Приморский Удел. Но Светлый так сказал: "Раз ты, Смирнонрав, так полюбился твоим Засемьдырцам, а они - тебе, то и в удел тебе даю Засемьдырск со всей его землей"
Князь не простил сыну и на смертном ложе ни его непослушания, ни прочих ссор. Но Смирнонрав, если и обиделся, то сердце скрепил, и ни словом отца не упрекнул. Принял и поблагодарил за честь. Лишь после того, как Светлый скончался, и его погребальный костер догорел, и тризну отпировали, то Смирнонрав уехал в свое владение. Приморский Удел и стол в Стреженске-Полуденном принял четвертый Светлого сын, Тур.
- Проводили, стало быть, Светлого - сказал Пила.
- Да, проводили. - ответил Рассветник - На этом и кончилась история о двух князьях.
4. БОЛЬШАЯ БЕДА ВЕПРЯ
Между тем солнце дошло уже до середины пути от полудня к закату, а пятеро всадников о четырех конях, миновав лес и молоднячную опушку, выбрались на ровное место, к берегу реки Песчанки. Отсюда до Новой Дубравы оставалось меньше, чем пол-перехода. Напились, напоили коней, и двинулись, прибавив шагу. Скоро слева подвернула и дорога, что вела к самым закатным воротам города.
Те места, где простиралась теперь Дубравская область, ратаи населяли со стародавних времен, еще с тех, когда еще не было ни Стреженска, ни его князей, а сами ратаи еще не осели по всему множеству земель, от полночных дремучих лесов до Синего Моря на полудне, и от Захребетья до Дикого Поля. У общин, живших окрест, тогда был обычай - решать обо всем сообща на советах старейшин. Встречались они для разговоров на широкой поляне в дубовой роще, что стояла особняком посреди равнины на границе родовых владений. После на этом месте построили главный город области, и назвали Дубравой - в память об этих древних собраниях мудрецов. Потом, когда страна уже подчинилась великим князьям, к стреженским владениям присоединились на полудне от Дубравы - Приморский Удел, а на полуночи - Красногорская Земля. Тогда через дубравскую землю прошли два торговой пути - один из Стреженска в Захребетье и закатные страны, другой - от полуночи к Морю. На пересечении тех путей скоро выросла и разбогатела новая столица края, получившеая имя в честь прежней столицы - Новая Дубрава.
Дубовая стена с восьмиугольными островерхими башнями стояла на высоком валу окруженном рвом. По мостику через ров ниже закатных ворот прохаживался, переваливаясь с ноги на ногу молодой боярин. Одной рукой он оттягивал книзу поясок, другой то почесывал взъерошенную голову, то потирал лицо, то просто болтал взад-вперед. Взгляд его, обращенный к земле, внимательно наблюдал за облачками пыли из-под шаркающих шагов. Поблизости, под навесом, из жердей и притащенного откуда-то рогожного полотнища, прятались от солнца полулежа-полусидя еще двое. Тут же лежало кучей оружие и остатки обеда на низкой широкой колоде.
Проезжающих сегодня видимо было мало. Сторожей никто не беспокоил, и те двое под пологом успели достаточно разомлеть, когда Пила и его спутники приблизились к мосту. Часовому пришлось присвистнуть, чтобы отдыхавшие очнулись, вскочили на ноги и, вооружившись, перегородили мостик.
- Кто такие? Из гор? - спросил один, видимо поставленный старшим.
- Жадина, здорово! - вместо ответа крикнул ему Пила.
- Пила, ты что ли? - удивился привратник.
- Я! А ты что, боярином стал?
- Стал, как видишь!
Жадина перебрался из городища в Новую Дубраву пару лет назад. Пила хотя и бывал с тех пор в городе, но с земляком там, видимо, разминался. Зато время от времени кто-нибудь из горюченцев рассказывал, что встречал Жадину, перебивавшегося в Новой Дубраве всякой случайной работой.
- Слушай, Жадина! У нас дело к тебе тогда. Краюха мой в город не заезжал?
- Краюха? Да нет, не видели.
- А стоите давно здесь? - спросил Рассветник.
- В полдень прежних сменили.
- А от вас когда он уехал? - спросил Пилу Рассветник.
- Да наверное, пораньше теперешнего времени... Сутки получается, или чуть больше...
- Плохо. Надо всех опросить, кто стоял вчера с вечера. И не одни ворота в городе... Хотя он мог и незамеченным пробраться...
- Слышь, Пила, а что это Краюха в город незамеченным пробирается? - Спросил любопытно Жадина, и вдруг засмеялся, обнажив редкий частокол зубов - Воровать, что ли?
- Ты вот, что, парень: Не смейся, а поди-ка сюда. - сказал Коршун. Он поманил Жадину рукой, и когда тот приблизился, то снял с шеи и показал ему серебряную бляху. На бляхе были выбиты пешие воины в тесном строю, за щитами, и развернутый над ними широкий стяг.
- Дай-ка посмотрю... - сказал Жадина, внимательно поглядев, и протянул руку.
- Так смотри! - ответил Коршун.
Жадина посмотрел недовольно на Коршуна, но руку опустил, потом снова перевел взгляд на предъявленный ему предмет и стал глядеть еще сосредоточеннее.
- Это чего? - спросил он наконец.
- "Это чего"! - так злобно рявкнул разъяренный Коршун, что Жадина попятился, и спотыкнувшись, чуть было не свалился на землю. - Ты, ляда лесного богатырь чумазый! Пугало вместо тебя на мосту поставить, и то будет больше толку! Ты до войны, вижу, только боярских гусей гонял на речку, а когда все в горы ушли, тогда и ты пригодился - ворон здесь считать! А ну шустри бегом к начальнику, да доложи, что приехали от воеводы Барса по государственному делу!
- Да расспроси на обратном пути, кто и какие знаки чеканит своим доверенным, чтоб больше глаза не пучить зря и не чевокать! - крикнул он уже вслед утекающему стражу, забывшему от испуга, что не ему, старшему на посту, надо было бежать докладывать, а послать помощника. Впрочем, когда Жадину об этом спросил начальник караулов, то он быстро выкрутился - сказал, что раз дело государственной важности, то и доверить никому он не мог, и наказывать его не стали.
Пила же при этом подумал, что вчера дважды разные люди назывались ему княжескими слугами, а он ни знака, ни какого-то еще доказательства спросить ни у кого не догадался.
Пока Жадина спешил выполнять неожиданное поручение, Рассветник и Клинок решали, как быть дальше.
Серебряную пластинку Коршун получил от Барса. Называлась она "дело" и означала, что ее предъявитель действует по поручению главного воеводы. Поэтому Коршуну были обязаны содействовать все подданные стреженского князя. По его требованию в Новой Дубраве могли бы устроить большую облаву, но это друзья посчитали слишком опасным: злыдень, почуяв угрозу, мог запросто "сбросить кожу" да еще не раз, убить при том несколько человек и пропасть неизвестно в чьем обличии. Надо было действовать осторожнее.
- Так он что, может вас увидеть? - спросил Пила.
- Конечно может. - ответил Коршун.
- А обряд тогда зачем?
- Не все ты понял, как надо. Обряд от колдовского взора укрывает, но человеческие-то глаза у него тоже на месте. Еще и помощники у него в городе могут быть. Будет шум в городе - сразу заметит.
- Могут ли злыдень и его люди следить за воротами? - спросил Вепрь.
- Нет, это навряд ли. - ответил Рассветник - А вот по городу нам пока лучше не расхаживать.
- Он вас в лицо, что ли, знает? - спросил Пила.
- А то как же! - ответил Коршун - Из нас всех, вон - одного Вепря злыдни живьем не видели, да и за это не поручусь. А уж кого они увидят, того ни в жизнь не забудут.
- Это точно! - сказал Рассветник - И еще, Пила, вот что тебе надо знать: Когда злыдень вселяется в человека, то многое из того, что этот человек знал, злыдню тоже становится известно.
- Вот же нечистая сила! - удивился Пила - Так он что теперь, помнит все, что Край помнит?
- Не все, это я точно знаю. - ответил Рассветник - Но кое-что помнит. Вот только что именно, и как много - не знаю. Но ты, Пила, не удивляйся, если он вдруг станет тебе напоминать, какие мать вам в детстве сказки рассказывала, или почему она его Краюхой назвала.
- Понятно. - сказал Пила, а про себя подумал что чего-то здесь опять неладно: не настраивают ли его заранее против брата, а если так - то зачем? Но обратно же, зачем этим - то ли княжьим, то ли не княжьим - волк их поймет уже, каким людям, сдался пильщик Краюха, что они теперь всю Новую Дубраву готовы на уши поднять? И вслух добавил:
- Только это его отец Краюхой назвал, а не мать. Мать померла в позорные годы, когда он совсем еще был малой. Поэтому отец его и назвал Краюхой - последнего в семье, вроде краюхи.
- А ты "Пила" потому, что доски пилишь? - спросил Коршун.
- Да. Отец наш - тоже был Пила. Я как маленький начал ему помогать - называли Пилкой, а подрос - тоже стал Пила.
- А еще братья-сестры есть?
- Была сестра, но померла в ту же весну, что и мать. Есть брат, Хвостворту, этот в горах сейчас.
- А его почему так зовут? - удивился Коршун.
- Шепелявит он. В детстве еще бабка Варениха сказала раз, что он говорит, будто у него хвост во рту. Так и привязалось, стал Хвостворту.
Рассветник в это время снова подъехал к охранникам, и вполголоса сказал им что-то, указав рукой на ворота. Те, как будто в ответ, неуверенно пожали плечами. Рассветник спешившись, прошел по мостику к воротам и стал там внимательно что-то изыскивать: пощупал боковины арки, осмотрел проем и землю под ногами.
- Что это он? - спросил Пила.
- Рассветник спрашивает у ворот. - сказал Вепрь.
- Как - говорит? Они что, живые?
- Нет, ворота не живые. Но того, кто через ворота пройдет в город, они будут помнить. И если человек сможет задать вопрос, то сможет услышать нужные слова.
Рассветник тем временем вернулся.
- Ну что? - спросил его Клинок.
- И не пахнет. А может, и входил, только потом следы замел.
- И ворота в городе не одни. - сказал Клинок.
- Думаешь, стал бы он петлять вокруг города, только чтобы ворота не "замарать"? Легче уж было рожу спрятать на миг, да пройти. - сказал Рассветник.
- Это верно. - согласился Клинок - А еще, если бы чуял что за ним погоня, так вернее ему бы было тогда вообще в город не заезжать.
- Так-то оно так.
Скоро из ворот показался всадник, на вид лет под пятьдесят, на длинногривом богатырском коне, сам одетый богато, как большой боярин, с мечом у левого бока и с булавой военачальника за поясом. На крупе его коня, как Пила у Коршуна, болтался бывший горюченец Жадина.
- Здравствуйте, господа. - сказал всадник, приблизившись - У вас, что ли, дело от главного воеводы? Покажите!
Коршун предъявил ему барсову печать. Заговорил вместо него Рассветник:
- Я Рассветник, это мои люди: Коршун, Вепрь и Клинок. А тебя как звать, боярин?
- Я Борец. Наместник города и земли. Какое ваше поручение?
- Поручение у нас вот какое: - продолжал Рассветник - В город, по всему судя, то ли вчера, то ли сегодня утром, из Горюченского городища приехал один тамошний, так ты вели своим людям его разыскать.
- Схватить? - спросил Борец.
- Нет. - категорично ответил Рассветник - Хватать его можно только если он попробует выбраться из города. Надо только найти и сразу дать нам знать. Иначе может выйти беда. И разыскивать его надо тайно.
- Кого это, Краюху-то? - удивился Жадина - От него какая беда может выйти?
- А это, парень, уже не твоего ума дело! - рыкнул на него Коршун - Воевода! Убрал бы ты подальше, чтоб глаза не мозолил! - сказал он Борцу.
- Иди на пост пока. - велел Борец Жадине.
Рассветник объяснил дубравскому воеводе свой план:
Требовалось во-первых, опросить всех, кто со вчерашнего дня стоял в караулах - в воротах и в самом городе, не появлялся ли где горюченец. Во-вторых, узнать о нем на постоялых дворах - не останавливался ли на ночлег. Расспрашивать следовало тайно - без обысков, а с глазу на глаз. И не боярам с оружием ходить по кабакам гурьбой, а людям неприметным и поодиночке. Наконец надо было искать в прочих местах, где бывал Краюха, или у тех людей, кого он знал - и тоже без шума. Про это рассказывал уже Пила, вспоминая, в какие дворы они возили доски, и где останавливались. Тут же он описал Борцу и внешность Краюхи:
Ростом - обхват и широкую ладонь. Телом полный, лицом - круглый, губастый. Шея длинная. Глаза серые. Волосы - как пшеница, бороды нет, усы - перышками. На левом виске родимое пятно, на левой руке пониже локтя шрам (в яму упал в детстве) на правой ноге, повыше лодыжки - еще один (собаку соседскую дразнил)
- Еще вот, что: - добавил Рассветник без всяких "может быть" и "наверное" а так, будто своими глазами видел - Лоб он обязательно будет прятать под колпаком, либо под повязкой. Так про него и спрашивайте. И главное - если где-то он вдруг попадется на глаза, то твоим людям не только хватать его, но даже нельзя виду подавать, что узнали, тем более разговаривать с ним. Если, конечно, он не побежит из города.
Пила если не успокоился, то по крайней мере, не встревожился сильнее. Хотя Краюху и будут теперь искать дубравские бояре, но и вязать или убивать на месте его вроде бы не собираются. И скорее всего, у Пилы будет возможность видеть, как Рассветник с помощниками повстречают его брата, и что потом будет. Но опять же, думал он, если эти четверо все-таки найдут Краюху, и на глазах у Пилы начнут убивать - что ему тогда делать? Верить, что перед ним в человеческом обличии злыдень и слуга черного колдуна, или бросаться спасать брата?
- Что он натворил-то? - осведомился Борец.
- Он это, или не он - еще неизвестно. - сказал Рассветник - А наше дело строго тайное. И если этот человек в Новой Дубраве, то разыскать его надо кровь из носу.
Борец уехал восвояси, а четверо витязей вместе с Пилой устроились отдыхать в условленном месте - за зарослью дикой яблони, в поприще от рва и мостика. Кафтаны и обувь от жары поскидывали. Плащи постелили на землю. Снял свое рубище и Пила.
- Поесть бы... - тут же пожелал Коршун.
- После поедим. На вот, сухаря погрызи. - сказал ему Рассветник.
Коршун взял у Рассветника сухарь, поглядел на него жалостливо, повертел в руках, да и бросил обратно в сумку.
- Перетерплю.
- Как хочешь. - сказал Рассветник, подкладывая под голову седло. - Поспим пока. Хорошо, если из города с ответом не задержатся. Кто на страже постоит?
- Я на страже буду стоять. - сказал Вепрь.
- Добро. Если никого из города не будет, пока солнце вон-до того бугра дойдет - тогда толкни меня.
Рассветник и Клинок быстро заснули. Вепрь сидел, прислонившись спиной к стволу дерева и поглядывал в сторону дороги. Коршун лежал на боку, молча глядя перед собой, видимо полный грустных раздумий о сухаре, от которого так высокомерно отказался. Тут же на плаще лежал его чекан.
- Можно посмотрю? - спросил Пила, кивая на оружие.
- Смотри. - равнодушно согласился Коршун.
Пила взял молот и старался держать его как можно бережнее - впервые он держал в руках настоящее боевое оружие, поэтому поневоле проникся к нему некоторым трепетом. К тому же сработан чекан был на редкость искусно: Он был выкован как ворон, словно сидящий на конце рукояти. Длинный клюв служил острием, а хвост из четырех заостренных перьев - противовесом. Чекан был легкий, много легче топора, которым Пила рубил сучья, и не в пример удобнее - в самый раз, чтобы действовать одной рукой. Длинная рукоятка позволяла делать впечатляющий замах - такая вещица в руках опытного воина представилась Пиле действительно смертоносной.
Пила так же аккуратно положил оружие на прежнее место и тоже расположился вздремнуть, подложив под себя накидку.
Яблоневый цвет еще только начал входить в силу, но аромат от него шел просто головокружительный. И вдвое этот аромат усиливался от предвечернего зноя - уже по-настоящему летнего, от которого мало спасала тень. Кругом надрывались от стрекота кузнечики и щебетали на все голоса птицы.