Капитан усмехнулся, но про себя (проявление эмоций считалось у представителей его расы признаком слабости). А вот потом, земляне, через каких-то двести ваших часов, мы и посмотрим, кто из нас всё-таки сильней и могущественней...
По виому показывали какую-то бредятину, и Ким, чертыхнувшись, выключил экран. Дьявол! Неужели он настолько отвык от всего земного, что даже лёгкая комедия о похождениях двух молодых оболтусов-оранжерейщиках на космической станции не вызывала ничего, кроме скуки и раздражения? Причём раздражения основательного, от которого и настроение может запросто испортиться?
Хотя он понимал, что комедия, конечно же, тут ни при чём, а виноват так называемый синдром Внеземелья, когда привыкаешь совсем к д р у г о м у , когда шкала ценностей в корне меняется, сдвигается в сторону запредельного, непознанного, необычного и частенько необъяснимого, на что так богат непостижимый Космос. Понимать-то понимал, да ничего с собой поделать не мог: космос давно уже всецело завладел душой, растворился в крови, безжалостно выдавив из него всё наносное, легкомысленное, надуманное и мелочное. Тесно как-то становилось на Земле после таких вот просторов и расстояний! Он рассеянно посмотрел в панорам-окно, уже слегка подрумяненное заходящим солнцем.
А всё-таки вот этого никакой космос из души не вытравит - ощущение сопричастности с родной природой и тот же душевный подъём при виде такой вот красоты: садящийся прямо в берёзовый лес багровый диск солнца; пруд, подёрнутый серебристой дымкой тумана, тишина и покой, завладевшие, казалось, всем миром. Разве можно всё-таки променять вот эти берёзы, постепенно растворяющиеся в полусумраке летнего вечера, на что-то иное, часто враждебное, полностью чуждое этой красоте, порой беззащитной в своей первозданности? Земля - наша колыбель, и поэтому ничего, кроме нежности и любви, она не заслуживает.
Баев поднялся из кресла и хотел было пройти на кухню, чтобы налить кофе, но не попал сразу в тапок и остановился, пытаясь впечатать ногу в упрямую домашнюю обувь. Тут-то его и застал видеовызов.
Сразу ожил терминал, или "связной", как по укоренившейся среди безопасников привычке, называл его Ким. Он оглянулся. Чёрт, кто это там?.. Хотя догадывался, кто. Наверняка Андрюха Вольнов, стажёр их отдела и в некотором роде его подопечный - рыжий, вихрастый, с вечно смеющимися глазами, неунывающий, молодой и потому нахальный. И хоть Баев и ждал звонка из Института биотехнологий, где в данный момент находилась о н а, но кофе тоже хотелось. Настроился он на кофе, вот какое дело. И поэтому сначала приготовил всё необходимое, заварил и лишь потом вернулся в комнату.
Вызов оказался не из института. С плоского экрана терминала на него смотрел какой-то малосимпатичный тип, совершенно незнакомый. Малосимпатичным его делал взгляд - цепкий, жёсткий и холодный, даже с налётом некой угрюмости. Ким ещё подумал, что мужик чем-то серьёзно озабочен, так, например, смотрит какой-нибудь авторитетный начальник на нерадивого подчиненного; суровое, застывшее лицо привлекательности незнакомцу так же не добавляло. И цвет волос какой-то неестественный, словно голову ему слегка мукой присыпали, к тому же далеко не высшего сорта. Баев не сразу сообразил, что ещё показалось ему странным в этом лице, и, уже усаживаясь перед видеотерминалом и пригубив кофе, вдруг понял - отсутствие эмоций. Застывшая маска, а не лицо, плюс этот неприятный взгляд: тягучий, равнодушный и где-то даже бесчеловечный. М-да... Какой, однако, сумрачный тип. И кто же это, интересно, такой?
- Ким Баев?
И голос-то под стать - глуховатый и безликий, как у андроида. Последнее сравнение его весьма насторожило. Кофе он отставил в сторону и весь подобрался. По привычке, что уже в крови. По наитию, что из той же крови ничем и не вытравишь.
Баев был неплохим физиономистом, профессия обязывала,- как никак старший инспектор Службы Контроля Безопасности Земли, одной из самой значимой силовой структуры планеты, к тому же прирождённый оперативник, и поэтому он сразу напрягся, безошибочно почуяв в непрошенном визитёре необычного человека. Весьма необычного. Он уловил запах тревоги и опасности, что от того исходил, но в чём это выражалось конкретно, словами бы не объяснил. Не то, чтобы их не было, но были они какие-то обтекаемые, расплывчатые, общие. Просто после Мизая и той памятной встречи Баев уже многое чувствовал инстинктивно, подкожно, или, если угодно, подсознательно. Открылось у него после Мизая внутреннее зрение, вернее, оно просто обострилось донельзя, до предела, стал он вдруг видеть многое из того, что ранее скрывалось за сущностью вещей, их некоторой завуалированностью. Проще говоря, он стал тем, кого раньше называли интрасенсами. Только с приставкой супер. Хотя и "стал" - тоже не совсем верно. Он ещё учился и многое постигал, возможно даже, некие эзотерические знания, в большинстве случаев методом "тыка" пробуя на зуб свои новые возможности, и не всегда разбираясь в той гамме чувств и ощущений, что с некоторых пор переполняли его, как перебродившее вино малоёмкий сосуд. Чтобы освоиться со своим новым вторым "я", ему элементарно нужно было время. Но что-то Киму подсказывало, что времени-то как раз отпущено самый минимум.
- Чем могу?..- напряжённо ответил он.
Незнакомец слегка прищурился и непонятно было, что он этим выказывал: так и оценивают, и выражают нетерпение. И опять же мелькнуло это только в глазах; лицо как было бесстрастным, таковым и осталось.
- Можете, господин Баев. Пять дней назад с Мизая сюда, на Землю, вами была доставлена некая особа, внешне похожая на ребёнка...
- Минутку! - Ким поднял руку, прерывая незнакомца. У него нехорошо засосало под ложечкой - это что ещё за новости?! Информация, которую только что сообщил малосимпатичный тип, являлась не просто секретной, а совершенно секретной. О событиях на Мизае и его роли в них знали буквально единицы, а значит, была утечка информации уже здесь, на Земле, и Баев даже представить боялся, на каком уровне. Правда, оставался ещё "Ронар", там о его миссии знали четверо, но... "Ронар" сейчас кружил над Мизаем, а тип этот - вот он, на экране, и делится с ним, безопасником, сверхсекретной информацией. И что всё это означает?.. Баев покосился на контрольный блок - идёт ли запись? Сильвестр, комп, обслуживающий его жилой модуль, разговор записывал. На миг возникло дурацкое желание комп подстраховать, но Сильвестр, натасканный в своё время самим Кимом, навыки оперативной работы имел и наверняка уже вычислял, откуда этот человек звонил.- Минутку! Откуда у вас подобная информация? И вообще, кто вы такой?
Не то я спрашиваю, запоздало мелькнула здравая мысль, не то. Хотя это можно было объяснить - Ким был элементарно растерян. Во-первых, тем, что о Ней неведомо каким образом узнали малосимпатичные личности, а значит, всё-таки Большое Зло не такой уж и призрак, фантом, замешанный на детских впечатлениях и страхах, а во-вторых, тем, что нагло звонили прямо к нему домой. К нему! Безопаснику, оперативнику, ведущему специалисту Сектора оперативных разработок и кризисных ситуаций. Это поражало даже больше, чем первое, звонок такого рода ставил в тупик. Звонок от совершенно постороннего. И требовал немедленного объяснения или хотя бы правдоподобной версии. Однако ни того, ни другого не имелось, и это настораживало и раздражало ещё больше.
Незнакомец покачал головой, то ли недоумевающе, то ли осуждающе.
- Моё имя вам ничего не скажет,- совсем как в пошлых боевиках, произнёс он.- Так вот, господин Баев, у вас есть 24 часа, чтобы от этого чудовища избавиться. Уничтожить. Ликвидировать. Утилизировать.
За 17 лет оперативной работы Баев побывал во многих опасных ситуациях и всякого рода переделках, многое повидал и прочувствовал. Были и открытые схватки, когда надеешься только на быструю реакцию, опыт и собственные силы; были и тяжёлые, опаснейшие рейды на биологически активные планеты, когда требовалось срочная помощь таких спецов, как он; разок, после катастрофы фрегата Погранслужбы, даже дрейфовал в открытом космосе, уповая лишь на автономность скафандра и аварийный сигнал трэк-маячка ( никогда не забудет он ощущения полного одиночества и своей ничтожности среди серебристо-бриллиантовой россыпи далёких звёзд, совершенно равнодушных ко всему живому). Была и каждодневная рутина, текучка, когда подсознательно ждёшь, что вот-вот прозвучит сигнал тревоги и ты помчишься в очередной раз спасать, биться, карать или просто разбираться в очередной чрезвычайной ситуации, причём, разбираться быстро и оперативно. Но всегда Баев контролировал свои чувства и эмоции - только трезвый расчёт, холодная ясная голова, богатый опыт и скрупулёзный анализ обстановки и фактов. Но сейчас...
Но сейчас не сдержался. После этого последнего "утилизировать" в глазах у него просто потемнело, ибо о Ней говорилось как о ненужной вещи, мусоре, отбросах. Утилизовать? Кого? Её?..
Бешенство охватило Кима, у него аж свело челюсти и пересохло в горле, а пальцы с такой силой сжали подлокотники, что раздался отчётливый хруст пластика. Будь у него такая возможность, он бы просто выдернул этого типа сюда и забил бы последние слова тому в глотку, настолько был сейчас зол и настолько в данную минуту себя не контролировал.
Но случилось и другое: наряду с бешенством пришла вдруг и иная волна чувств, доселе неведомых. Бешенство, гнев и ненависть выдавили их откуда-то из глубин его нарождающегося второго "я", и Ким неожиданно отчётливо понял, до какой же степени он был раньше и глух, и слеп. Новые, неизведанные ранее ощущения вдруг затопили его сознание, и оно приняло их неожиданно легко. Экстрасенсорные возможности, что неожиданно разбудила в нём мизайская девочка чуть ранее (а точнее, пять суток назад), сейчас вдруг заиграли всеми гранями, всеми разнообразнейшими красками, и Баев едва не задохнулся от охватившего его чувства собственной мощи и потенциала. Бешенство и гнев, пусть во многом и негативные эмоции, послужили своего рода катализатором, толчком к пробуждению этого потенциала и мощи, ранее ощущаемые лишь где-то на втором плане, на другом уровне, как бы за кадром. А вместе с ними пришло и ощущение внутреннего подъёма, гармонии и раскрепощённости, и ещё целая гамма чувств, в которых ему пока что было не по силам разобраться, но также связанных с ощущением внутреннего полёта и свободы. Он будто переполнен был чем-то возвышенным, рвущимся куда-то в ослепительную, недостижимую даль. Тут же негативные эмоции схлынули, как талая вода, оставив после себя чистоту восприятия окружающего мира, ничем не замутнённого. Восприятие это было с точки зрения как бы вновь открывшихся чувств, ощущений и возможностей восхитительно и необыкновенно в самой своей первозданной сущности, вернее, данности, но о которой человек совершенно позабыл, потерявшись мимоходом по дороге прогресса и эволюции. И сейчас он, в лице Кима, открывал их заново, и поражался этому новому до самых потаённых глубин души, до самых отдалённых уголков разума.
Баев холодно посмотрел в глаза незнакомца своими, полными пронзительной ясности, а потом осторожно, мягко объял окружающее пространство и буквально задохнулся от своего нового экстрасенсорного восприятия этого пространства, совершенно иного, необычного чувства, что сейчас всецело завладело им.
Неожиданно в глазах опять потемнело, сердце бешено заколотилось, а мозг поплыл от обрушившейся на него информации о мире вокруг. Но не от той информации, которую обычный человек привык воспринимать всеми своими несовершенными шестью чувствами, а другой, совсем неподвластной этим чувствам. На порядок выше. На порядок чётче, организованней и куда более ёмкой.
Он, например, стал видеть (но не глазами), как искрится, струясь, электрический ток по проводам внутренней проводки, при этом подрагивая и одновременно размываясь; отчётливо различал (будто смотрел в какой-то чудесный ноктовизор) внутренний светящийся контур домашнего инка с пульсирующей позитронной точкой его мозга и лазерный считывающий луч того же Сильвестра; несущийся сверху, со спутников, единый канал питания, ещё какие-то энергопотоки - дом на глазах ожил и зажил своей неведомой, непонятной внутренней жизнью, далёкой от человеческого восприятия. Ещё он увидел (Баев даже не смог бы объяснить, чем именно увидел, ибо глаза тут были ни при чём) электромагнитное излучение, ультрафиолет, всю спектральную радугу светового потока и чёрт те что ещё. Слух тоже не остался равнодушным к произошедшей метаморфозе - он стал слышать: шелест листвы, шорох опадающих листьев, стоны заблудившегося в лесу ветерка и ворчание космического излучения, на свою погибель несущегося к планетам... А ко всему прочему, ощутил, как работают собственные внутренние органы, как струится кровь по артериям и венам и машинально, даже не задумываясь, унял не на шутку разошедшееся сердце, нисколько не удивляясь тому, что запросто может это сделать. А потом его сознание, наделённое невесть откуда взявшейся силой и мощью, раздвинуло границы вокруг и ментально "выглянуло" наружу, в мир за стенами, в пространство, но тут же вернулось обратно, к совсем уж очумевшему и плывущему, как после нокаута, Киму; вернулось, перегруженное свалившейся на него информацией об этом самом мире, в котором зрение, слух, обоняние и прочее играли лишь одни второстепенные роли. По крайней мере, уже для него. Он прозрел, как в переносном, так и прямом смысле...
Оглушённый, потрясённый и чуть растерянный, Баев тупо приходил в себя, продолжая, однако, всё ещё смотреть на экран. Но главное он сумел вычислить - где этот тип находится. Каким образом он это сделал, Ким не имел понятия.
- Итак, 24 часа, господин Баев,- повторил меж тем незнакомец. Метаморфоза, произошедшая с Кимом, осталась для него незамеченной. Ничего удивительного - длилась она буквально секунды, произошла внутри и внешне затронула лишь глаза: в них после всего произошедшего явственно обозначился стальной блеск, да зрачки расширились почти вдвое.- И не вздумайте хитрить, а уж тем более не выполнить наших требований. Уничтожьте её сами, иначе...
Экран видеотерминала угас, незнакомец связь оборвал. Всё, что хотел, он сказал, остальное его не интересовало.
А Ким начал тут же действовать. Так, как умел и как подсказывали сложившаяся обстановка и обстоятельства.
Но с одним существенным дополнением: теперь он был несравненно сильнее, нежели раньше.
Алгойский воитель (носивший название своей родной планеты - "Ал-гоой", ибо был единственным в своём роде), незамеченным миновав внешние планеты, среди которых оказались и два газовых гиганта, неумолимо приближался к Датаю, четвёртой планете системы. В данный момент - театру боевых действий. 60 световых часов разделяли сейчас цель и воитель.
Капитан воителя, сидя в кокон-кресле с полным киб-обеспечением, бесстрастно рассматривал пейзаж космоса, что сейчас проецировал панорамный визион Центрального командного поста алгойского подпространственника. Пока всё шло нормально. Земные спутники-шпионы, следящие за "тылом" и отмечающие самые малейшие аномалии в общей картине контролируемой ими территории, обнаружить их воитель не сумели, что не могло не радовать. Этому, кстати, способствовала технология маскировки, доведённая на "Ал-гоое" до совершенства - внешне их корабль астероид и астероид, коих в этой системе множества. Да плюс и то, что на борту большинство энергетических установок полностью обесточено, пространственный преобразователь находился в режиме "пассив", а маршевый двигатель работал процентов на двадцати от своей мощности, поддерживая лишь необходимую скорость, соизмеримую со скоростью блуждающего булыжника-астероида именно такой массы и размера. Словом, "Ал-гоой" подкрадывался к Датаю тихо, осторожно и незаметно, как кошка к ничего не подозревающей мышке. А когти... Что ж, они с самого начала были наготове. Остро наточенные и даже зазубренные. Чтобы намертво вцепиться и потом не отпустить ни при каких обстоятельствах.
Капитан, которого звали Нон Саал, перевёл взгляд на верхний левый сегмент экрана, куда сейчас проецировалось то, что находилось на средней палубе, в самом сердце корабля. Что ж, сердце есть сердце. Защищённое рёбрами шпангоутов, всевозможными перекрытиями палубных надстроек, вакуумнонепроницаемыми переборками (и прочее, прочее) - там находился глянцево поблёскивающий золотистый шар со множеством вяло шевелящихся осклизлых отростков - на сегодняшний день самое дорогое, что у них было: вера в победу, надежда раз и навсегда покорить, уничтожить или просто побороть неверных. Раз и навсегда! С помощью вот этого шарика, на первый взгляд совсем уж невзрачного и размерами не впечатляющего. Но тем не менее... Он олицетворял для них всё.