— Тогда, пожалуйста, отойди в сторону и не мешай мне исполнять свои обязанности, — разозлился Юрка.
Он с легкостью оттолкнул невысокого Алима от двери и зашел в лазарет. Сначала он пошел в палату, где были раненные разведчики, но те еще спали и Юра решил их не будить. Затем по небольшому коридорчику он пошел в ординаторскую и по запаху, напоминающему разлагающегося акремонца, определил, что там, скорее всего, Кьет и Юхани пьют чай. Так оно и оказалось. Пытаясь не выдать на своем лице отвращение, которое он испытывал от запаха чая Кьета, Юра отправил их двоих на кухню за завтраком для раненных. Подготовив перевязочный материал и прокипятив на бензиновой горелке инструментарий для предстоящих перевязок раненных разведчиков, Юра пошел в операционную проведать акремонца.
Лицеклювый лежал в том же положении, в котором Юра его оставил несколько часов назад. Он откинул одеяла и с удовлетворением про себя отметил, что осаднения на теле акремонца начали затягиваться синей корочкой, что свидетельствовало о том, что он все сделал правильно и организм акремонца восстанавливается. Юрка положил руки на диафрагму акремонцу и слегка надавил, что бы проверить реакцию его организма на болевые симптомы. Неожиданно пурпурный бугорок между глаз лицеклюва дернулся и разошелся. Юрка оторопел от удивления — нарост оказался лиловым глазом с вертикальными веками, который уставился прямо в глаза Юре и он услышал у себя в голове голос:
— Лучше бы меня убила Сурья еще в яйце, и я давно бы уже ушел в гуну раджас[14], чем сейчас мучиться от пыток этих бестолковых герадамасов.
Юра моментально отдернул руки от тела акремонца, как от огня.
— Наверное, я не выспался, — подумал про себя Юрка: — вот и мерещится всякое.
В это время акремонец открыл два своих обычных глаза, сел и уставился на Юрку.
— Может быть, зря его не добили, — промелькнула мысль у Юрки в голове и он, на всякий случай, взял скальпель в руку.
Акремонец еще шире раскрыл свой третий глаз, и Юра отчетливо услышал внутри своей головы слова:
— Ты меня можешь слышать?
— Кто ты? — вслух спросил Юра у странного лицеклювого.
Тот покачал головой, что чирикнул и Юра опять услышал голос в голове:
— Герадамас, я не понимаю твою речь, но я понимаю твои мысли, а ты мои. Ты праджапати[15] своего рода?
— Кого порвать? — привыкая к такому общению, в своих мыслях спросил Юра у акремонца: — я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я праджапати своего рода. Если я могу общаться с тобой, значит ты тоже праджапати.
— О чем ты? — опять вслух спросил Юрка.
В это время открылась дверь, и в операционную зашел Алим.
— С кем это ты разговариваешь? — спросил он у Юры, осмотревшись в помещении: — это что глаз у синей твари?
Акремонец повернулся к Алиму и еще шире раскрыл свой третий глаз, прикрыв веками два своих обычных глаза.
— Чего он на меня таращится? — спросил Алим: — Вот гадость. Сейчас дам раз в голову и будешь дальше таращиться — только уже мертвый, — адресовал свои слова Алим акремонцу.
Тот видимо понял, что общение с Алимом ничего хорошего ему не принесет и лег, закрыв все свои три глаза, на операционный стол обратно.
— Видишь, плохо ему, а мне надо его подготовить для повторного допроса, — попытался разрядить обстановку Юра: — иди, пожалуйста, мне надо его осмотреть.
Алим ничего не ответил, а лишь презрительно сплюнул на пол операционной и вышел за двери.
Юрка обернулся к акремонцу и мысленно спросил:
— Ты меня слышишь?
Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами и не шевелился.
— Кто ты такой? — еще раз мысленно спросил он.
— Я, Савитар, — открыв третий глаз, мысленно ответил акремонец: — мне очень больно. Твои бхакты[16] меня очень били, но я не понимал, что они от меня хотели.
— Какие бхакты? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Герадамасы, которые тебе подчиняются, меня били, а я не мог им ответить, потому что мой дамару[17] сломался, когда меня бил тот герадамас, который сейчас в нашем ашваттхе[18] обещает Сурье оказать помощь в обмен на свою жизнь.
— Кто такая Сурья, — вслух спросил Юра.
— Я очень хочу, есть, — вместо ответа услышал у себя в голове Юра: — я себя плохо чувствую. Принеси мне поесть, и я тебе все объясню. Я не хочу быть против вас… Я хочу вернуться…
— Что тебе дать поесть? — спросил Юра.
— Еду.
— Понятно. Ляжь и лежи без движения пока я не вернусь.
Юра вышел из лазарета и прямиком пошел на кухню. Время завтрака уже прошло, но покормить на кухне могли в любое время суток. Он шел по тускло освещенным переходам города на верхний уровень и рассуждал, про себя, что он еще вчера чуть не погиб от рук акремонцев, а сейчас преспокойно телепатически общается с шестируким инопланетянином и его это ничуть не удивляет, как будто это вполне обыденное дело.
На кухне сегодня главной была тетя Поля — самая пожилая женщина их города. В лагерь к архонтам она попала в тридцать пять и успела родить двойню — двух мальчиков, которых она даже не успела подержать на руках. Пока она отходила от родов, детей унесли архонты. Ее, как и других опроставшихся матерей, готовили для перевода в другой лагерь, но акремонцы восстали, и она единственная осталась в живых из рожениц, находившихся в тот момент в медицинском корабле лагеря. Остальных порубили обезумевшие лицеклювы. Хоть ей и перевалило за полстолетие, тетя Поля по-прежнему несла на своем лице остатки былой красоты исконно кубанской казачки, несмотря на весьма раздавшиеся в ширину размеры фигуры.
Никита Сергеевич до сих пор был к ней не равнодушен еще с тех времен, когда выживших людей привел в бункер, однако он не смог смириться с тем, что вековые понятия моногамной семьи были разрушены и порядок установленный архонтами, касающихся полигамных сексуальных отношений поддерживался в городе, несмотря на неоднократные предложения Никиты Сергеевича вернуться к довоенному институту брака между мужчиной и женщиной. У нее была одна особенная черта — глаза были разного цвета. Один глаз был синий, а второй серый. С ее слов эта особенность организма передавалась у нее в семье от поколения к поколению. Детей у нее больше не было, но она с одинаковой любовью относилась ко всем отпрыскам бывших узников лагеря независимо от возраста и цвета кожи.
— Тетя Поля, — обратился к ней Юра: — дайте мне с собой что-нибудь покушать, а то я уже скоро сутки как ничего не ел.
— Конечно Юрочка, сейчас я наложу тебе картошки и мяска отрежу.
— Там и раненному надо тоже покушать.
— Девочки в лазарет уже носили завтрак, — удивилась тетя Поля.
— Там еще акремонец пленный.
На мгновение оба разноцветных глаза тети Поли потемнели от гнева, но почти сразу вернули свой цвет и она, немного помедлив, сказала:
— Он тоже живой и тоже, чей-то ребенок. Конечно, и ему покушать надо. — Линда, — обратилась она к высокой сухопарой кухарке: — Выдай Юрке с собой двойную порцию и чай налей во флягу.
— Спасибо, тетя Поля, — поблагодарил Юра и пошел за Линдой, которая уже нарезала сушеную оленину.
С двумя армейскими котелками и флягой чая заваренного на зверобое, Юрка бегом побежал в лазарет. К его удивлению в операционной он обнаружил не только акремонца, но и Кьет с Юхани. При этом акремонец с явным удовольствием тянул из кружки через свой совиный клюв, который у акремонцев, в отличие от птичьего, был пластичным и мог издалека сойти за человеческие губы, чай явно заваренный Кьетом. То, что чай именно Кьета, было понятно по запаху, витавшему в помещении — подванивало чем-то схожим между свежим навозом и ацетоном.
— Он что твой чай пьет? — спросил у Кьета Юра.
— Чего бы и не пить, он же с медом, — ответил за Кьета Юхани.
— Все, спасибо ребята, мне надо ему сделать перевязку, — сказал Юрка, одновременно выталкивая их из операционной в коридор: — а где Алим?
— Нас прислали вместо него, — опять ответил Юхани.
— Он не опасный, так что я сам справлюсь. Если что, я вас позову — кинул им уже через закрытую дверь Юрка.
Акремонец по-прежнему сидел абсолютно обнаженный на операционном столе и с интересом поглядывал на котелки в руках Юры.
— Я, Юра, — у себя в мыслях произнес он, обращаясь к акремонцу.
— Я, Савитар — праджапати бхактов, от которых, ты, меня спас.
— Я тебя не спасал, — мысленно возразил Юра.
— Есть хочу, — услышал он в ответ.
Юрка и сам хотел есть, но все-таки пообщаться с Савитаром ему хотелось больше. Однако тот закрыл свой третий глаз, который во время телепатического обмена мыслями прямо светился лиловой звездой на фоне двух его обычных глаз и протянул все свои шесть рук, пытаясь дотянуться до котелка с едой. Получив желаемое, Савитар вытянул в трубочку свой клюв и засунул его в котелок, начав с отвратительным чавканьем поедать картофельное пюре. Проглотив в несколько секунд немного жидковатое пюре, Савитар уставился на Юрку, который за это время успел съесть только три ложки своей порции.
— Есть хочу, — опять услышал у себя в голове Юра.
Он достал из кармана штанов два куска сушеной оленины и протянул их Савитару. У того при виде мяса открылся лиловый глаз и из клюва потекла слюна прямо на пол. Схватив куски мяса по одному в руку, акремонец хищно раскрыл клюв.
— О-о-о, — единственное, что услышал в голове Юрка со стороны Савитара и подумал, что, наверное, надо поторопиться со своей порцией пюре, а то возможно и это придется отдать шестируку, который в это время остервенело, рвал твердое мясо клювом и свободными четырьмя руками одновременно поглаживал себя по животу.
— Есть хочу, — опять услышал Юрка.
— На, попей чай, — ответил Савитару Юра и протянул ему открытую флягу с холодным чаем, сделав один глоток.
Тот запрокинул голову и залил себе в рот немного чая.
— У того герадамаса чай был вкусный, а это пить не буду, — отставив в сторону флягу мысленно произнес Савитар.
Юра к этому времени доел пюре и, облизав ложку, сказал акремонцу:
— Давай мы с тобой поговорим.
— Мы с тобой не говорим, а общаемся при помощи гунураджас.
— Что?
— Не знаю, как это правильно называется у вас герадамасов… Это то, что наполняет э…э.. — у вас это называется Вселенной.
— Откуда ты знаешь, как у нас это называется, — спросил у него Юра.
— Ну…, — замялся Савитар и опустил глаза в пол: — я видел некоторых герадамасов, которых приводили мой бхакты в ашваттхе.
— Куда? — перебил его Юрка.
— В ашваттхе. Мы живем в ашваттхе, а вы живете в своем ашваттхе, — ответил лицеклювый.
— Понял — это город, а бхакты — это кто?
— Мои бхакты охраняют мой ашваттхе, а твои твой.
— Понял — это воины, — подумал про себя Юра: — а как ты это слово узнал — Вселенная?
— У нас есть даммару, с помощью которых мы можем общаться с герадамасами, а я праджапати и могу иногда и без даммару понимать герадамасов, но не всех. А ты первый с кем я могу общаться через гунураджас. Таких как ты я еще не встречал.
— Я, таких как ты, тоже не встречал.
— А ты и не мог встречать.
— Почему?
— Я праджапати, а моя сестра парвати[19]. Мы управляем нашими бхактами, которые всегда будут нас оберегать от архонтов, герадамасов и малседонцев.
Юра хотел спросить у Савитара про малседонцев, но у него отвисла от удивления челюсть. Акремонец спрыгнул со стола и отошел в угол комнаты, где, как ни в чем не бывало, стоя справил свою нужду и по-большому и по-маленькому одновременно. При этом комнату заполнил запах очень напоминающий сомнительный аромат чая Кьета.
— Что? — спросил он у Юры, посмотрев на его ошарашенное лицо.
— Если тебе надо справить свои дела, то делай это в специальном месте как делаем мы.
— В каком месте?
— Там где это не будет никому мешать.
— Мне-то не мешает.
— Пожалуйста, не делай так больше, — мысленно попросил Савитара Юра: — и оденься.
Юра достал из шкафчика свой белый халат и кинул его через всю комнату Савитару. Тот взмахнул шестью руками одновременно, но халат пролетел ему прямо в лицо. Поначалу все шло гладко, пока он одевал верхние две руки в рукава халата. Потом возник вопрос, куда девать остальные четыре руки. Тяжело вздохнув, Юра ножницами проделал прорези в халате для остальных рук необычного акремонца. Савитар был почти на три головы ниже Юры, и халат закрывал его синие ноги почти до самого пола.
— Хочу есть, — опять услышал у себя в голове Юра.
Он хотел ответить акремонцу, что бы тот потерпел до обеда, но не успел.
Входная дверь в операционную неожиданно распахнулась и с громким лязгом ударила в стену. У Юрки от неожиданности екнуло сердце, а Савитар опять нагадил себе под ноги, окрасив халат ниже поясницы в ярко-желтый цвет, и захлопнул свой лиловый глаз.
— Я не специально, — успел услышать у себя в голове Юра извинения Савитара.
Оказалось, что это пьяный в стельку Вазген Ашотович, который, судя по резкому амбре изо рта, употребил медицинский спирт из запасов лазарета.
— Все из-за тебя синяя падаль, — сказал он, обращаясь к Савитару, грозя ему указательным пальцем: — и тот безногий, слепой черт вина пожалел. У-у-у…неблагодарный.
Юра догадался, что Жан, в связи с введенным чрезвычайным положением, не дал вина Вазгену Ашотовичу и тот в результате использовал спирт не по назначению.
— Вазген Ашотович, — попытался успокоить его Юрка: — я осмотрел раненных и все подготовил для перевязок.
— Я уже все сделал сам. Хотя это должен был сделать ты, а не дуть в задницу этой мерзости. Это из-за него Давид лежит в депрессии. Хоть та девчонка и была не лучшего сорта, но мальчик очень из-за нее переживает, — остывая, пьяным языком промямлил Вазген Ашотович.
— Извините меня, но мне надо было подготовить пленного для допроса. Мне лично дали такое указание члены совета, — извинился Юра.
— Ладно, — примирительно сказал Вазген Ашотович: — я пойду, прилягу, а ты за старшего. Давид сегодня выходной. Фу… Что тут так воняет? Опять Кьет тут свой чай пил. Я же его предупреждал, что бы он свои помои в лазарете не заваривал. Ладно, потом с ним поговорю.
Когда Вазген Ашотович, пошатываясь, неуверенно вышел из операционной Юра закрыл дверь и мысленно высказал Савитару:
— Я же тебя просил так больше не делать.
— Я не специально. Меня этот герадамас напугал, — открыв свой третий глаз, ответил ему акремонец.
— Пошли в душевую, там помоешься в ванной.
Савитар беспрекословно пошел за Юркой в душевую лазарета, где скинул с себя испоганенный халат и залез под ледяную воду. Юра видел, что акремонцу очень холодно, но тот стойко молчал, закрыв все свои три глаза, и всеми своими руками смывал с себя продукты своей жизнедеятельности.
— Все вылазь, — сказал Юрка и вытащил акремонца из-под ледяной струи: — пошли тебе поменяю повязку.
Перематывая бинтами диафрагму Савитара, Юра спросил у него:
— Почему ты не такой как твои собратья.
— Мои предки жили очень хорошо в своих ашваттхе, расположенных на планетах далеко отсюда. На каждой планете жил свой род бхактов, которыми управляла всегда своя парвати или свой праджапати. Потом страшная война потрясла наши ашваттхе и многие бхакты были захвачены архонтами. Бхакт не может быть сам по себе. Он не может сам думать и принимать решения. Он должен чувствовать свою парвати или своего праджапати и делать только то, что они велят. Архонты заставили парвати и праджапати подчиниться своей воле, через созданий, которых они называли элелейцами[20].