— Я по поводу недавних убийств, — продолжил я, так же скромно глядя в угол, — ну которые с дохлыми кошками связаны.
Это сразу заинтересовало всех присутствующих, даже начальника.
— Давай выкладывай, не тяни своих дохлых кошек за хвост, — даже позволил себе пошутить окающий подчинённый.
— Сесть-то можно? — довольно нагло спросил я и тут же уселся на свободный стул, не дожидаясь никаких разрешений. — Так вот, Сулейка убит, час назад примерно, убит стрелой с серебряным наконечником, город таким образом может вздохнуть спокойно, а вы, господа журналисты, можете сами во всём убедиться и первыми напечатать этот сенсационный материал, если сейчас отправитесь со мной на место, так сказать, преступления.
— Врёшь? — с надеждой спросил начальник.
— Эй-богу, рассказал всё, как на духу, — честно ответил я и перекрестился на всякий случай.
— Максимыч, — обратился начальник с окающему, — возьми фотографа и сгоняй с пацаном, куда он там покажет.
Да это Горький что ли, подумал я, он вроде бы где-то в Европах в это время должен был обретаться…
— А я? — спросил второй подчинённый.
— И ты тоже, как же без тебя, Толик, — махнул рукой тот.
Через пять минут мы уже шли довольно быстрым шагом по направлению к Благовещенке — я их повёл через Лыкову дамбу и Почтовый съезд, там вроде дорога поровнее. Максимыч с фотографом всю дорогу помалкивали, а я не напрашивался на беседу — авось разговорятся, когда на месте всё увидят.
Лёха обрадовался появлению живых людей, как я не знаю кто, только что из штанов не выпрыгнул. Я его подвинул в сторонку, а сам вышел на линию огня.
— Вот, изволите видеть, — показал я широким жестом на поле нашего боя, — с левого края лежит одежда самого Сулейки, ближе к дереву его подручная Зульфия, а к дереву пришпилен неустановленный бандит… ну то есть дух неустановленного бандита, он не представился как-то… все поражены в район сердца стрелами с серебряными наконечниками. Мешок с дохлыми кошками вон там лежит. Можно задавать вопросы, — добавил на всякий случай я, видя некоторый ступор репортёров.
Первым очнулся Максимыч:
— То есть ты хочешь сказать, что людей у нас в городе грабил и убивал призрак, а не живой человек?
— Получается, что так, — скромно отвечал я, — вы же не хуже меня знаете, что живого Сулейку убили два года назад.
— Бред какой-то, — подал голос фотограф, — я это конечно всю сниму и не один раз, но в газету такую ерунду давать по-моему нельзя. Засмеют-с…
— А мне нравится, — весело возразил ему Максимыч, — такого на моей памяти ещё не бывало… и вряд ли будет в дальнейшем… только хотелось бы побольше подробностей от тебя… от вас то есть, молодой человек — как вы сюда попали, откуда и почему вылезли призраки, как проходил бой. И материальных улик побольше бы, это не помешает…
— Хорошо, — со вздохом согласился я, — пусть товарищ снимает, а мы пока побеседуем вон на том бревне.
И я пригласил Горького присесть на поваленный клён, он достаточно толстый был, так что сидеть на нём было удобно. Лёху я с собой поманил, лишний свидетель не помешает.
— Значит так, дорогой Алексей Максимыч, — начал, откашлявшись, я.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — спросил он.
— Помилуйте, Алексей Максимыч, кто ж у нас не знает звезду отечественной, а теперь уже и мировой литературы. Ваши «Песни о соколе и буревестнике» я наизусть почти выучил. Так вот — история наша началась с месяц примерно назад, когда в меня попала молния… напротив дело было, на Гребнёвских песках…
Ну и дальше я вывалил всё, что со мной и с Лёхой случилось за последний месяц, с купюрами конечно — про Рукомойникова и полицейского с Рождественки умолчал и воров с ярмарки коснулся очень вскользь. Горький в начале кривился и хмыкал, а под конец замолчал, видимо проникся.
— Да, весёлая у тебя жизнь была, ничего не скажешь. Я так понял, что остался в живых ещё один свидетель и участник этих событий, старец Серафим — правильно?
— Абсолютно верно, Алексей Максимыч, — подтвердил я.
— Он вроде недалеко здесь живёт — может прогуляемся и получим ещё одно независимое мнение? — предложил Горький.
— Я не против, а ты, Лёха, как? — спросил я у брата.
— Я чего, я как ты, — отозвался он.
— Ну тогда пойдём прогуляемся, фотограф кажется закончил свои дела?
Фотограф подтвердил, что всё, что хотел, он уже сделал и готов идти хоть к чёрту на рога. И мы всей гурьбой опять пошлёпали по успевшему лично мне обрыднуть речному песочку. Дверь в хижину старца Серафима оказалась слегка приоткрытой, мне это показалось немного странным, но вслух я ничего этого не озвучил, а просто бодро заявил, что вот она, цель нашего вояжа.
— Николай, сними-ка это дело, — скомандовал Максимыч.
Фотограф упираться не стал, быстро расставил свою треногу и запалил вспышку.
— Готово, — сказал он, — что дальше?
— Дальше будем вызывать Серафима, — ответил Горький и громко позвал того по имени.
Ответом ему была гробовая тишина… вторая попытка — опять мимо.
— Надо войти внутрь что ли, — осторожно предложил я, — чего зря надрываться.
— Давай войдём? — согласился Максимыч и отворил дверь настежь.
Изнутри пахнуло какой-то тухлятиной и пылью. Первым туда Горький, естественно, зашёл, я следом — темно было, хоть глаз выколи. Я зажёг спичку, а от неё фитилёк такой маленький, стало немного светлее… но Серафима тут не было. А что было? А пентаграммы, они же пятиконечные звёзды, перевёрнутые причём острым концом вниз, на всех стенах, кое-где и по две штуки.
— Тааак, — процедил Максимыч, — я так понимаю, что святой-то наш старец был далеко не святым…
— Почему был? — сразу уцепился я за эту оговорку.
— Потому что сплыл, по всей вероятности, он, — непонятно ответил Горький и добавил, обернувшись назад, — Николай, это снимать не обязательно, всё равно в номер не пропустят.
А потом вышел наружу, снял фуражку и утёр пот со лба.
— В тёмную какую-то историю ты, брат, нас затянул, — сказал он наконец мне, собравшись с мыслями.
— Какая уж есть, Алексей Максимыч, — с горечью в голосе отвечал я, — жизнь, если подумать, такая штука, полосатая, то светлой стороной к нам оборачивается, то тёмной. А то и вовсе норовит сбежать к чёртовой бабушке.
— Помолчи уже, философ доморощенный, — отвечал мне он и, подумав с минутку, — значит так — ни к какому Серафиму мы не ходили, слышишь, Николай?
Николай согласно кивнул головой.
— Сейчас возвращаемся в редакцию и быстро пишем статью, материала у нас вполне достаточно, фотографий, я думаю, хватит двух — отдельно бандиты со стрелами, отдельно эти двое мальцов с арбалетами. Утром бомба должна получиться… если успеем конечно…
— Куда ж мы денемся, Максимыч, — рассудительно отвечал фотограф, — должны успеть, и ещё время останется, чтоб собрать пресс-конференцию.
— Правильно мыслишь, — одобрил его Горький, — это, кстати вас двоих напрямую касается — завтра у нас в редакции или где там скажет старший, будете отвечать на вопросы собравшихся граждан. Теперь ещё вот что…
Горький стал мучительно вспоминать, что он забыл, я помог ему, видя такие мучения.
— Наверно про убийцу сына Башкирова забыли?
— Точно. Про него что можешь сказать — это тоже эти призраки постарались или как?
— Про это мне хотелось бы отдельно поговорить, господин Горький, — сказал я, глядя ему в глаза, — тема, не связанная с Сулейкой никак, поэтому коней гнать не стоит.
Горький немного удивлённо посмотрел на меня, но настаивать не стал — не стоит коней гнать, значит не стоит.
— А с этими чего делать будем? — спросил я, показывая на кафтаны, пронзённые стрелами, мы тем временем уже и до них добрались.
— Полицию привлекать, я думаю, никаких оснований нет, — ответил Горький, — потому что никаких трупов не имеется, а потусторонние силы не в их компетенции. Церковь можно было бы… я позвоню утром настоятелю Храма Александра Невского, ему недавно телефон провели, мы обсудим этот вопрос. А пока пусть всё остаётся как есть.
И тут уж мы окончательно разошлись — эти двое отправились по Похвалинке к себе домой сочинять сенсацию и печатать её усиленным тиражом, а мы с Лёхой в свою общагу, отсыпаться и отходить от кошмаров…
Глава 9
А с раннего утра меня разбудил приказчик Фрол и буквально за шиворот потащил к хозяину, к Матвей-Емельянычу.
— У меня срок же ещё не вышел, — попытался отбиться я, — до двенадцати же был уговор.
— Ничего не знаю, — отмахнулся тот, — Емельяныч приказал доставить тебя в кабинет, я и доставляю.
Ну делать нечего, доставился пред очи большого босса… тот был в очень плохом настроении, что выражалось в лихорадочных рефлекторных движениях рук и головы.
— Докладывай, — сразу с порога объявил он мне, — что накопал, а то кормлю я тебя, похоже, задарма.
Я вздохнул, сел без разрешения на свободный стул и довольно нагло спросил, нельзя ли меня хотя бы чаем обеспечить, а то завтрак пропущу наверно. Матвей убавил тон и крикнул в приёмную, чтоб принесли чаю. Разлили в стаканы, я прихлебнул и начал свой рассказ.
— Значится так у нас дела обстоят, любезнейший Матвей Емельяныч — подозреваемых в убийстве вашего сына было двое, один, как нетрудно догадаться, это мифический атаман Сулейка, на которого прямо указывали дошлые кошки, а второй один из главных ярмарочных бандитов Шнырь, у него какие-то невыясненные денежные отношения с Виктором были.
— Какие ещё денежные отношения? — хмуро спросил Матвей.
— Виктор у Шныря несколько раз одалживал крупные суммы, но до сих пор отдавал всё в срок, а вот в этот последний раз задержался с отдачей.
— Ему что, моих денег не хватало?
— Получается, что не хватало… но в это мы углубляться не будем, потому что обе эти версии не годятся ни к чёрту — ни Шнырь, ни Сулейка в убийств не виноваты, это я точно установил.
— И как же ты это установил? — недоверчиво спросил хозяин.
— Шнырь весь тот вечер играл в карты в одном известном ярмарочном шалмане, его там несколько человек видели, а про Сулейку я чуть позже поясню… там пройтись немного придётся.
— Хорошо, пройдёмся, — отвечал Матвей, — а ты не останавливайся, продолжай.
Тут я встал со своего стула и прошёлся по кабинету взад-вперёд, мне так лучше соображается, а хозяин посмотрел на эти мои упражнения немного удивлённо, но возражать не стал.
— Значит надо было рыть в другом направлении, подумал я и решил определить основной круг мотивов, по которым можно было бы человека жизни лишить. Во-первых это конечно деньги, но у Виктора, как вы сами говорите, с деньгами проблем не было, а то, что он у Шныря брал, это так, мелочи. Во-вторых женщины, любовь, ревность и всё такое… немного поколебавшись, это я тоже в сторону отложил. В-третьих, нельзя забывать и о психических отклонениях, к этому же пункту можно отнести и разные религиозные вещи. В-четвёртых, это служебные дела, продвижение там или шантаж какой или мешает, допустим, кто-то кому-то по работе очень сильно. И наконец это могла быть простая ошибка, но это редкость, конечно.
Тут я на время прекратил свои забеги к окну и обратно и неожиданно для самого себя объявил:
— А давайте прямо сейчас сходим на место одного преступления, тут недалеко, и там я скажу, в чём тут дело и кто виноват, а?
— Пойдём, — буркнул Матвей, поднимаясь со своего места.
— Только, если нетрудно, нам бы с собой надо захватить приказчика Фому, мастера Луку и вашего второго сына, — тут же добавил я.
— Николая что ли? — спросил хозяин.
— Николая, да.
— А его-то зачем?
— Вот на месте всё и расскажу.
Матвей кликнул секретаря, передал ему мои просьбы, и через десять минут мы уже все вместе шли вдоль берега к месту вчерашнего инцидента с призраками.
— Пришли, — сказал я, убедившись, что ничего тут с ночи не изменилось и никто ничего не утащил.
— Это ещё что такое? — с изумлением спросил Матвей, разглядывая кафтаны, проткнутые стрелами.
(Серебряный рубль Александра II)
— Это, дядя Матвей, место нашей с Лёхой битвы с силами зла, — ответил я, картинно очертив руками поле этой битвы.
— И вы, выходит, одолели эти злые силы?
— Выходит, что да. Вон тот кафтан, это бывший злой разбойник Сулейка, рядом с ним это его подельница и правая рука Зульфия, а к дереву пришпилен ещё один бандит, он не представился.
— Так, давай обо всём по порядку, — вытер пот со лба Башкиров-старший, усаживаясь на поваленное дерево. — А то я не очень понял.
— Хорошо, расскажу с самого начала, — сел я рядом с ним, остальные остались стоять столбами. — Сулейку на самом деле убили два года назад, и в землю закопали, но восстать из мёртвых ему помог старец Серафим… да, тот самый… зачем?… странный вопрос, потому что мог, он чёрной магией увлекался, вот и освоил, видимо, метод оживления трупов.
— Дальше давай, — поторопил меня Матвей.
— Дальше было то, что вы и так знаете без меня — Сулейка решил подмять под себя весь город с ярмаркой… ну так, как было до его смерти… а для этих целей ему нужен был помощник среди живых, Серафим не годился, поэтому выбрал почему-то меня… не спрашивайте, почему, не знаю…
Я подошёл в сулейкиному кафтану и выдернул из него стрелу, с неё что-то капнуло вниз, но только один раз.
— И я начал помогать ему, дураком потому что был — клады ненужные выкапывал, в бестолковые игры с местными бандитами вступил, с полицией полаялся не по делу. И кошки эти дохлые везде должен был подкладывать…
— Стало быть, трактирщика с участковым на Рождественской тоже ты убил?
— А вот это нет, — упёрся я рогом, — даже близко к ним не подходил — у Сулейки скорее всего помимо меня ещё были помощники, вот они и постарались.
— Это всё очень интересно, но давай переходи ближе к Виктору, — приказал Башкиров.
— Перехожу ближе, — покладисто согласился я, — хоть при убийстве Виктора тоже дохлая кошка фигурировала, я к этому опять никакого отношения не имел. Итак, в тот чёрный день Виктор почти весь день отработал в заводоуправлении, правильно?
— Правильно, — буркнул Матвей.
— По окончании работы он позвал Луку и они вместе пошли в весёлый дом под названием «У весёлой козы» — правильно я говорю, Лука?
Лука тоже сквозь зубы подтвердил этот факт.
— Там они пробыли где-то около двух часов, после чего разошлись, и Лука больше Виктора не видел. Девица же Роза, с которой веселился Виктор, в частной беседе со мной сказала, что за ним следил некий тёмный тип по кличке Приживальщик. Далее следы вашего сына теряются во тьме вплоть до обнаружения его утром на городской свалке.
— И что дальше? — спросил Матвей.
— Дальше, дядя Матвей, то, что на самом деле никакого Приживальщика в природе не существует, а Роза наврала, что выгородить одного её хорошего знакомого.
— И кого же она выгораживала?
— А вы как сами думаете? — ответил я вопросом на вопрос.
— Не знаю, голова не тем занята — ты начал это расследование, ты и оглашай результаты…
— Хорошо, — вздохнул я, — оглашают результаты, хотя они могут вам сильно не понравиться… под Приживальщика закосил ваш второй сын Николай, он же и убил Виктора, прикинувшись посланником Сулейки.
Все сразу посмотрели на Николая — тот был бледен, как смерть, но надо отдать ему должное, быстро совладал с собой и выкрикнул:
— Да врёт он всё, папаша, и доказательств у него никаких нет! Может это он сам и убил его, а вовсе не я!
— У меня мотива никакого нет, — рассудительно отвечал я, — сами посудите, где я и где сын самого богатого человека нашего города. Что нам делить-то? Сулейка мог меня заставить это сделать, это я не отрицаю, но не приказывал он мне ничего. А доказательства у меня есть, вот они.
И с этими словами я сунул руку за пазуху и достал оттуда один предмет, завёрнутый в белую тряпицу.
— Что это? — спросил Башкиров.