Изучая первый слой его нейропространства, я наткнулся на странную аномалию — образ маленькой девочки. Судя по всему это была дочь этого человека. И похоже он испытывал к ней довольно нежные чувства, так что зациклив его вокруг образа дочери я смог провести некоторые изменения. Но даже таким образом, небольшие изменения просто не встраивались в его нейропространство, поэтому мне пришлось поменять там всё довольно глобально.
— Встань и назовись! — приказал я лежащему передо мной мужчине после того как закончил с ним работать и отступил на пару шагов.
— Прапорщик Прихватко, В/Ч 5361, - странным, неживым голосом отозвался, грузно поднявшийся с земли, военный.
— Цель и задачи нахождения на этом объекте? — продолжал я задавать вопросы.
— Проверка сохранности находящегося на хранении имущества и демонтаж с щелью хищения, редко востребованных деталей и узлов установки ЭА66-51.08.
Ну что же, тут я не ошибся, действительно стоящий передо мной человек замыслил и осуществил нехороший поступок, так что ничего страшного если он некоторое время послужит высшей цели. Всё равно он потом придёт в норму — всё-таки человеческое нейропространство довольно прочная штука и какие бы измерения я туда не вносил, всё равно оно стремится вернуться в исходное состояние.
Задав ему ещё несколько вопросов и, проверяя границы контроля, заставив попрыгать на одной ноге и улыбнуться, убедился что мои установки интегрировались в его нейропространство как надо и он полностью послушен моей воле.
Для начала я приказал ему рассказать мне что имеется на этой базе, а затем привести в исходное состояние свою технику что он испортил. Прикинув что это займёт у него довольно продолжительное время, вернулся за приготовленными сумками и выйдя через главные ворота отправился, обратно, в деревню.
После того как у меня появились необходимые инструменты и часть материалов я смог наконец запустить свою установку. Конечно, она работала всего лишь на несколько десятков процентов от расчётной мощности, но даже в таком режиме я смог подключаться к нейропространствам гораздо большего числа людей.
Решив провести небольшой эксперимент я принялся немного корректировать нейрообразы всех людей в деревне, на неприятие спиртосодержащих напитков, так как всё то время, что я провёл в этом населённом пункте число ситуаций связанных с людьми пребывающими в состоянии изменённого сознания просто зашкаливало. Каждый день или ко мне, или к моим родственниками и знакомым приставали данные индивидуумы. Особенно мне было неприятно слышать от Милки о том как, то её отец, то кто-нибудь из старших братьев, напившись гонялись за ней или её сёстрами, то с ножом, то с поленом. А однажды она вообще гуляла со мной стыдливо пряча довольно большой синяк под глазом — не успела убежать от очередного пьяного дебошира. Тогда я пообещал ей разобраться с этой проблемой и вот теперь настало это время.
В принципе все люди к нейропространству которых я подключался, пили ядовитую дрянь не из-за какого-то внутреннего желания творить дичь, а из-за совокупности нескольких факторов. Во-первых, они не представляли себе иного способа сбросить напряжение после рабочего дня. Во-вторых, на них действовала сила привычки, и в-третьих, они не могли выбраться из социального круга. Они пили потому что так было принято в обществе, а общество состояло, в том числе и из них, так что, подавая, пример другим они не могли разорвать этот круг.
Начал я с того что немного откорректировал нейрообразы большинства деревенских жителей, поменяв им участки отвечающие за осязание из (условно это можно назвать базой данных личного опыта) участков, где хранилась информация о вкусе помёта животных (удивительно, но абсолютно у всех были такие воспоминания) со вкусом спиртосодержащих жидкостей.
Следующий день в деревне был довольно забавным. Началось всё утром когда я завтракал вместе с бабушкой и дедушкой. Практически доев всё из тарелки, дед улучив момент достал из-за пазухи небольшую фляжку и воровато оглянувшись, подмигнул мне, перед тем как сделать из неё глоток. Но вот только отхлебнув он сильно закашлялся. С удивлением посмотрев на фляжку в своих руках, осторожно понюхал её содержимое и почесав затылок убрал обратно за пазуху. Вид у него был нельзя озадаченным.
Лейтенант девятого отдела пятого управления КГБ СССР Симохин Михаил Юрьевич, уже третий день пребывал в странном состоянии. Это было что-то среднее между холодным бешенством и странной обречённостью — в этой деревне всё было не так. Люди, дома, техника, даже еда которой их кормили в местной столовой была какой-то не такой. Не то чтобы это были какие-то особенные разносолы — обычное деревенское меню: борщ, рассольник, щи, пюре, макароны, котлеты и отбивные, но всё было приготовлено как-то необычно. Что-то подобное он ел лишь однажды, когда он с ещё несколькими лейтенантами провёл пару дней на одной из номерных дач высшего руководящего состава. И хоть никого из руководства там, естественно, в тот момент не было так получилось что готовил им личный повар первого зама. Вот подобный уровень готовки был и тут, и это сбивало с толку.
Но не только это. Когда он попытался арестовать председателя, чтобы устроить ему допрос, их оперативную группу схватили местные мужики — трактористы и комбайнёры. И как бы он не кричал что это нападение на сотрудника при исполнении, они лишь качали головами и проговаривали что негоже так гостям поступать. В принципе ему удалось немного разрядить обстановку пообещав что никого арестовывать не будет, только тогда их отпустили предварительно изъяв табельное оружие. Которое председатель убрал в свой сейф пообещав что вернёт обратно перед их отбытием. Михаил пообещал тогда себе, что за это унижение сгноит в лагерях весь это колхоз, но пока решил затаиться и попробовать поговорить. Хотя разговора не вышло.
Когда скрутившие их мужики вышли из кабинета, то Михаил принялся задавать вопросы председателя, отослав ребят проверить обстановку в самой деревне.
— Скажите Вы получали решение о своём отстранении?
— Эту писульку то из управы? — отвечал председатель, усмехнувшись в усы, — конечно получал, аж пять раз её присылали.
— А почему тогда Вы не исполнили распоряжение? — продолжал выспрашивать лейтенант.
— Кто ж тогда всем руководить будет? Мужики конечно у нас сознательные, но всё равно надо и работу распределять и подразделения координировать, и планы составлять и отчёты.
— Этим мог бы заняться новый председатель присланный из района.
— Это Сенька что ли? — удивился мужчина, — приехал он конечно с кипой бумаг, да только он ведь в сельском хозяйстве ни бум-бум. Он же с соседней деревни, знаем мы его, баламут ещё тут, всё по партийной линии поднимался. Языком молоть-то он мастак, а тут землю знать надо.
— А вы значит знаете?
— А тож, с сызмальства я этим занимаюсь. С отцом и дедом землю пахали. Вот этими руками я коровники ставил. Всем миром МТС поднимали. Да после войны тяжко было. Да и сейчас вот только понемногу сознательность в людях появляется…
Михаил пропустил мимо себя бредни колхозника про человеческую сознательность и присущую людям трудолюбивость. Больше его интересовало кто надоумил этого мужика идти против политики Партии.
Решив действовать более тонко, он принялся выспрашивать председателя о том что происходило в колхозе в последнее время. Мужик с, присущей всем деревенским, открытостью и странной честностью принялся перечислять бесконечный перечень событий. В основном это были какие-то никому не интересные факты об урожае, вредителях, ремонте тракторов, болезнях животных и событиях в жизни самих жителей. Но вот что было странным в его рассказе (а в его честности лейтенант не сомневался — на курсах физиономистов он получил неплохую подготовку и сейчас понимал что председатель с ним максимально честен) совсем не было событий причиной которых послужила бы пьянка. Не было никаких происшествий типа драк и получения травм из-за халатного отношения к технике безопасности как будто все в деревне вдруг превратились в каких-то “идеальных” людей. Но так как чудес не бывает он принялся копать в этом направлении.
Сначала исподволь, задавая наводящие вопросы, а затем, так как председатель упорно не мог понять что от него хотят, просто прямо спросил:
— У вас почему в деревне не пьют?
— Да как не пить-то?! — мужчина всплеснул руками, — пьют! Ещё как! Благо не все, только несколько человек. А так мы можно сказать победили эту беду. Вот она сознательность-то общественная…
Дальше он опять начал нести какую-то чушь, и Михаил опять, с помощью выработанной на долгих партийных заседаниях привычки, принялся пропускать весь этот бред мимо ушей. Больше его занимали мысли о том что происходит в этой деревне. Тут явно поработали антисоветчики, вернее не просто антисоветчики, а сектанты-антисоветчики! И он их обязательно найдёт.
Встав, он прервав монолог председателя, попрощался и вышел из управления. Контрольный срок установленный в управлении был — неделя, так что за несколько дней ему надо было размотать клубок творящихся здесь странностей и вернуть этих заблудших людей в лоно советской власти.
Увидев идущую по улице девочку в нарядном платье, он уверенно направился к ней — дети в силу свойственной им наивности, сами того не подозревая, могут выдать много ценных сведений.
Глава 17
Весь день в деревне царила суматоха. Практически все мужчины, да и часть женщин, в деревне бегали из дома в дом с круглыми глазами, испуганным шёпотом переговариваясь друг с другом. А когда кто-то предположил что во всём виновато массовое отравление, деревенский медпункт окружила галдящая толпа. В этот момент я даже на несколько минут подумал что, возможно, переборщил с уровнем и массовостью эксперимента. Но в очередной раз вспомнив заплаканные глаза деревенских детей, сквозь слёзы рассказывающие о происходящем в доме когда там откупоривают очередную бутылку, опять преисполнялся решимости. Да и в медпункте в принцип ничего страшного не произошло. Фельдшер — Раиса Сергеевна, выдала каждому страждущему по несколько таблеток активированного угля и пояснила, что изменение вкуса некоторых продуктов может быть признаком начинающейся респираторной вирусной инфекции. Так что уже после обеда практически в каждом дворе, несмотря на будний день дымили бани — коллектив решил спасаться от хвори народным способом.
Но и на следующий день ничего не изменилось. Хотя судя по желто-зеленым лицам некоторых они всё-таки через силу, и преодолевая отвращение продолжали пить привычные напитки. Ну ничего — надолго их не хватит.
Как оказалось я ошибался, и на третий и на последующие дни, эти личности перестали зеленеть бледнеть и теперь ходили по деревне и всем рассказывали как они пьют “родимую” и уже не обращают внимание на её вкус и запах. И фиг бы с ними если бы они продолжали себе пить потихоньку — так они подговаривали к этому остальных. А значит их надо примерно проучить!
В одну из ночей, я отвлёкся от своего основного проекта и опять принялся инспектировать нейропространства деревенских жителей — на этот раз я решил зайти с другой стороны. Если уж через брезгливость и отвращение не удаётся дать понять человеку, что он делает что-то не то, то может быть на них подействую положительные эмоции.
Но тут меня ждал сюрприз — практически все положительные эмоции этих, особо упорных, людей как раз и были завязаны на состояние алкогольной интоксикации. По началу я выискивал какие-то крохи радостных воспоминаний в бытовых ситуациях, но потом плюнул на это — объём работы предстоял колоссальный, а результат довольно сомнителен. Да и подобные люди не слишком важны для общества. Работали они на самых низовых должностях, не занимались никакой социально полезной деятельностью (и даже наоборот, баламутили людей, сбивая их с правильного пути), а только активно участвовали в бытовом насилии и мелком хулиганстве. Так что приняв решение я просто внедрил в их сознание жёсткую установку на общественно полезную деятельность, правда для этого пришлось подавить их сознание и сильно срезать уровень интеллекта (по правде стоит признать, что давить и срезать там было особо нечего).
После этого социальная обстановка в деревне несколько нормализовалась — никаких пьянок, забегов голышом с топором в руках по деревне больше не происходило. А главные деревенские выпивохи и баламуты, после работы помогали жёнам (вызывая их безмерное удивление) по хозяйству, ремонтировали свои развалюхи и высаживали по всей деревне цветы.
Остальных жителей это довольно сильно удивляло, так что вскоре все начали шептаться о каком-то колдовстве и нечистой силе. Сам я в этом не участвовал, так как был занят другим делом. Да и помимо этого у меня с Милкой начали налаживаться какие-то странные взаимоотношения.
Девушка старалась проводить как можно больше времени со мной, что даже вызывало некоторые пересуды, и со мной довольно строго поговорила её мать. Я правда мало что понял из её монолога, но на всякий случай со всем согласился. После этого с нами стал таскаться один из её младших братьев. Он довольно сильно отвлекал (его нейропространство тоже было довольно рыхлым, так что я не мог без значительного напряжения внутренних сил как-то на него повлиять), но проблема с ним решилась гораздо проще — он забывал обо всём на свете стоило ему получить какую либо сладость. Пока он не доедал всё до последней крошки, он не замечал ничего вокруг.
Сама же Милка краснея и бледнее призналась что я ей очень нравлюсь. При этом она смотрела на меня с таким вожделением, что я не удержался и немного пошарил в её нейропространстве. Как оказалось всё дело было в эффекте запечатления — в свой прошлогодний визит в деревню Даня вытащил её из реки когда её затянуло течением под корягу. Тогда она так много думала о нём, что его образ ассоциировался у неё буквально со всем. А я ещё приехав в этом году своими действиями закрепил и развил эту ситуацию. Теперь девчонка испытывала ко мне столь сложный букет чувств что буквально не знала что делать. И почему-то решила что это любовь, и её нужно демонстрировать физической близостью.
Что-то внутри меня (возможно нейрослепок реципиента) было совсем не против подобного развития событий, но я не торопился. Потому что, как показала практика, какой-то злой рок мешал нам стать близки.
Я даже не рассматривал тот случай на лесной тропинке, и без этого хватало подтверждений. Когда она позвала меня на откровенный разговор, вечером за коровник, и выговорившись, в наступающих сумерках скинула с себя платье — его почему-то схватил пробегавший мимо поросёнок сбежавший с чьего-то двора. Погоня за ним (отдав девушке свою рубашку) закончилась в зарослях крапивы с мой рост, так что ни о каком продолжении романтической встречи не могло быть и речи. В другой раз когда мы с ней пошли купаться на реку, и она позвала меня в небольшую заводь довольно далеко от деревни, где мы раздевшись догола уже чуть не приступили к процессу, были прерваны огромным пятном пахучей жижи, что течением занесло в заводь. Мокрые и вонючие мы пулей вылетели оттуда. Как оказалось это один из работников фермы не придумал ничего лучше, чем сливать в реку жидкие отходы жизнедеятельности из септика, чтобы не гонять машину на очистные сооружения и, таким образом, сэкономить топливо (после этого я дал председателю установку строго следить за подчинёнными).
После третьего раза, когда мы крепко сжимая друг-друга в объятьях, лежали на сеновале, куда забрались убежав ото всех, я, ощутив, запах дыма понял что и на этот раз наши планы не осуществятся. Так и вышло — с трудом потушив соседский сарай загоревшийся от замкнувшей электропроводки, я бросил попытки овладеть девушкой. Тем более оказалось что ей, чтобы потерять голову и уйти в нирвану было достаточно нескольких крепких и глубоких поцелуев.
В муфельной печи где я сплавлял свинец, сурьму и борную мазь с графитовой смазкой изготавливая свои убогие поделки под полупроводники, можно было замечательно плавить сахар изготавливая десятками штук сахарных петушков. Поедая которые, брат Милки сидел на скамейке перед домом, пока мы в сарае самозабвенно целовались (на удивление это оказалось невероятно увлекательным занятием, особенно если поглубже засунуть язык в девушку).