Как бы то ни было, но во время гражданской войны страны должны поддерживать кого‑то конкретно, либо обе стороны одновременно, потому что всё равно победит одна из сторон, с которой уже есть тесные отношения, которые можно подправить или подрегулировать.
Я также подготовил текст официального сообщения на ужине и этот текст будет передан в качестве пресс‑релиза всех журналистам:
«Полномочный представитель ЕИВ и правительства Российской империи имеет честь официально сообщить об исчерпании недоразумений между правительством Российской империи и правительством Северного Китая. Во избежание возникновения подобных недоразумений в будущем стороны обменялись военными представителями».
Текст заявления тоже был передан в Центр на утверждение. Ещё один экземпляр был запечатан в пакет с моей сургучной печатью и отправлен лично председателю Дэну с китайским офицером связи.
Я примерил фрак, лежавший в сундуке и остался доволен его видом и размерами. До ужина оставалось примерно шесть часов, и я решил уделить это время самосозерцанию, наказав господам офицерам в случае чего разбудить меня за час до мероприятия.
Глава 62
Самосозерцание – это не бесцельное разглядывание собственного пупка в надежде на то, что тебе откроется новая вселенная или нирвана, окунувшись в которую ты станешь сказочным принцем на белом коне, скачущим от одного небесного светила к другому.
Самосозерцание иногда называют аутогенной тренировкой, когда человек лежит горизонтально и усилиями мысли расслабляет мышцы своего тела, вызывая у себя то прилив жара, то прилив холода, исцеляя поражённые органы и нормализуя кровообращение. Всё начинается с большого пальца левой ноги и двигается постепенно от ног к брюшной полости, рукам, голове. Можно дойти до мышц лба и быть предельно внимательным, чтобы не отключиться, потому что ваш мозг находится на пределе, он тоже хочет спать и отключиться, как и все другие ваши органы. А вот тут нужно возвращаться к исходному состоянию, чего не всем удаётся.
Я заснул на пятой минуте. Сказалось нервное напряжение полёта, двух раундов переговоров и того, что всё разрешается благополучно. Кроме того, я давно занимаюсь аутогенными тренировками и считаю себя достаточно тренированным человеком.
Внезапно резкая боль в правом боку заставила меня открыть глаза. Сплошная темень и что‑то бьётся в полог палатки, а под правым моим боком выступает острый камень. Усталый я лёг на него спать и даже не заметил. В висках стучит. Я открыл полог палатки и мне в лицо кто‑то бросил пригоршню колючего мелкого снега. Я вышел из палатки и осмотрелся. Повсюду валяются брошенные консервные банки. Какая‑то свалка мусора. Ага, вот табличка. Под порывами ветра я подошёл к ней и прочитал: «Basecamp» (базовый лагерь). Ага, базовый лагерь, это на высоте шесть с половиной тысяч метров. Вершину Эвереста не видно, до неё по северному склону две тысячи триста сорок восемь метров. Почему я здесь один? В одиночку на такую вершину не взойти. И вообще, почему я здесь? Кто в одиночку ночует на вершине? Ага, вот там кто‑то ботинки бросил. Целых две пары. Я пошёл туда и увидел мёртвых мужчину и женщину. Давно лежат. Слышал я раньше, вся дорога на Эверест усыпана трупами, и трупами же там отмечают километраж. Сюда даже звери не забираются, чтобы полакомиться мертвечиной, и орлы не залетают, сил и воздуха не хватает. Одни только безумные люди забираются.
Один китайский поэт, кажется Ли Бай, ночевал в горном храме, но не здесь, и как проникновенно он написал:
На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звёздам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.
Какие к чёрту жители неба здесь? Они где‑нибудь в другом месте, не в Гималаях, а где‑нибудь на Гавайях, где тепло и все вкусное прямо с пальм в рот падает.
Надо спускаться вниз, в долину. Был бы я альпинист, возможно, что я бы и поскрёбся вверх в одиночку, но я же человек разумный и без подготовки и обеспечения вверх не полезу, мне там, собственно говоря, делать совершенно нечего. Наблюдателей с пограничной заставы туда посылать? Так там ни один нарушитель по собственной воле не пройдёт, и даже по чужой воле не пройдёт. Кто же их все туда тянет?
– А ты не знаешь, чего их туда тянет? – чётко прозвучал в моей голове чей‑то голос.
– Не знаю, – честно признался я. – Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт.
– Так это умный, а это придурки всё вверх лезут, чтобы меня за бороду подёргать, – сказал голос, – так вот, хренушки им всем. И тебе тоже.
– А я‑то здесь при чём? – спросил я.
– А чего же ты здесь делаешь, как не в гору собираешься полезть? – спросил голос.
– Да я и сам не знаю, чего я здесь делаю, – признался я. – Неприкаянный я какой‑то и сам не пойму, где и в какой жизни я проживаю. Всё иду вперёд и вперёд, а что будет дальше, ни один человек не знает, потому что у него всего одна жизнь, а царствия небесного так и не предвидится.
– Так вам ещё царствие на блюдечке с голубой каёмочкой представить надо? спросил голос. – Сейчас я вам устрою царствие небесное.
Внезапно налетевший порыв ветра подхватил меня и бросил вниз. В полёте я постарался сгруппироваться, чтобы приземлиться на ноги и смягчить удар при падении. Моё падение сопровождалось громким стуком. Открыв глаза, я увидел, что стою на четвереньках около своей кровати, что у меня холодные руки и голова и весь я так продрог, как будто был где‑то на улице в метель.
Кое‑как поднявшись на ноги, я пошёл и открыл дверь. В дверях стоял офицер‑связист:
– Господин генерал, телеграмма из Центра.
– Давай сюда.
Центр сообщал, что моё решение и проект коммюнике утверждены. Поздравляли с успешным завершением переговоров. Приказывали остаться и проконтролировать исполнение договорённостей.
Глава 63
После ухода связиста я пошёл в ванну и принял горячий душ. Разогреваясь, я все обдумывал, в чем суть приснившегося мне сна и почему он был настолько реальным, что я замёрз как цуцик и очутился рядом с кроватью в положении для приземления после прыжка. И что это был за голос? Неужели Бог существует, а, может, это кто‑то из космических пришельцев, назначенных наблюдать за тем, как развивается человеческая особь и что она всеми путями уничтожает друг друга или самого себя и портит отчётность этому неведомому специалисту.
Возможно, что я какой‑то особенный человек. А как можно что‑то сказать или предположить по‑другому?
В своей настоящей жизни я получил удар по голове и вместе с бандитом переместился в то время, где меня вообще не могло быть, где даже мои родители ещё не родились. Тоже самое и с переместившимся со мной налётчиком.
По всем законам фантастики, такого вообще быть не может. То есть, человек не может существовать там, где он ещё не родился. Что получается? Получается, что я переместился в параллельное время, где меня не было. Затем мой жизненный цикл закончился, и я исчез из могилы, в которой меня похоронили, и родился там, где я должен был родиться в то же самое время, но уже после того, как вмешался в ход истории и сейчас проживаю в том самом времени, в котором я закончил жизненный цикл.
Получается, что мы имеем две параллельные реальности, и в одной реальности я уже проживаю дважды. Просто так и случайно этого быть не может. Возможно, что существует машина времени и кто‑то наблюдает за мной с помощью этой машины, повторяя жизненный цикл и изучая то, как человек может вырваться в нормальную жизнь из ситуации полной безвыходности, обладая уже накопленным комплексом знаний и умений. А тот факт, что машины времени у нас нет, то это указывает на то, что машина времени существует у тех людей, которых мы не знаем и которые не делятся своими достижениями, и даже не знакомятся с нами.
В конце этого умозаключения я прихожу к выводу о возможности вмешательства в мою психику извне с помощью какого‑нибудь передатчика. Если я кому‑то это расскажу, то в лучшем случае слушатель покрутит пальцем у виска, а в худшем случае обратится к психиатру для проведения моего полного психологического исследования. Поэтому, я лучше приберегу эти размышления для себя, а то вдруг придёт такое время, когда окажется, что я был прав и уже знаком с теми, кто хотел бы установить с нами контакты третьего рода.
Не исключено, что эти существа прячутся от нас на недоступных горных вершинах, куда так стремятся тронутые альпинизмом люди, получая сверху сигналы о том, что полное счастье они найдут только, повиснув на верёвке с крюком или сорвавшись с ледяного склона.
Я надел фрак и вышел к ожидавшим меня офицерам. Вся делегация поехала в микроавтобусе, а я в отдельной автомашине. Портупей‑юнкера я оставил в гостинице под присмотром дежурного офицера, потому что детям, даже в военной форме, противопоказано участвовать в поздних дипломатических раутах.
Наша делегация прибыла, как и положено, за две‑три минуты до начала мероприятия. Мы блестели золотом погон, а китайская делегация, как военные, так и цивильные люди были в одинаковых костюмах маоцзедуновского типа светло‑зелёного и тёмно‑синего цветов. Один только я выделялся в своём фраке.
Перед началом мероприятия Дэн Сяопин зачитал наше коммюнике на китайском языке, особо подчеркнув, что он лично отдал приказ с ноля часов начать возвращение китайских военнослужащих в места постоянной дислокации и о намерениях дружбы и сотрудничества с великим соседом – Россией.
Затем все были приглашены за стол. Вернее, за столы. Их было четыре. Для высшего состава, старшего и среднего звена. Сколько китайцев за столом, столько и русских, и за каждым столом свой переводчик.
Столы круглые и над каждым столом круглый и вращающийся надстолешник, на который выставляются блюда. Каждый человек может подкрутить вращающийся круг к себе так, чтобы понравившееся ему блюдо оказалось перед ним и его можно было переложить на свою тарелку. Опустевшие тарелки быстро заменялись новыми. Китайские застольники показывали, как нужно это делать и учили обращению с палочками, хотя для русских были положены и вилки.
Господ офицеров я предупредил, чтобы они не особенно усердствовали с водкой, потому что водка китайская коварна и от неё наутро жуткое похмелье. Вы бы видели с каким серьёзно‑саркастическим выражением лица слушали сорока‑пятидесятилетние офицеры молодого человека, которому ещё нет и тридцати, правила потребления спиртных напитков. Да они за свою службу цистерну водки выпили и знают, что и как.
Нужно отметить, что китайские водочные рюмки очень маленькие и их действительно можно назвать напёрстками. В эту рюмку помещается первая фаланга большого пальца, вот и её весь объём. Маленький размер рюмочек как раз и сбивает с толку опытных выпивох, которые забывают, что если махом выпить гранёный стакан водки, то ничего особенного‑то и не будет, а вот если этот же стакан пить по каплям, то на половине стакана любой крепкий мужик будет пьян в стельку. Нет, в стельку – это сапожники. Вдребезги – стекольщики. Не буду перечислять, но офицеров в этом списке нет, хотя они в этом действительно толк знают.
Сколько было тостов, не подсчитать на пальцах обеих рук. Потом всё пошло на самотёк. Китайские коммунисты были не дураки выпить и хорошо поесть, громко чавкая закуской, тем самым показывая, что блюдо очень вкусное.
Через два часа я дал команду собираться и отправляться в гостиницу. Предусмотрительный Дэн распорядился положить в багажник моей машины корзину водки и корзину закуски для господ офицеров, потому что утром мы уже вылетаем в Хабаровск для проверки исполнения наших договорённостей. Военный представитель летит в одном самолёте с нами.
Глава 63
Утро началось с того, что мне пришлось опохмелять тех, кто игнорировал моё указание по поводу китайской водки.
По радио нам сообщили, что начался массовый выход китайских военнослужащих с российской территории. Мне было предложено проверить это лично в ключевых точках.
Наш самолёт в аэропорту Харбина провожал сам Дэн Сяопин с официальными лицами, был выстроен почётный караул и подняты флаги Северного Китая и России. Всё как при проводах главы государства, только не было салюта наций. Да он и не нужен, только харбинских ворон пугать.
О вылете в Хабаровск мы радировали в Центр и сообщили расчётное время прибытия. В аэропорту Хабаровска нас никто не встречал. Аэропорт был пуст. Ничего себе отвод китайских войск с российской территории. Наши солдаты отыскали в подвале мужичка, который оказался сторожем.
– Ты кто такой? – спросил я.
– Сторож я здешний, Ваше благородие, – плача сказал мужик.
– А плачешь‑то чего? – не понял я.
– Дак русские солдаты всех на правёж в город увезли, а меня‑то за что? – сказал сторож, – я здесь сторожу и никого не трогаю.
– А ты что, не русский? – спросил я.
– Да как же не русский? – сказал сторож. – Все мои предки русские и в родне нашей неруси никогда не было.
– Так что же это за русские солдаты всех на правёж увели? – допытывался я.
– А это те, которые здесь всегда были, и которые сбежали, когда китайцы пришли, – начал рассказывать сторож. – А вчерашней ночью китайцы снялись и ушли и тут‑то вот эти русские солдаты прибежали и стали всех в полицию хватать.
В гараже аэропорта мы нашли довольно сносный автобус для перевозки рабочих и погрузились в него, включая и радиста с радиостанцией. Через полчаса мы уже были в центре города и удивились его безлюдности. Небо и земля по сравнению с тем временем, когда на улицах встречались редкие китайские городовые и разгуливали праздные горожане. Какое‑то осадное положение, зато городовых предостаточно.
Я вышел из автобуса и подозвал к себе городового.
– Любезный, а где ваше начальство? – спросил я.
– Так что на правеже все, – доложил городовой старшего разряда и с карточкой фельдфебеля под витым оранжевым погоном.
– Что за правёж такой? – поинтересовался я.
– А это просто, – рассмеялся городовой, – порют всех подряд за этот, как его, коло, нет, за какой‑то ционизьм, типа, с китайцами сотрудничали, – доложил страж порядка.
– А ты чего не на правеже? – спросил я.
– Так вот, нужно поймать этого циониста и привести на правёж, а тут видите, Ваше благородие, ни души, попрятались канальи, чуют собаки, чьё сало ели, – засмеялся городовой.
– Ну‑ка, веди меня к своему начальству, – приказал я.
– А я не могу оставлять свой пост, – осклабился городовой.
– Ты у меня сейчас на коленках впереди нас поползёшь, – зарычал полковник Генерального штаба и достал из кобуры пистолет.
Ошалевший городовой повернулся и на подкашивающихся от страха ногах заковылял в сторону полицейского участка. Мы поспешили за ним, а за нами тихонько ехал наш штабной автобус.
У полицейского участка был устроен пункт массовой порки населения. Плетьми лупили мужчин и женщин. Привязывали к деревянным козлам и били. Палачи были в майках и все в поту.
– Стоять всем! – крикнул я таким голосом, которого нельзя было ослушаться.
– А ты кто такой? – повернулся ко мне губернский секретарь полиции в серебряных погонах с оранжевыми просветами и оранжевыми кантами и двумя маленькими звёздочками вдоль просвета.
Ответом на его вопрос был удар в ухо от полковника Генерального штаба, а второй полковник содрал с него погоны полицейского чиновника.
– Палачей на козлы! – приказал я. – А ты, сука, будешь бить их, – и я сунул в руку чиновника плеть, которой избивали граждан. – И учти, чем слабее ты будешь бить их, тем сильнее будут бить тебя. Вперёд!
И губернский секретарь без погон начал усердно лупцевать палачей, уставших от избиения граждан.
Наконец к участку пожаловали господин полицмейстер в полковничьем чине и погонах кавалерийского офицера.