На следующий день движение продолжили с самого утра. Первое время дорога была совершенно пуста. Как будто и не по оккупированной местности двигались. Над головой то и дело мелькали небольшие бипланы с румынским крестом на крыльях. Иногда от самолета отделялся контейнер, обозначенный ярким вымпелом, передавая, таким образом, движущимся внизу войскам разведданные. Ни о каких рациях на устаревших самолетиках, конечно, и речи не было, поэтому выкручивались, как могли. Иногда такой самолетик, кружащий над колонной, внезапно уходил в пологое пике и сбрасывал бомбы куда-то по одному ему видимой цели.
Такой марш, казалось бы, в полигонных условиях, тем не менее, жестоко сказывался на технике. То и дело на обочине дороги, вдоль которой двигался румынский клин, замирали из-за поломок бронированные машины. Часть из них удавалось починить на месте и вернуть в строй, но большинство нуждались в более сложном оборудовании, нежели лом и кувалда. Такие приходилось оставлять в надежде на расторопность тыловых служб.
Ближе к обеду очередной крылатый разведчик сообщил о выставленном на дороге заслоне. Численность противника летун точно оценить не смог: по нему отработала зенитная артиллерия, но не меньше пехотной дивизии. Генерал Думитреску, которого поставили командующим над 1-ым корпусом, не стал атаковать сходу, предпочтя остановится и выслать вперед разведку. Заодно дали солдатам возможность передохнуть и пообедать.
Капитан Орлов внимательно наблюдал за румынами. Он, собственно говоря, это делал и весь предыдущий месяц, но одно дело учеба, а другое – боевая обстановка. Одним из заданий, полученных перед отбытием в командировку, было оценить румынские войска изнутри. Ведь сухие цифры – это одно, а реальное положение вещей – зачастую совершенно другое. Вот и сейчас он, жуя галету, аккуратно записывал свои наблюдения в тетрадь.
– Тыловые службы работают плохо. Солдаты второй день едят сухпай. А его выдали всего на три дня. Сомнительно, что завтра что-то изменится. Чем командование собирается кормить личный состав через два дня неизвестно. Это при том, что двигаем вперед практически без сопротивления.
– То же самое с топливом. Топливо у румынских LT vz.35 выработано наполовину, а заправщики явно не успевают. Благо запас хода у БТшек в два раза больше. Но вопрос заправки стоит остро.
– Моральный дух высок. Впрочем, это не удивительно, пока все идет хорошо.
– Нужно вводить в состав подвижных соединений ремонтные подразделения, которые смогли бы ставить встрой поломанные машины как можно быстрее. Не дело нести такие жуткие небоевые потери (подчеркнуто).
– Рации на разведчиках нужны. Все эти сбрасываемые сообщения – прошлый век. Очень неудобно.
Так тезисно переносил капитан свои мысли на бумагу, уже мысленно прокручивая то, что нужно будет упомянуть в отчете по возвращении домой.
Быстро сбить заслон не получилось. Пока вернулась разведка, пока составили план, пока довели его до офицеров – начало темнеть. Атаку решили отложить на утро.
Весь следующий день танкисты долбили венгерский заслон. После первой неудачной атаки командование догадалось пустить кавалерийские бригады в обход по флангам, что и принесло результат. Однако даже будучи окруженными со всех сторон мадьяры мужественно сражались, отстреливаясь до последнего патрона. В плен удалось взять лишь полторы сотни раненных, контуженных и по большей части безоружных солдат. От них удалось узнать, что это была 4-ая пехотная дивизия, укомплектованная по большей части кадровыми офицерами, солдатами довоенного призыва и лишь немного разбавленная свежими призывниками. В момент получения известий о румынском прорыве дивизия как раз двигалась по железной дороге на фронт в соответствии с планом ротации частей первой линии. Чрезвычайная опасность заставила венгерский Генштаб выгрузить дивизию прямо посреди перегона и дать приказ держаться до последнего. Патрона или человека. Время порой бывает ценнее человеческих жизней.
И нужно сказать, венгры со своей задачей справились на все сто процентов, задержав румынское наступление почти на двое суток. Эта задержка привела к тому, что, когда передовые части 1-ого корпуса подошли к Ордае, вокруг города уже была организована какая-никакая оборона.
Понимая, что быстро взять город не получится, методичный штурм выльется в большие потери, а главное в потерю темпа, Думитреску принял решение обойти город с юга, оставив часть пехоты для блокады гарнизона. Задумано было с умом, вот только реализация как это часто бывает, подкачала. Быстро обойти город не получилось. Осень, наконец, показала свое истинное лицо, зарядив непрекращающимися дождями. Дороги мгновенно раскисли, и совершать хоть какие-то вменяемые маневры по бездорожью стало решительно невозможно. Наступление заглохло.
Несмотря на то, что полностью отрезать венгров не получилось – на это на самом деле мало, кто рассчитывал – правый фланг венгерской армии фактически перестал существовать. Попав в полуокружение, не имея железнодорожной связи с тылом, под постоянными налетами вражеской авиации, в тяжелых условиях нехватки топлива и боеприпасов венгры попытались отступать в пешем порядке, «загибая» фланг и вырываясь из грозящего полного окружения. Получилось ожидаемо плохо. Пять дивизий фактически перестали существовать как организованная сила. Из солдат сумевших выйти к своим можно было в лучшем случае сформировать две. И это без тяжелого вооружения, брошенного при отступлении. Можно было, но только на бумаге: надломленных морально и истощенных физически людей не было никакого смысла бросать в бой.
В свою очередь румыны, освободив часть своей страны, были полны решимости сражаться до победного конца. Конные бригады – конница была самой боеспособной частью румынской армии – неуловимыми шершнями набросились на оставшиеся беззащитными вражеские коммуникации. Не вступая в серьезные столкновения, кавалеристы практически парализовали венгерскую армию в южной части страны.
Видя бедственное положение венгров, на севере зашевелились словаки, не забывшие прошлогоднюю войну. А когда восстало население отторгнутой у Чехословакии Подкарпатской Руси, за год венгерской власти хлебнувшее немало лиха, стало казаться, что венгры вот-вот сдадутся и запросят мира.
Однако исход войны решили не пули и сабли румынской конницы, а большие калибры. На этот раз дипломатические.
Глава 11
Берлин, Германия 17 сентября 1940 года
Из Берлинского госпиталя Курта отпустили в середине сентября. Оттуда, нагруженный лишь небольшим чемоданчиком, он первым же делом отправился на вокзал. Положенные ему три недели отпуска по ранению он собирался провести в Штутгарте. Здесь будущий офицер прожил первые восемнадцать лет своей жизни до поступления в военное училище. Здесь же жили его родители и прочая многочисленная родня.
Пассажирские поезда, по военному времени ходили не часто, особенно в направлении фронта. Железная дорога была загружена военными перевозками, поэтому урвать себе место в вагоне оказалось той еще задачей. В кассе вокзала Курт ожидаемо услышал ответ:
– Мест нет.
Пришлось идти к начальнику поезда. Им оказался колоритный старик лет шестидесяти, бодро прыгающий на деревянном протезе и покуривающий голландскую трубку-носогрейку. Такой себе герой со страниц авантюрных романов о пиратах карибского моря. Не хватало лишь попугая на плече, кричащего: «Пиастры, пиастры!» Однако, приглядевшись внимательнее, Курт понял, что перед ним, скорее всего, бывший офицер – годы хоть и сморщили старика, но не смогли его согнуть. Военная выправка вовсю проглядывала сквозь железнодорожную форму.
Поздоровавшись, обер-лейтенант изложил суть проблемы. Старик окинул молодого офицера внимательным взглядом хитро прищуренных глаз, зацепившись на секунду глазами за висящую на перевязи раненную руку. Подумал несколько секунд, а потом, видимо приняв какое-то решение, звонко пристукнул деревяшкой по брусчатке.
– По ранению?
– Да, – кивнул Курт, – осколочное, полтора месяца в госпитале. А теперь три недели отпуска. Домой пытаюсь уехать.
– Хорошо, стой здесь, сейчас что-нибудь придумаем.
Железнодорожник ловко – как будто действительно всю жизнь лазил по реям – заскочил по ступенькам в вагон.
Ожидание продлилось всего несколько минут, после чего к Курту подошла молодая девушка в форме проводника и отвела его к свободному месту в соседнем вагоне.
Двенадцать часов в поезде пролетели практически мгновенно. Проспав всю дорогу, и проснувшись лишь раз для того, чтобы поесть, утром следующего дня обер-лейтенант вышел на вокзале родного города.
Привокзальная площадь, обычно бурлящая жизнью, с первого взгляда поразила Курта непривычной пустотой. Не было таксистов, наперебой предлагающих свои услуги, не было торговцев, громко расхваливающих свой товар, а пассажиры, приезжающие или наоборот уезжающие из города, казалось, пытались покинуть неуютное место как можно скорей.
Зато здесь появилось то, чего не было раньше. Посреди площади, чуть в стороне от основных людских потоков располагались длинноствольные зенитные орудия, подозрительно задравшие свои хоботы в небеса и обложенные вокруг мешками с песком.
Картина внезапно сложилась в голове молодого офицера. Ведь Штутгарт находится всего в каких-то пятидесяти километрах от границы. Не удивительно, что такой крупный промышленный центр регулярно подвергается налетам вражеской авиации.
Добравшись на автобусе домой, Курт был подхвачен стремительным вихрем семейного торжества: по многу раз поцелован, обнят, накормлен, выслушан, познакомлен с новыми соседями и новыми родственниками, появившимся благодаря вышедшей замуж сестре и наконец, полностью сбит с толку попыткой матери в первый же день отпуска познакомить его с «замечательной девушкой», «красавицей, умницей и чистокровной немкой».
Курт, отвыкший за последние несколько лет армейской жизни от всей этой семейной круговерти, был ошарашен, выбит из колеи и где-то уже в середине дня вообще перестал понимать, что происходит. Вырваться удалось лишь спустя три дня. Следующим номером программы после соблюдения всех семейных ритуалов была встреча со старыми школьными друзьями. Или скорее приятелями теперь по прошествии шести лет после окончания школы.
Сидя за кружечкой пива с непременной жареной колбаской в пивной, собравшиеся неторопливо перебрасывались фразами о прошлых годах, женщинах и конечно войне, которая, так или иначе, вошла в жизнь каждого немца.
– Так вот, – отхлебнув из бокала продолжил свою мысль Отто, – хотя и пытаются лягушатники бомбить корпуса завода Порше, но получается у них не очень хорошо. Город большой – где что находится не враз и разберешь. Поэтому бросают куда получится. Особенно после того, как ночью стали бомбить. Часто на жилые кварталы бросают. Через день выезжаем туда пожары тушить.
Отто работал в пожарном департаменте Штутгарта, поэтому хорошо представлял, как обстоят дела с бомбежками города.
– И что, много людей гибнет?
– Да нет, – пожарный пожал плечами, – можно сказать почти не гибнет совсем. Бомбоубежищ построили не мало, да и воздушное оповещение работает хорошо. Бывает, лягушатники в темноте вообще в чистое поле вывалят бомбы да улетят обратно. Единственное, что город близко к границе находится, поэтому заблудится сложнее.
– Ну да, – поддакнул Ганс, – говорят, когда англичане попытались устроить большой налет на Гамбург с острова, так вообще город не нашли и по морю отбомбились.
– Ага, я слышал, селедка выдвинула официальный протест.
Сидящие за столом мужчины задорно захохотали. А после того, как пышногрудая официантка принесла еще по бокалу, разговор окончательно свернул в сторону обсуждения прекрасной половины человечества.
Курт же незаметно для себя ушел мысленно в сторону. Он, наконец, смог сформулировать для себя, то неуловимое и непонятное ощущение, которое терзало его последние несколько дней: поменялось общее настроение людей. В свой прошлый приезд домой после окончания польской кампании, он отметил общее приподнятое настроение, переполнявшее каждого встречного прохожего. Теперь же на смену воодушевлению пришла растерянность. Никто не желал долгой, затяжной войны, слишком сильна была в памяти народа горечь прошлого поражения. И теперь, испытывая легкое чувство дежавю, обыватели с опаской смотрели в будущее. Причем в Берлине, где ПВО работало максимально эффективно и на головы людям бомбы не сыпались, такого ощущения не было. Там вообще мало что напоминало о войне.
Из задумчивости Курта вывел очередной тост. Отбросив невеселые мысли, он решительно ухватил пивной бокал. В этот вечер Курт Мейер в первый раз за последние пару лет напился вдрабадан.
Пятого октября центральные немецкие газеты вышли с опубликованным на передовицах официальным обращением Венгерского Королевства к Третьему Рейху о предоставлении военной помощи в войне с Румынией. Нельзя сказать, что новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Новости, поступающие с Балканского фронта, как войну между южными соседями обозвали писаки, были туманными и малоинтересными для простого работяги. А вот для офицера вермахта это означало еще одну потенциальную точку, где можно сложить голову.
Однако Германия не спешила объявлять войну Румынии. Хотя бы потому, что импортировала из этой балканской страны треть потребляемой нефти, и такой опрометчивый шаг стал бы серьезным ударом по собственной боеспособности. Однако и бросить союзника на произвол судьбы Гитлер не мог, поэтому было принято половинчатое решение. В Венгрию были направлены три дивизии – свежесформированная 11-ая танковая, 15-ая и 30-ая пехотные с расплывчатым приказом «уберечь гражданское население Венгрии от ужасов войны и защитить венгерский суверенитет».
Одновременно Риббентроп сделал заявление с призывом вернуться к status quo ante bellum. Понятно, что ни Румыния, переломившая ход войны, ни Словакия, тихой сапой, без открытия боевых действий, начавшая возвращение утраченных ранее земель, ни уж тем более Подкарпатская Русь, понимающая, что предательства ей не простят, такого развития событий не желали.
На несколько дней все зависло в неопределенности. Боевые действия вынужденно прекратились, зато тихие дипломатические баталии развернулись в полную мощь.
11-ого октября неожиданно для всех, ну или почти всех, Народное Собрание Подкарпатской Руси официально попросилось в состав УССР. После чего на бывшую Венгерскую территорию были мгновенно введены советские дивизии из числа КОВО, как будто только и ждущие приказа на перевалах Карпат.
Такой поворот может показаться неожиданным, однако, если посмотреть внимательнее, ничего странного нет. Ведущими политическими силами здесь были коммунисты (порядка трети активного населения), сторонники независимости (около 10 %) и автономисты. Последние желали видеть свой край в составе Чехословакии, Венгрии или УССР, но обладающим широкой автономией. Однако, Чехословакия к 1940 году приказала долго жить, венгры за год своей власти показали себя далеко не с самой лучшей стороны, поэтому оставался Советский Союз. В возможность же полной независимости русины в массе разумно не верили.
Так или иначе, советские войска за Карпатским перевалами позволили СССР включится в дипломатический процесс. МИД Советского Союза со страниц газет обратился к сторонам конфликта с призывом начать мирные переговоры. В этом начинании он был активно поддержан румынскими коллегами, а спустя пару дней согласие на переговоры дали словаки.
Мирные переговоры по составу участников больше напоминавшие конференцию начались 17-ого октября в Бухаресте и проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны находились венгры, уже понявшие, что приобрести в этой своей авантюре уже ничего не удастся, но еще не готовые отдавать свое. Вернее то, что считали своим. Венгров серой глыбой за спиной поддерживала Германия в лице министра иностранных дел Риббентропа.