Фронт установился по линии Мобельяр – Эпиналь – Нанси – Мец. Иронично, что Верден, могучая крепость, ставшая символом стойкости в прошлую войну, и в этот раз устоял, несмотря на несколько немецких попыток продолжить наступление через него в глубь Франции. Ближе всего в тому, то бы спустить флаг эта крепость была во время танковой мясорубки, которая происходила буквально в нескольких километрах восточнее.
В целом такая конфигурация фронта ничего хорошего в перспективе галлам не предвещала. В руках вермахта осталась крайне важная рокадная дорога Мец-Нанси-Эпиналь, поэтому маневрировать силами вдоль фронта тевтонам в дальнейшем будет гораздо проще, чем их противникам.
Пока стороны приводили свои силы в порядок – французы строили оборону, а немцы подтягивали тылы – британцы успели провернуть наступательную операцию местного значения в Норвегии. Неожиданным десантом – одновременно морским и воздушным был взят город Будё а линия соприкосновения оттеснена, таким образом, на сто километров южнее.
После возвращения Хокона 7 на родную землю и провозглашения Нарвика временной столицей королевства, на севере страны начали формироваться новые вооруженные силы. Кроме местного призывного контингента, Король Норвегии добился от Швеции пропуска в район Нарвика той части военных гражданских, которые годом ранее сбежали в соседнюю страну, спасаясь от немецкой оккупации. За год норвежцам удалось сколотить и сносно обучить две пехотные дивизии. С вооружением и инструкторами помогла Британия. Именно эти дивизии и поучаствовали в качестве десанта в операции по захвату Будё.
Всего у немцев в Норвегии находилось семь пехотных дивизий, общей численностью чуть больше ста тысяч человек. При этом большая часть находилось в южной, самой развитой и густонаселенной, если это слово вообще применимо к такой стране как Норвегия, ее части. По дивизии стояло в Бергене, Осло, Тронхейме. Остальные были разбросаны побатальонно по городам побережья.
В самом Буде стоял 349 гренадерский полк. Во время Норвежской операции он входил в 181 пехотную дивизию, но потом дивизию перебросили на континент, а 349 полк остался на севере в составе оккупационных сил.
Сама десантная операция прошла на удивление гладко. Все внимание немецкого командования было сосредоточенно на событиях во Франции, поэтому этот ход немцы банально прохлопали.
13 июля на рассвете ко входу ко входу в бухту подошли десантные корабли под прикрытием линкоров Рамилес и Нельсон, воздушно прикрытие обеспечивали самолеты с авианосца Арк Роял.
Первые выстрелы раздались, когда транспорты уже подошли к причалам и начали высаживать десант. Союзники сами не ожидали, такой расхлябанности от немцев, которые в свою очередь вдали от цивилизации и от начальства соответственно, несли службу откровенно спустя рукава.
Так или иначе, норвежцы, которые шли в первой волне десанта, без проблем закрепились в порту и обеспечили беспроблемную высадку тяжелого вооружения. Ну а когда на норвежский берег выкатилась рота Матильд, сопротивление бойцов вермахта и вовсе перестало носить хоть сколько-нибудь организованный характер.
Еще несколько дней норвежцы вылавливали остатки 349 гренадерского в самом городишке и окрестных селениях. Самая упорная часть сумела оторваться от преследователей и пешим образом. До Тронхейма, где стоял большой немецкий гарнизон, пешком нужно было пройти не много не мало – 700 километров. Удалось это кому-то или нет история умалчивает.
Череда поражений союзников вызвала активизацию действий Японской Империи в Юго-Восточной Азии. Еще весной Японцы начали давить на правительство Рейно с целью закрыть канал поставки оружия и снаряжения, который шел в Китай чрез Французскую колонию. Тогда Франции пришлось уступить. Сил что бы противостоять молодому азиатскому хищнику у Франции не хватило бы и в лучшие времена, а уж когда все хоть сколько-нибудь боеспособные части уже перебросили в Европу – тем более.
Соглашение подписали, однако выполнять его не торопились. Нет, формально, грузы через Французский Индокитай действительно не шли, но на деле – мало что поменялось. С молчаливого попустительства властей пограничники просто отворачивались когда нужно, и канал поставки продолжал исправно работать.
Теперь же, японцы потребовали дать согласие на введение частей императорской армии для контроля пограничных районов Французского Индокитая. По сути, они планировали аннексировать эту территорию, лишь слегка прикрываясь невыполнением подписанного весной договора.
И вновь Парижу пришлось уступить.
18 июля в порту Хайфон начал высаживаться японский экспедиционный корпус численностью в шесть тысяч штыков под командованием генерала Такума Насимура.
И казалось, что все прошло для японцев безнаказанно, однако немного просчитались. В ответ на японские действия США ввело эмбарго против Японского государства, прекратив поставки на острова целого перечня жизненно-важных товаров, включая технику, станки, металл и резко ограничив поставки нефтепродуктов.
С этого дня приход большой войны на Тихий Океан стал неизбежен.
Глава 20
29 июля торопясь развить успех, что бы не потерять темп и не дать противнику прийти в себя, немцы вновь перешли в наступление. И вот в этот момент показалось, что французы посыпались и осталось нанести лишь последний удар. Удар в самое сердце.
Право поставить жирную точку в войне, а в ОКХ именно так смотрели на предстоящее наступление, и в общем-то не без оснований, досталось свежесформированному 1 танковому корпусу СС в составе трех моторизованных дивизий «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Райх» и «Мертвая Голова». С одной стороны это было очень выгодно с пропагандистской точки зрения, а с другой – другого мощного танкового соединения, не потрепанного в боях за весенне-летнюю кампанию, просто не было.
План с военной точки зрения был прост и туп как угол дома: длинным рапирным уколом пробить хлипкую оборону западнее Седана и прорвавшись по дороге через Реймс взять Париж. Повторить таким образом, на новом конечно уровне развития техники, маршрут великого Мольтке.
Седан – город великого позора Французской армии и всего Французского государства, как бы оно не называлось, империя или республика. Именно тут семьдесят лет назад войска Прусского королевства разгромили французскую армию, взяли в плен императора Наполеона 3, что привело к очередной революции, Парижской коммуне, восстановлению республики, поражению, унижению, потери части восточных территорий и огромным репарациям. С тех пор это название стало нарицательным.
И так было до прошлого года. После второй битве при Седане, так окрестили французские, да и не только французские, газеты разгром корпуса Гудериана, этот город превратился в символ победы и надежды на лучшее.
Вот только для самого города как населенного пункта все было совсем не так радужно. Последний год линия фронта проходила тут по Маасу, разделяя город на две неравные части. При чем, из-за того, что река делала тут петлю, «французская» часть города оказывалась как-бы в полуокружении и легко простреливалась немцами с трех сторон. Понятное дело, что ни жить, ни обороняться в таких условиях практически невозможно. Город больше напоминал скелет исполинского животного, зияя дырами-глазницами в стенах домов.
30 июня этому многострадальному городу вновь пришлось увидеть, как нога захватчика топчет земли прекрасной Франции. С плацдармов на левом берегу Мааса, которые еще годом ранее захватили дивизии генерала Гота, и на которые скрытно переправили мощный танковый кулак, СС-овцы двинулись на северо-запад, вдоль реки, мимо самого Седана, разгромив по ходу ударом во фланг дела 19-ю 21-ю пехотные дивизии, которые занимали этот участок фронта.
Продвинувшись в этом направлении за два дня, не смотря на бешенное сопротивление французской армии, на почти 25 километров 1-ый корпус СС к вечеру 31 июня оседлал шоссе Шарлевиль-Мазьер – Реймс.
И вновь оказалось, что резервов для затыкания обороны под рукой нет. По правде говоря, с резервами у французов вообще было плохо. Население Европейской части Франции, без колоний составляло около 40 миллионов человек. Население Трерьего же Рейха в границах 1940 года вплотную приблизилось к отметке в сто миллионов. Понятное дело, что были еще и британские войска – население Британии без колоний составляло тоже около сорока миллионов – и колониальные, но одно дело, когда человек сражается за свой дом, другое – когда приехал «в командировку». Ко всему прочему потеря Эльзаса заставила французов затыкать дыры и «растягивать» фронт, ослабляя соответственно другие участки. Все это делало стратегические перспективы союзников на континенте безрадостными. Требовался какой-то перелом, но пока ситуация «ломалась» только в пользу вермахта.
Уже 5 августа пал Реймс – древний город, в котором веками короновались французские правители. От него до Парижа – чуть больше ста километров.
А еще Реймс – очень важный узел автомобильных и железнодорожных дорог. Взятие вермахтом этого города значительно усложнило французам маневр войсками и переброску сил с фланга на фланг. Впрочем, не это было проблемой, а то, что между передовыми частями СС-освких дивизий и Парижем был совсем жидкий заслон, который Французский генеральный штаб пытался нарастить всеми возможными силами.
Вдоль берега Марны в двадцати километрах от предместий Парижа почти как в 1914 году спешно копались траншеи и устраивались артиллерийские позиции. В Париже де Голль объявил о создании дивизий национальной гвардии для защиты столицы. По сути, это было ополчение – попытка заткнуть мясом прорыв немецких войск.
Дивизии национальной гвардии формировались исключительно на добровольной основе и было объявлено, что она будет распущена, как только минует угроза Парижу. В состав принимали мужчин от 16 до 65 лет, вооружали тем, что было под рукой – если легкого стрелкового оружия было в целом достаточно, то тяжелого оружия практически не было – и отправляли в окопы на рубеж обороны. Более того правительство привлекло к рытью этих самых окопов женщин и вообще всех не занятых в производстве и жизнеобеспечении людей.
Парижане шутили, что окопы, вырытые руками парижских проституток – были бы самыми дорогими окопами в мире, если бы правительство платило тем по стандартной таксе.
8 августа передовые части вермахта были уже в 30 километрах от Парижа, а на последнюю перед ним линию обороны начали падать первые бомбы. Парижане, кто мог – постарался уехать из обреченного города, а кто не мог – застыл в ужасе и ожидании худшего. Все должно было решиться в ближайшие несколько дней. И решилось. Вот только как оказалось, судьба Парижа решилась отнюдь не на полях Иль-де-Франс, а совсем в другом месте.
Вечером 2 августа посол Франции в Советском Союзе попросил главу НКИДа о срочной встрече. Молотов не стал мучать француза ожиданием и пригласил того приехать немедленно. Этой просьбы в советском правительстве ждали – было бы странно, если бы союзники не попытались использовать любые ресурсы, когда до падения Парижа и возможно – поражения в войне остался один шаг.
Поль-Эмиль Нагиарр перебывал в качестве посла в Советском Союзе уже два года. Это были очень насыщенные два года. Пока его Ситроен выезжал из гаража дома купца Игумнова, где располагалось посольство, сворачивал на Большую Якиманку и неспеша двигал в сторону центра, ему было о чем подумать.
Несколько часов назад он получил сообщение из Парижа. Вермахт наступает на Реймс, шансов удержать его нет, ну а дальше дорога на столицу будет открыта. И теперь судьба Третей Республики во многом находилась в его руках. Послу предписывалось любыми способами склонить Советы к активным действиям. В идеале к удару в спину Третьему Рейху.
– Забавная все-таки штука история, – пробормотал Нагиарр себе под нос. Наверное, два года назад польские послы так же ехали к министрам в Париже и Лондоне и пытались уговорить их исполнить союзнический долг.
Справа мелькнули деревья сквера, машина переехала сначала через один мост, потом через другой.
В сообщении из Парижа было сказано соглашаться на любые условия. Нет, торговаться не запрещалось, но в итоге так или иначе придется соглашаться на любые условия.
Красные стены кремля и башни с рубиновыми звездами.
Посол бросил взгляд на часы: почти десять вечера. Он перевел взгляд на ладонь: пальцы заметно дрожали. Он несколько раз сжал-расжал кулак, сделала несколько глубоких вздохов.
«Нужно собраться, успокоиться, – мысленно уговаривал посол себя. Ему оппонировал второй внутренний голос. – Успокоишься тут, с такой-то работой. С другой стороны, солдатам в окопах явно хуже приходится».
Машина проехала по Охотному ряду, свернула на Неглинную.
«А еще есть вопрос англичан. И хотя с ними вроде как согласовали позиции, но ведь это англичане, они никогда не откажутся сыграть в свою игру».
Еще через пару минут автомобиль свернул на площадь Воровского и остановился перед зданием НКИДа. На входе его уже ждали и без промедления пригласили к народному комиссару. После кроткого приветствия тот пригласил посла присаживаться.
– Итак, – первым начал нарком, – не буду спрашивать, что привело вас ко мне сегодня. Видимо, вы получили свежие новости с фронта. Я, признаться, сводку за сегодня еще не читал – был занят.
Народный комиссар был расслаблен и в некой мере даже добродушен. «Господин «Нет» чувствовал силу своей позиции и не пытался это скрыть.
– Господин Молотов, в связи со сложившейся тяжелейшей обстановкой на фронте, мое правительство уполномочило меня возобновить переговоры об участии Советского Союза на стороне антигитлеровской коалиции. Мы готовы обсуждать возможность размещения военно-морской базы в проливах. Насколько я помню именно это условие было главным камнем преткновения в прошлый раз.
– Хорошо, что вы готовы продолжить переговоры в этом направлении, – Молотов снял пенсне и потер двумя пальцами переносицу, – жаль только, что для этого должна была ситуация сложиться именно таким образом. Однако насколько вы свободны в заключении таких соглашений?
– У меня есть все полномочия.
– Я не про вас. Я имею в виду наших островных друзей. Не будут ли они против? Если мне не изменяет память, то англо-франко-турецкий пакт подписывали все же три стороны. И если осман, предположим вы уговорить сможете, то…
– Согласие английской стороны мы берем на себя.
– Нет так не пойдет, – Молотов отрицательно покачал головой, – по проливам мы готовы вести переговоры только в трёхстороннем формате. Мы даже не будем против приглашения турецкой стороны и оформления этого в виде новой конференции. В конце концов еще в 1938 году наша страна заявляла, что положения конвенции Монтрё нас устраивают далеко не в полном объеме.
Нарком откинулся на спинку кресла и слегка прищурившись глянул на французского посла. Тот медленно покрывался красными пятнами.
– Боюсь для созыва конференции мы несколько ограничены во времени, – после небольшой паузы ответил посол. – Мне поручено решить этот вопрос в кратчайшие сроки.
– Так или иначе без представителя Великобритании обсуждать вопрос проливов нет смысла. Во многом только благодаря калибрам их кораблей Стамбул называется Стамбулом последнюю сотню лет.
– На сколько мне сообщили из Парижа, – очень осторожно ответил Нагиарр, – позиции наших правительств согласованы.
– Прекрасно! В таком случае давайте пригласим господина Криппса присоединиться к нам. Опять же, если вы не готовы сейчас к трехсторонним переговорам, можем перенести их. На следующую неделю, например.
– О нет! Я не против того, чтобы пригласить английскую сторону.
– Отлично, – Молотов поднял трубку телефона и отдал распоряжение, – соедините меня с послом Великобритании. Срочно. Да, жду.
И обращаясь к послу:
– Может быть чаю или кофе? Или может быть чего-нибудь покрепче? У меня есть прекрасный армянский коньяк. Ах да, не коньяк – бренди конечно!