По голове бесконечно ходили лаптежники, не стесняясь сбрасывать бомбы на минимальное движение внизу. С зенитными средствами во французских пехотных дивизиях было еще хуже, чем с противотанковыми, поэтому так перестреляли бы с воздуха жидкий французский заслон, если бы после обеда не появились неожиданно истребители с красно-бело-синими кругами на крыльях и не прикрыли бы забившуюся по щелям пехоту.
К вечеру непрекращающиеся атаки немцев начали утихать, а за три часа до заката прекратились окончательно. Под покровом тьмы, не полный полк – все, что осталось от 22-пехотной дивизии – дождавшись приказа, покинул обильно политые своей и чужой кровью позиции и был отведен в тыл на переформирование. Его место заняли подошедшие из тыла свежие части и принялись укреплять доставшуюся им в наследство линию обороны. Ведь на следующий день атаки немцев начнутся опять.
Глава 9
Кельн, Германия 18 августа 1940 года
Ранения, как это часто бывает, кажущиеся незначительными в горячке боя, на проверку оказались куда более серьезными. Тут и осколочное ранение руки, и вторая за короткий срок контузия, и множество мелких ссадин, ушибов и просто нервное, а еще больше – физическое истощение организма. Все в совокупности стало причиной того, что Курт снова оказался в госпитале. На этот раз для разнообразия в Кельне.
Большой город предоставлял находящемся на излечении доблестным солдатам вермахта все возможные удовольствия, начиная от знаменитого Кёльша, ценимого всеми без исключения, заканчивая разнообразными театрами музеями и другими высококультурными заведениями. Оные, впрочем, в военной среде были куда менее популярными. На улицах города, находящегося не столь далеко от границы Рейха и всего в ста пятидесяти километрах от полосы фронта мало что напоминало о продолжающейся уже почти год большой войне.
Частые патрули фельджандармарии, обилие людей в военной форме, редкие позиции зенитной артиллерии – ни тебе разбитых окон, пострадавших от бомбежек домов, беженцев и уж тем более надписей типа «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». С определенной натяжкой можно сказать, что город жил вполне мирной жизнью. Как, впрочем, и все остальные города на территории Третьего Рейха.
Однако, находящийся на излечении танкист, обер-лейтенант, герой, кавалер и прочее Курт Мейер был полностью лишен доступа к возможным благам, находящимися по ту сторону больничного окна.
Выздоровление продвигалось с трудом. Осколочное ранение в руку, поначалу не казавшееся хоть сколько-нибудь серьезной, оказалась на проверку коварнее. В горячке наступления медицинские службы вермахта не справлялись с потоком раненных, заставляя врачей работать на пределе. А иногда и за ним. Не удивительно, что это приводило к частым ошибкам.
Легкое, хоть и не приятное, осколочное ранение, не будучи должным образом обработанным, воспалилось. И если в сан поезд Курт входил еще своими ногами, то по прибытии на место его в горячке пришлось уже нести на носилках.
Несколько дней прошли в бреду и борьбе с инфекцией. Не смотря на туманные прогнозы врачей, молодой организм справился, и Курт медленно, но верно, пошел на поправку. На десятый день пребывания в госпитале он, наконец, встал и смог самостоятельно дойти до туалета. К двадцатому – получил разрешение выходить во двор, дышать свежим воздухом.
И хотя процесс выздоровления, как и в прошлый раз, двигался уверенно к завершению, в этот раз молодой обер-лейтенант не пытался вырваться как можно раньше из белых больничных стен. Двух ранений за не полных три месяца оказалось достаточно, чтобы радикально изменить образ мыслей офицера. Не зря говорят, что осколок, попавший в тело, очень многое меняет в мозгах. Даже если попал он в задницу.
Продолжающаяся на фронте мясорубка поглощала людей со страшной скоростью, сплевывая обратно горы трупов, тысячи раненных и искалеченных молодых парней. Каждый день в определенное время санитарный поезд доставлял с запада очередную партию продырявленных, порванных, поломанных или обожжённых людей. Любая больница – место не очень веселое, военный же госпиталь во время тяжелых боев – тем более. Крики раненых, характерный больничный запах, тяжелая моральная атмосфера не способствуют ускоренному выздоровлению. Вот почему тех больных, которые идут на поправку постепенно отправляли дальше на восток, распределяя кого в другой госпиталь, кого по санаторно-курортное лечение, а кого и просто домой. Списанных подчистую инвалидов, не способных к дальнейшей службе, лечить было слишком накладно. В этом плане военно-медицинская машина Третьего рейха была совершенно безжалостна в своей рациональности. Кроме того, нужно освобождать койки для следующих бедолаг все прибывающих и прибывающих с запада.
Самому Курту в ближайшее время светил перевод в другой госпиталь, а потом отпуск по ранению. А это еще минимум три недели. Теперь обер-лейтенант Мейер совсем по-другому относился к возможности побыть подальше от фронта каждый лишний день.
Большое сражение в Бельгии продолжалось с непрекращающейся силой. Первый, самый сильный натиск вермахта, вылившийся в прорыв фронта хоть и с большими потерями, удалось ликвидировать. Темп немецкого наступления удалось сбить, навязав большое встречное танковое сражение. В результате многострадальная французская 3-я танковая была практически уничтожена, однако нанеся такие потери подвижным немецким соединениям, что генерал-полковнику Федору фон Боку пришлось остановить наступление, для приведения передовых частей в порядок. Эта полуторасуточная задержка позволила союзникам кое-как залатать фронт.
В дальнейшем немцам так и не удалось повторить первый успех. Французы под мощнейшими ударами врага пятились, прогибались, но не показывали врагу спину. Разменивая территорию на время – благо территория была бельгийская – французы постепенно отступали к своей границе.
На четвертый день наступления пал таки героический Филлипвиль, в котором под руинами домов осталось полторы пехотных дивизии. Еще через три дня немцы взяли Бомон, выйдя, наконец, на границу с Францией. Однако никаких особых дивидендов это им не принесло.
Дальнейшее продвижение уперлось в сильные позиции, укрепленные долговременными оборонительными укреплениями. Вокруг города Мобеж, небезосновательно выбранного генералом Бийотом для размещения своего штаба, располагался под прикрытием одного из трех сильно укрепленных участков «новой Линии Мажино». Или как ее еще называют: «линии Даладье». Будучи еще дополнительно усилена в течение предыдущих четырех месяцев, она оказалась фон Боку не по зубам. После двух дней непрерывного штурма командующий группой армий «В» изменил направление удара на север, вдоль франко-бельгийской границы. Здесь на участке Жёмон-Шарлеруа-Намюр оборону держал Британский Экспедиционный Корпус.
Английские дивизии считались в армии союзников одними из наиболее боеспособных. Во французской армии, безусловно, были и более подготовленные и лучше вооруженные части, однако были и откровенно третьеразрядные. БЭС же был в этом плане более однородный. Единственное чего не хватало англичанам – это мотивации. Осознание того, что Британии в общем-то ничего не угрожает отрицательно действовало на рядовой состав. Но эта проблема исторически присуща английским войскам на континенте и островитяне давно научились бороться с ней с помощью мощного, высокопрофессионального офицерского корпуса.
Тем не менее, англичане тоже не смогли удержать занимаемые позиции. Сначала ими была оставлена коммуна Бенш а еще через два дня – город Ла-Лувьер.
Фронт в центральной Бельгии приобрел причудливую S-образную форму, где части обороняющие линию Шарлеруа-Намюр образовали такой себе балкон, нависающий над атакующим клином вермахта. В такой ситуации только два типа действий могут быть правильными. Либо отойти, гарантированно избежав окружения, либо ударить самим, попытавшись «подрезать» немецкий клин, что привело бы к окружению десяти-пятнадцати дивизий. И англичане не были бы собой, если бы выбрали первое. Впрочем, в данном вопросе союзники были на редкость единогласны. Французы видели возможность повторения своего триумфа, а бельгийцы не хотели сдавать свою территорию.
Десятого августа началось контрнаступление союзных войск. Одновременно с англичанами, ударившими от Намюра, на юг французы двинулись от Ирсона на северо-запад. Стратегический план был прост как угол дома – окружить увязшие в английской обороне дивизии, сомкнув клещи в районе Живе. Должно было получиться очень символично – где прорыв начался там он и должен был закончиться. Бельгийцы в это время должны были демонстрировать высокую активность по всей протяжённости фронта, имитируя атаки и готовность к большому наступлению, сковывая, таким образом, части 1-ой немецкой армии генерала Эрвина фон Вицлебена.
На бумаге план выглядел вполне реализуемым, а на практике получился позорнейший разгром.
С самого начала союзники наткнулись на мощную, хорошо продуманную и насыщенную огневыми и противотанковыми средствами оборону. Продвижение сначала замедлилось, а потом вообще сошло на нет. Ценой больших потерь – особенно пострадали танковые части, действовавшие на острие атаки – удалось продвинуться на несколько километров, но о том, чтобы сомкнуть клещи, не приходилось и мечтать. Взаимодействие между родами войск опять практически отсутствовало, а старший офицерский состав – командующие батальонами и полками – показал полную неспособность реагировать на изменение обстановки на поле боя и разумной импровизации.
Спустя три дня безуспешных попыток продвинуться вперед и исходя из статистики потерь, которая сначала вплотную приблизилась к пиковым показателям Первой Мировой, а потом и переплюнула ее, наступление было остановлено.
16-ого августа вермахт продолжил движение на север, а 18-ого был потерян город Монс. Над частями БЭС, находящимися в центральной Бельгии нависла угроза окружения. С другой стороны, отступление с хорошо укрепленных позиций, сильных, в том числе, естественными преградами было чревато тяжелыми арьергардными боями с гадательными результатами на успех. Никто не хотел принимать на себя тяжелое решение, которое кроме военного аспекта имело еще и аспект политический. Ведь отступление в данном случае означало бы оккупацию большей части Бельгии, от чего сами бельгийцы были естественным образом не в восторге.
Как это часто бывает, ели ты не можешь принять решение, его принимают за тебя. 21-ого августа на бельгийские части обрушились тонны стали и взрывчатки. В духе Первой Мировой артподготовка продолжалась больше суток, после чего части 1-ой армии практически без сопротивления преодолели сначала первую линию обороны, а спустя несколько часов и вторую.
Теперь медлить уже было нельзя. Промедление могло обернуться огромным котлом, размером с треть Бельгии, где оказались бы отрезанными полмиллиона солдат. Однако, для того чтобы переместить два десятка дивизий со всем имуществом на полсотни километров нужно время.
Первыми удалось протолкнуть подвижные части – танковые и механизированные дивизии. Не смотря на понесённые в недавнем наступлении потери, англичане с марша атаковали прорвавшегося врага, сумев хоть и с трудом затормозить немцев. Это дало время основной части британских сил вырваться из намечающегося окружения. 24-ого числа немцы вошли в Намюр а 25-ого в Шарлеруа. Центральная Бельгия была потеряна.
Впрочем, отступление принесло союзникам и некоторые положительные последствия. Сократив фронт, Бийот спешно перегруппировал войска, и, подтянув несколько свежих дивизий, предпринял еще одну попытку контратаки. На этот раз более успешную. Несколькими ударами союзникам удалось вытеснить вермахт за линию Антверпен-Брюссель и стабилизировать фронт.
К середине сентября активные боевые действия на западном фронте закончились. До начала осенних дождей сохранялась напряженность. Стороны еще как-то пытались сдвинуть линию фронта, но все ограничивалось «операциями местного значения». В историографии впоследствии концом Битвы за Бельгию было принято считать 10-е октября. Генералам по обе стороны фронта (а также по обе стороны пролива) стало ясно, что закончить войну за одну летнюю кампанию не удастся.
Неудачная попытка окружения частей 6 и 18 армий предпринятая в середине августа – сугубо местная по меркам большой войны неудача – обернулась в результате далеко идущими последствиями. Сложно сказать было это успехом немецкой разведки или результатом излишней шаблонности, которую фон Бок сумел предсказать. Да и не столь важно.
Неизвестно кто бросил клич о предательстве в верхах, однако распропагандированное и антинемецки настроенное французское общество моментально подхватило эту не сложную, в общем-то, идею. В газетах сначала робко, а потом сплошной лавиной начали появляться публикации о необходимости чисток нелояльно или даже недостаточно лояльно настроенных политиков, военных, промышленников и прочих общественных деятелей. Le Figaro вышла под заголовком с призывом к «Самоочищению французской нации».
Каждый, кто прежде был так или иначе связан с восточным соседом, почувствовал себя не уютно. Кто-то попытался спрятаться, кто-то сбежать, но многие не успели.
Немолодой уже мужчина сидел за широким письменным столом и что-то усердно писал. Ручка неутомимо порхала по строчкам, лишь на секунду отрываясь для пополнения чернилами. Стопка исписанных листов, горы папок, несколько книг на столе – все указывало на чрезвычайную занятость этого человека.
В углу комнаты горел камин. Середина сентября во Франции, даже северной Франции – еще сравнительно теплое время, однако огонь успокаивал, создавал уют и помогал упорядочивать мысли в голове. Тем более, что за окном, слева от стола стояла непроглядная темень. Даже поздний, или скорее ранний предрассветный час не заставил мужчину оторваться от своих, чрезвычайно важных дел. Ночь, огонь, тишина и лишь свои мысли в голове в качестве собеседника.
Внезапно за окном послышался звук подъезжающего автомобиля. Достаточно неожиданный звук. Шато располагалось вдалеке от основных дорог, поэтому случайные прохожие были редкостью. Не придав этому значения, мужчина вернулся к делам. В любом случае на первом этаже есть кому встретить гостей и разобраться что к чему – именно за это люди жалование и получают.
Тем большей неожиданностью стала распахнувшаяся с грохотом, едва не слетевшая с петель дверь кабинета. Вырванный из плена свих мыслей хозяин кабинета с удивлением встал, встречая толпу вломившихся людей. Причем все они были одеты в военную форму.
– Гражданин Эдуард Даладье? – задал вопрос старший, по-видимому, из вошедших, имеющий капитанские погоны на плечах.
– Да, а вы, собственно, кто, потрудитесь объясниться, – бывший премьер-министр Франции сразу перешел в наступление.
– Второе бюро, управление контрразведки (не уверен, что арестовывать его должны были люди именно из второго бюро, но там реально без поллитры не разберешься), капитан Солье, – капитан шагнул к столу и бросил на его поверхность несколько скрепленных вместе листков бумаги.
– И что все это означает?
– Гражданин Эдуард Даладье, вы арестованы по обвинению в предательстве и шпионаже в пользу нацистской Германии.
– Это смешно! – Голос политика сорвался на визг, – это грязный поклеп, меня все знают как первейшего патриота Республики!
Однако все эти крики и возмущения на произвели на вошедших ровным счетом никакого впечатления. Двое солдат шустро обошли стол и ловко – сразу виден немалый опыт – подхватили под локти отставного политика. Тот, нужно сказать, не пытался сопротивляться: даже человеку не столь высокого ума и обширного жизненного опыта было бы понятно, что простых исполнителей переубедить не удастся. Поэтому Даладье прекратив так и не начавшуюся истерику, с гордо поднятой головой проследовал вниз по лестнице к стоящему у входа автомобилю.
Суд над главным предателем Франции, как Даладье окрестили острые на язык и скорые на перо журналисты, начался по военному времени не откладывая. Среди эпизодов, по которым обвиняли бывшего премьер-министра, были:
– Мюнхенский сговор, предательство союзника Чехословакии;