Первый подобный случай во всей военной истории!
После смерти Сталина, кратковременный взлёт – когда лично Лаврентий Павлович Берия, как специалиста стратегической авиации пригласил Голованова к обсуждению методов использования только что созданного ядерного оружия в возможной Третьей мировой войне.
Этого ему не простили!
После очередного «подковёрного» государственного переворота и, убийства Берии и его сторонников - Голованова уволили из рядов Вооружённых Сил со смехотворной пенсией. Чтоб прожить, большой семье приходилось заниматься огородничеством на оставленной из милости даче и продавать по электричкам собранные в соседнем лесу ягоды. Написанные Александром Евгеньевичем мемуары «Дальняя бомбардировочная…», в которых он отказался упомянуть про встречу с политруком Брежневым и про полученные от него «ценные» советы, издали в сильно усечённом виде только после его смерти в 1975 году.
А, ведь благодаря им мы знаем слова Сталина, сказанные после Тегеранской конференции:
«Я знаю, что когда меня не будет - не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории всё это развеет…».
***
- …Что это ты на меня так странно смотришь, товарищ Свешников? Признал во мне кого из знакомых, что ли?
Его голос вернул меня к реальности.
- Навряд ли, среди моих знакомых имелись когда-либо такие…, - привстав, я показал рукой его рост от пола, - за исключением разве что - Владимира Маяковского.
Голованов, враз оживился – видать ему сильно польстило сравнение с уже довольно известным пролетарским поэтом:
- Ты знаешь Маяковского, Серафим?
С лёгкой небрежностью завсегдатая аристократических салунов, я отвечаю:
- Будучи проездом через Москву с Польского фронта, как-то совершенно случайно зашёл в кафе «Стойло Пегаса» - где тусуются футуристы и имажинисты… Пролетарские поэты, то есть. Смотрю – на сцене читает стихи какой-то «дяденька-достань-воробушка»:
« - Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан».
Голованов поморщился, как от недозрело-кислого:
- А, Сергея Есенина не доводилось видеть?
- «Есенина»? Ну, а как же! Как сейчас помню - в «Доме печати» давали крохотные ломтики черного хлеба с красной икрой и воблой, кроме того – благоухающий почему-то яблоками и мятой чай, разумеется - без сахара. Сижу, слушаю литературный спор на тему: кто больше соответствует революционной действительности - футуристы или имажинисты. Вдруг, кто-то как заорёт: «Я тебя сейчас застрелю!».
Голованов сидел и слушал, развесив уши. Продолжаю вешать на них «лапшу», нагло копирайтя из одной книжки22 про те – до изумления удивительные и «нескучные» годы:
- …Смотрю – один из посетителей, достав из кармана здоровенный «Кольт», направил его черное дуло на другого: «Молись, хам, если веруешь»!
- Он, что? Контуженный или просто взбесился – перепив?
- Да, нет… «Контуженый», это я. Этот же, впоследствии оказался Яковом Блюмкиным.
- Тот, что убил германского посла Мирбаха?! – ахнул Голованов.
- Тот самый…, - согласно киваю, - а «взбесился» он оттого, что этот артист шторой свои ботинки вытер: «При социалистической революции хамов надо убивать! – кричит Блюмкин, обрызгивая нас слюнями, - иначе ничего не выйдет. Революция погибнет…».
Делаю трагическую паузу, зловеще вращая глазами и затем:
- …И, убил бы и, поделом - если бы не один блондин и я, не повисли б у него на руках.
- А при чём здесь Есенин?
- Так этот «блондин» и был – Сергей Есенин! Он отобрал у Блюмкина пистолет и сказал: «Ты, что – опупел Яшка?! Пусть твоя пушка успокоится у меня в кармане». А тот ему: «Отдай, Сережа, отдай! Я без револьвера, как без сердца».
- Они, что – друзья?
- Яков Блюмкин для всех поэтов – друг! Говорят, Николая Гумилёва…, - понижаю звук до громкого шёпота, - ну, того – питерского поэта, он водил в ЧК – показывать «как расстреливают». По его же просьбе…
- Правда, что ли?
За этим вопросом стояло: «Ну и порядки у них в столице!».
- Так среди «бомонда» говорят - сам при этом не присутствовал, врать не буду. Но, Гумилёв ему свои стихи посвятил:
«Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи…».
Голованов, задумчиво говорит:
- Значит, что-то такое между ними было… И, чем эта история закончилась?
- Да. Нормально всё! Когда Игорь Ильинский – тот «хам», весь бледный ушёл восвояси, Есенин отдал Блюмкину его «Кольт» и, затем мы с ними славно ещё посидели за чаем…
Вообще-то, собираясь познакомится с будущим маршалом - к разговору с ним я заранее особенно не готовился и, сейчас вволю импровизировал. Главное – обратить на себя внимание, чтоб запомнил.
По моему, это мне определённо удалось!
Рассказываю Голованову одну за другой истории из того же «источника» - несколько перевирая, конечно. Тот, видно насытившись беседой о поэзии, вдруг спохватился:
- Извини, а ко мне у тебя какое-то дело, Серафим?
Конечно умолчав кое о каких – о ныне существующих обстоятельствах своего положения, рассказав вкратце свою «легенду», я произвёл - безусловно положительное впечатление о своей скромной особе. Затем, поведал о своей - якобы возникшей «проблеме»:
- Хочу вот перебраться в Нижний Новгород - где уверен, я смогу принести больше пользы для рабоче-крестьянского государства… Но, нигде меня в советские учреждения или предприятия не берут. Не подскажешь, Александр, где можно - хотя бы временно, устроиться электриком?
Если ничего не получится с «Бразье» - будь он неладен, то скорее всего - так и придётся сделать. Поэтому, этот разговор в любом случае лишним не будет.
- Даже и не знаю чем тебе помочь, Серафим…
Голованов перебрал с десяток вариантов - даже с его точки зрения не подходящих для меня.
Поговорили ещё о кое-о чём малозначительном, в комнатушке заваленной всяческим электротехническим хламом, для меня представляющих острый исторический интерес: бухты провода в тканевой оболочке, фарфоровые изоляторы, эбонитовые выключатели, лампы накаливания с угольными нитями… Инструменты и средства защиты – пассатижи, отвёртки с деревянными лакированными ручками, диэлектрический коврик, резиновые перчатки, чёрная изолента… Даже, зачем-то противогаз образца Первой мировой войны.
Очень интересно!
Как в музее истории электротехники - я только головой и успевал вертеть, рассматривая такие раритеты.
Наконец, Голованов посмотрев в окно, начал собираться и, сделав мне жест рукой «на выход»:
- Однако, пора мне домой – уже вечереет! Извини, Серафим, что ничем не смог тебе помочь…
С грустью вздохнув, я выхожу из каморки.
- Да, конечно – я понимаю… Тяжёлое время для молодого пролетарского государства… Разруха, безработица, уличная преступность… Не разрешишь ли остановиться у тебя на недельку, Александр?
Тот, аж опешил от неожиданности и, моей наглости:
- «Остановиться»?!
- Ну, да! Где-то же надо пристроиться на ночлег, а кроме тебя - я никого в Нижнем не знаю.
Вижу – смущён и растерян! После такого «душевного» разговора, просто так взять и «послать» человека в пешее эротическое «путешествие» - это надо быть конкретно отмороженным. Поэтому, этот детина только промямлил:
- Извини, конечно – но условия у меня стеснённые…
Широко, со всей приязнью улыбаюсь:
- Да, ты шибко не беспокойся: мне только ночевать, а днём я буду искать работу. Как только найду – тотчас съеду. Ну, а если не найду, возвращусь к себе в волость.
- Ещё раз – извини, но я с мамой живу и, она…
- Так я же – не задаром! – раскрываю вещмешок и показываю его содержимое.
Глаза Голованова несколько расширились:
- Что это?
- Это то – что ты видишь: САМОГОН!!! «Квартплата», то бишь…
- Тише…, - он оглядывается по сторонам и затем берёт меня решительно за руку, - пошли, товарищ!
***
Долго ли, коротко, за разговорами пришли на улицу Большая Покровская, судя по табличкам на домах. Где-то неподалёку слышались пароходные гудки, стало быть – близко пристань.
Голованов заводит меня в небольшой, но довольно прилично выглядевший дом с небольшим ухоженным фруктовым садиком и огородиком.
Познакомив меня со своей матерью - аккуратно, опрятно одетой, интеллигентно выглядевшей женщиной лет сорок-сорок пять, он:
- Мама, это мой товарищ – он поживёт у нас неделю… Не возражаешь?
- Ну, раз это твой хорошо знакомый…, - сначала несколько неуверенно произнесла Вера Ивановна, затем я ей приязненно улыбнулся и все сомнения в моей личности у неё разом дематериализовались, - конечно, пусть поживёт!
Сказав на скаку, что скоро вернётся, Александр подхватывает мой вещмешок с «квартплатой» и, куда-то исчезает.
Когда он часа черед полтора вернулся, мы с его маменькой уже крепко подружились и вовсю распевали дуэтом «Землянку» под её пианино. Увидев сына, она с лёгкой укоризной:
- Саша! Почему ты сразу мне не сказал, что Серафим Фёдорович – поэт?
- Да, какой там «поэт», Вера Ивановна…, - потупившись, скромничал я, - я же говорил: был у меня в роте один красноармеец – Марк Бернес, вот тот – поэт! Да, погиб он от белопанской пули близ Вильно, а мне его тетрадка досталось.
По глазам вижу, она мне не верит:
- «Ну, что ж – «Марк Бернес» будет Вам неплохим псевдонимом. А ещё что-нибудь… Хихихи! Из «тетрадочки»?
- «Жди меня и я вернусь, - вздохнув продекламировал я, - только очень жди…».
- Подождите, Серафим, я сейчас аккорды подберу…, - играет на пианино, - вот так хорошо будет, как Вы считаете?
- Хм… Я думаю, лучше будет вот так…
Напеваю хорошо мне знакомую мелодию.
Хотел растопить холодок её недоверия – и вот что получилось. Видать у всех нас – попаданцев, одна судьба… Но, Высоцкого – вы от меня не дождётесь, достопочтимые предки! Уж больно я Владимира Семёновича уважаю.
- Мама! Я вот продуктов нам принёс, - дико на меня глядя, протягивает вещмешок Голованов, - мясо, хлеб, масло…
Конечно, такому могучему организму положенного чоновского пайка мало – на том и строился весь мой расчёт.
***
На следующее утро, ранним утром вернувшись к «родственнику», я построил во дворе своих - трезвых «как стёклышко», «агентов».
«Да… Видон у них! С такими оборванцами, только возле церкви попрошайничать, а не краской на рынке банковать».
Пригляделся ещё раз к рожам и, выбрав те что попроще:
- Вы трое переоденьтесь в гражданское – будете изображать из себя торговцев краской. Афанасьеву же и Гаврилову, одеть самое лучшее обмундирование и быть при оружие со мной.
Конечно же, не забыл раздать им «треугольнички».
Сам я переоделся в «кожаное», тщательнейшим образом отгуталинил и начистил до глянцевого лоска сапоги, приколол на петлицы «кубики», а на «новую» фуражку – красную звезду.
Где-то с час потребовался на сборы, затем подъехала заранее заказанная ломовая телега, трое «барыг» погрузили бидоны с краской и выехали на рынок. Я же на «лихаче» с двумя агентами – «при всём параде», появился там немногим раньше.
Заявившись на рынке и, за несколько минут визуально изучив обстановку, я применяю первый закон свободного рынка, гласящего: конкурентов надо давить! Решительно подхожу к первому же торговцу и строгим голосом спрашиваю:
- Гражданин! Предъявите патент на торговлю краской.
- Чегой, это?
Наклоняюсь к самому уху и ору:
- РАЗРЕШЕНИЕ НА ЗАНЯТИЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ У ТЕБЯ ИМЕЕТСЯ???
Лупая растерянно глазами и ожесточённо ковыряясь мизинцем в ухе, тот:
- Чё орёшь? Нет у меня ничего…
- Тогда забрал свои манатки и, на счёт «раз-два» - свалил отсюда! Иначе, ночевать будешь в «обезьяннике».
Тот, подхватив какие-то самопальные ёмкости из жести, начал не спеша собираться на выход, бухтя под нос что-то нехорошее про Советскую власть.
- Тааак, - протяжно протягиваю, положив ладонь на кобуру, - «антисоветская пропаганда и агитация» – статья пятьдесят восьмая, через «пятнашку» прим: от года до расстрела… БЕГОМ!!!
Того тотчас, как ветром сдуло.
Следующий торговец перед тем как покинуть торговую площадку, поинтересовался - где можно приобрести тот самый «патент» на торговлю краской. Мой ответ был краток, как приговор ревтрибунала:
- В Караганде!
- Где, где…?
- Товарищ замкомвзвода! Объясните гражданину.
Ответ Афанасьева на вопрос «где?», был ещё более кратким чем мой – но более информативным и, после него – дополнительно-уточняющих вопросов уже не возникло…
Третий торговец, судя по всему перекупщик - а не сам кустарь торгующий плодами трудов своих, заискивающе щерясь гнилыми зубами протянул мне пару купюр.
- Что, это? – спрашиваю, раздувая ноздри от праведного гнева.
- «Патент»…, - пролепетал тот, - лично Вам…
- ВЗЯТКА?! – ору на весь базар, - мне, красному командиру – взятку предлагать?! Да, я тебя – вошь лобковая…
- Да, нет что Вы… Вы, меня неправильно поняли…
- Я, таких буржуйских гнид - как ты, всегда понимаю правильно. На первый раз прощаю – в следующий раз, пристрелю лично… Пшёл отсюда!
Каждый раз боковым зрением замечаю – торговцы начинают разбегаться, подхватив свою тару.
Что мне и требовалось!
Когда на импровизированный рынок въехала наша телега, он был уже основательно защищен от конкурентов – остались только те, у кого имелась хоть какая-то бумажка. Но сама «конкурентная борьба» ещё не закончилась!
Применяю второй известный мне закон свободного рынка: за покупателя надо бороться!
Проверив для порядка своих, я встал подальше и, как только к какому-нибудь «конкуренту», направлялся потенциальный покупатель - я уже был тут как тут, с каким-нибудь вопросом, типа:
- А почему такие цены - гражданин продавец знает про антимонопольное законодательство? А почему ваш бидон протекает – нарушаем экологию города? А почему семечки лузгаем - желаете до утра бесплатно поработать дворником? А почему стоим, руки в карманах: Вам - наша Власть или лично моя рожа не нравится?
Естественно, покупатель завидя «комиссара» возле продавца – резко менял направление и чаще всего отоваривался нашей краской.
Что характерно и, на чём строился весь мой расчёт - население было до такой степени зашугано годами «военного коммунизма», что ни одного ответного требования «предъявить документ» не было. Пару раз на рынок забредали настоящие менты и тогда у меня в тревожном предчувствии грандиозного шухера замирало сердце…
Но, обошлось!
Однако, спрос на краску в общем-то был невелик и, несмотря на все мои усилия - до обеда удалось продать всего лишь чуть больше четверти всего товара. После обеда же - как мне было достоверно известно, большого спроса никогда не бывает – можно без толку простоять до самой ночи и ничего не продать.
Да и, опасно – мы уже несколько примелькались на рынке. Совсем уж за дураков хроноаборигенов считать нельзя: кто-нибудь мог уже сообразить, заподозрить и настучать властям – и тогда жди комиссию с проверкой.
Ладно, у меня ещё есть план «Б»!
***
После обеда мы на той же ломовой телеге стали ездить по городу и заглядываться на фасады и вывески нэпманских заведений. Если с ними было что-то не так (а «не так» было с большинством из них – заведения только-только официально разрешили открыть), наша «троица» заходила и, я сурово насупив брови строго говорил хозяину-нэпману: