Видимо, он сильно хотел доченьку - а прабабушка рожала одних сыновей! Ну, или просто из человеколюбия. Не знаю, бабушка очень скупо о нём рассказывала, хотя как вспомнит – так обязательно поблагодарит своего приёмного отца за сделанное добро.
Воспитав как дочь, прадед женил на ней своего старшего сына – моего деда Егора Максимовича.
К моменту начала коллективизации, у прадеда уже была большая изба крытая «железом», пять сыновей и семь лошадей - пять рабочих, «племенной» жеребец и одна «под коляску». А, у прабабки – швейная машинка «Зингер», предмет зависти всех баб в селе. Не самое «крепкое» хозяйство, кстати! По утверждениям моего деда, самыми зажиточными всё же оставались кержаки-старожилы – некоторых, по несколько раз «раскулачивали».
Прадед же мой, поступил очень мудро: как пошёл слух об «сплошной коллективизации», он съездил в город, поговорил с кем-то «из начальства» - знакомце ещё со времён Гражданской войны. Вернувшись, он успел всё хозяйство «втихаря» продать, справить нужные документы и уехать всей семьёй - «от греха подальше», на одну из великих строек Первой пятилетки – в Кузбасс. Поселившись в городе Ленинск-Кузнецкий, он устроился проходчиком на шахту - где подросши стал работать и, его старший сын и мой дедушка Егор Максимович.
Мой отец – Владимир Егорович, родился в тридцать седьмом, затем уже в войну две дочери – мои родные тёти и, мой Прадед - вдоволь успел нанянчился напоследок с внучками. Войну он не пережил – задавило при обвале в лаве в сорок четвёртом. Вслед за ним, год спустя умерла и прабабушка.
Дед мой работал на шахте – значит, имел бронь от фронта. Кроме того, он был хром на левую ногу и «туговат» на ухо – в результате прадедовского «воспитания» оглоблей. Поэтому, на войну его не взяли.
Четверо же его младших братьев, по мере наступления совершеннолетия и достижения призывного возраста, по одному туда уходили и обратно не возвращались…
Самый младший брат – Василий, был наиболее любим бабушкой. Она очень часто показывала его фотографии, каждый повторяя с какой-то по-особенному тёплой душевной улыбкой: «Васенька то, такой хорошенький мальчик был! Красивый, умненький, всегда такой ласковый и вежливый… Я всю жизнь представляла себе - какие замечательные деточки у него могли быть, а?!».
Действительно: судя по фотографиям, самый младший брат деда – парень был хоть куда! Как говорится: «удался и, ростом и лицом». Запросто вместо Юрия Гагарина мог в космос полететь – такой же типаж, приятного во всех отношениях человека, с открытым лицом! Тем более, очень хорошо учился в школе и, на него уже обратили внимание и звали по окончанию школы, в какой-то там «физико-математический» университет… Но, не суждено видно было.
Он с детства страстно мечтал стать военным лётчиком! Время тогда было такое: сейчас, наверное - самое смешное желание для молодого человека. Написал в военкомат «добровольцем» и его мечта начала сбываться: в 1944 году Василий был направлен в лётное училище и, по идее - на войну «успеть» не должен был.
Но мальчик, видно, боялся этого «опоздания» на войну больше смерти!
Ещё одно заявление (или очень много заявлений) и, через три месяца - закончив курсы воздушных стрелков, он попадает на фронт в штурмовой авиаполк. Буквально за месяц до окончания войны, его «Ил-2» был сбит зенитками над Балтикой.
Бабушка, очень плохо помнила свою настоящую – «поволжскую» семью и почти про неё не вспоминала. Приёмную семью, она считала родной и очень пережила по каждому из своих погибших сводных братьев. Василия же она любила больше всех и, даже на смертном одре, мучаясь от невыносимой боли - не про себя думала, а повторяла:
«Хоть бы Васенька тогда жив остался… Ведь, такой хорошенький мальчик был – братик мой младшенький!».
Сновидениями я с детства не особо страдаю… После армии я ими вообще страдать перестал – сплю как убитый! Но с того момента когда её не стало… Не часто, но достаточно регулярно я слышу её голос и до скрежета стискиваю зубы в бессилии всё исправить…
***
- …Вы не спите, Ангел? Вы меня слышите? – шепчет знакомый басовитый голос прямо в ухо, - извините, мне показалось, что у Вас открыты глаза.
Вижу склонившееся надо мной бородатое лицо отца Фёдора.
- Нет, не сплю, Ваше преподобие…
- Тссс…
Он, встревоженно озираясь за спину, прижимает палец к губам:
- Больше не называйте меня так!
- Почему?
- Потом расскажу… Чуть позже.
- А как Вас тогда называть? «Отец Фёдор»?
- Нет! Пока никак не называйте, а если уж приспичит, - он немного смущается, затем решился, - просто «отец» и, всё! И, побольше молчите…
Хм… Не пойму я: вроде лето на дворе - а лыжи всё одно не едут! Однако, думать мне совершенно в лом – какая-то слабость в теле, переполненный мочевой пузырь давит на какую-то «внутричерепную извилину» и, страшно хочется…
ЖРАТЬ!!!
Тут, слышу шаги – кто-то подходит к дверям спальни.
- Как самочувствие, сынок? – спрашивает священник уже достаточно громко.
Так, так, так…
Кажется, соображалка у меня включается! Ладно, будем играть отведённую для меня роль – деваться всё одно некуда:
- Что-то сил у меня совершено нет, отец…
Боковым зрением замечаю: в дверь осторожно крадучись входят две благообразные старушки и замолчал.
- Так правильно – после тифа, то! Тебя же вчера ночью в беспамятстве привезли – да ещё и ограбленным до исподнего!
- А документы…, - голосом умирающего «лебедина», вопрошаю я, - документы сохранились, отец…?
Кстати, притворяться мне довольно легко было: ибо, действительно - как после тифа, хоть ни разу им не болел (тьфу, тьфу, тьфу!), но очень хорошо представляю себе, по книгам, то состояние!
- Не было при тебе ничего – ни документов воинских, ни денег, ни одежды какой.
- ЧТО?! И, даже красные революционные шаровары умыкнули и комсомольский значок…? Вот же, бЯда!
- Ничего, ничего, Серафим…!
Приподнимаю от удивления бровь: ЧЕГО?! Вообще-то, меня прежде Антоном звали.
Отец Фёдор, подмигивает изо всех сил - прямо-таки, как телеграфом семафорит.
- …Я уже с товарищем Анисимовым поговорил – восстановят тебе документы! И, этот… Как его…? Ты только поправляйся – всем приходом за тебя молимся… Правда, сёстры?
- Правда, батюшка! – чуть ли не хором, умиляясь молвили старушки, - чудо то какое свершилось… Матушка Прасковья, жаль не дожила – ведь, все глазоньки проплакала, сыночка ожидаючи.
Ну, вот… Теперь я попович и, звать меня, не абы как - а Свешников Серафим Фёдорович. Однако, счас весь изольюсь!
Улыбнувшись старушкам улыбкой неразумного дитяти, обращаюсь к названному родителю:
- Отец! Как бы мне «по-маленькому» сходить и, того… И, это… Покушать бы, а?
Понимающе кивает, умильно улыбаясь:
- Сейчас сёстры тебе помогут, Серафимушка.
Когда старушки сделали все дела по уходу за мной и, накормив удалились из избы, я слегка наехал на иерея:
- Лучшего ничего не могли придумать, Ваше Преподобие?
- А, что я мог «лучше» придумать, Ангел, когда Вы в беспамятстве сутки лежали и бредили? – резонно заметил тот, оправдываясь, - доктора, Михаила Ефремовича позвал и, это… Так и, так говорю – сынок родной с польского фронта возвернулся! Какую ещё «легенду» я мог придумать? Сами подумайте…
Согласен, возможности у него довольно ограниченны! Навряд ли, в семинарии его учили придумывать «легенды» для нелегалов - а сама жизнь и карьера священника, эти теоретические знания оттачивала на практике. Тем более, вряд ли среди его близких знакомых были какие-нибудь «урки» - которые могли мне «сделать» липовые «ксивы».
- …А так, всё наполовину уже сделано: довоенные документы Серафима уже имеются - нужно лишь оформить с них советские.
Ну… Что тут скажешь? Тоже - вполне резонно.
- Да к тому, - Отец Фёдор сделал умиротворённое лицо, - я вижу в сём знамение – знак свыше…
- В смысле?
Тот, крестясь на иконы в углу:
- Долго мы с матушкой ждали сыночка с войны… Денно и нощно молил я, просил Господа и услышал он мои молитвы – дал вместо моего Серафимушки, Серафима Шестикрылого5…
Священник, от переизбытка чувств, с привсхлипываниями зарыдал в голос, слёзы обильно потекли в седую бороду:
- Для спасения матушки России от Антихриста Грядущего…
Волей-неволей на ум пришли слова Александра Сергеевича:
«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим…
…В портале с компом появился».
- Извините, какого года ваш сын…, - спросил когда он успокоился, - в каком году родился?
- Что? …Ах, да! Мой Серафимушка родился третьего апреля тысяча девятисотого года.
- Так, значит мне сейчас полные 22 года?
- Совершенно верно.
«Ровесником века буду. Тоже не плохо – меньше буду в старости с определением собственного возраста париться».
Был такая у меня проблемка под конец «той жизни»… А здесь – посмотрел на дату в календаре, откинул первые две цифры – и никаких проблем. Лишь бы дожить мне до второй собственной старости и «того» возраста!
Ещё вот одна досада:
- Если честно, надеялся на более «красную» биографию…
Отец Фёдор, сделал удивлённое лицо:
- «Красную биографию»?! Вы своё лицо в зеркале видели? Да на нём же, самое меньшее - гимназическое образование, как русским языком написано. Не знаю как будет при новых властях (обещаниями то, все мы сильны!), а при прежних - отроку из простого народа его получить, было почитай что невозможно…
Он, отрицающе покрутил головой и добавил:
- Не… Как не думай, как ни старайся – а за пролетария Вас не выдашь!
Действительно… Это было бы ещё и, крайне подозрительно. Конечно, артистический «дар» во мне с самого раннего детства замечен был - но не до такой же степени, чтоб к примеру - успешно «косить» под слесаря с Путиловского завода?!
- Да и, зачем? Мало ли среди большевиков детей купцов, дворян да поповичей? – продолжил священник, тоном умудрённого житейским опытом взрослого беседующего с дитём неразумным, - вот, взять наш городок: из пяти коммунистов лишь Фрол Изотович из чистокровных пролетариев. А, начальник милиции - Абрам Изральевич Кац, происхождения самого - что ни на есть буржуазного, хоть и скрывает это!
И в самом деле: ни разу не слышал, чтоб отец Ленина в шахту уголёк рубить спускался, а батька Троцкого – в лаптях по пахоте за сохой тусил, или предположим - невод в сине море закидывал! Возможно, я сильно запамятовал - но среди большевистской верхушки, лишь Ворошилов - «чистый» пролетарий, да «дедушка» Калинин. А вот Сталин – уже «ближе» ко мне… Он сын сапожника-кустаря, по марксисткой терминологии – «мелкого буржуя» и, кроме того - недоучившийся семинарист.
- …Ну, а остальные трое большевиков – дети разночинцев да мещан.
Посмотрев по сторонам, он наклонился поближе к моему уху и прошептал:
- Вы главное, делайте как они: побольше болтайте про Маркса, Энгельса и мировую революцию – и будете «в доску» своим.
- Ладно, понял, хорошо…
Это-то как раз, без проблем! Почему-то, «там» на меня по молодости любили вешать «общественную» работу и, хотя от комсорга в школе и институте удавалось отбояриться - но вот с докладами выступать, стенгазеты оформлять, да политинформации вести - мне доводилось регулярно. А в армии сповадился до комсорга роты: приказали – куда мне деваться? Так что, марксистко-ленинской фразеологией я владею в полной мере и, если что - самому Троцкому, смогу по ушам проехаться.
ХАХАХА!!!
Конечно, последнее моё утверждение – просто пустая бахвальба!
Однако, одного умения чесать по ушам партийным словом, определённо маловато чтоб сойти за своего, или хотя бы легализоваться в качестве местного поповича:
- А на лицо как? Неужели, я до такой степени похож на вашего сына - что никто не заметит подмены?
- Схожесть, определённо есть – я это сразу заметил, - задумчиво рассматривая моё лицо, степенно пояснял мой названый отец, - обликом мой Серафим был самым обыкновенным: если издали смотреть - так из четверых трое на него похожи будут. Да к тому ж, с десяти лет он в Нижегородской гимназии учился – здесь крайне редко бывал… Все, поди и забыли уж - каков он лицом!
Помолчав, добавил:
- Да и, моё слово будет решающим: признал Вас принародно – значит, Вы – мой сын!
Ну, что сказать? Всё что не делается – делается к лучшему!
- Хорошо, отец! Тогда переходим на «ты» - даже с глазу на глаз: ибо и, «у стен могут быть уши».
Тот, несколько обескураженно согласился:
- Хорошо, переходим на «ты», Серафим! Хотя я вот, твоего деда - на «Вы» величал до самого…
Он перекрестился на образа в углу и закончил грустно:
- Да, видать новые времена – новые обычаи. Отдыхай пока, Серафим – скоро придёт доктор…
Попрощавшись он удалился, а я опять вырубился.
***
Сразу заметно, что в этом мире нет, не только Интернета - но и самого простенького чёрно-белого телевизора, хотя бы с тремя государственными каналами!
Пришедший ко мне на следующий день «с утра» доктор, представившийся Ракушкиным Михаилом Ефремовичем (на редкость приятный в общении и словоохотливый человек, должен отметить), завис чуть ли не до обеда. Мне, это было донельзя на руку: слушая его и обратно – сам рассказывая всякие занимательные истории, которых я знал просто немерено - я «переформатировал» свою речь под речь «хроноаборигенов».
Ничего страшного, оказывается!
Нормальный, русский литературный язык, без всяких – привнесённых позже «-измов». С теми двумя бабками, мне общаться было гораздо сложнее – то и дело переспрашивали друг друга… У них какой-то сложный крестьянский местный диалект – которого, я в своём будущем даже и не слышал.
Заметив, что я не знаю некоторых самых элементарных по его мнению вещей, Михаил Ефремович обеспокоенно спросил:
- Извините, а кроме тифа контузии у Вас не было?
К тому времени, я уже в общих четах придумал свою «военную» легенду - содрав её с одной не так давно читанной автобиографической книжки, скачанной в Инете. Поэтому с готовностью:
- Как не быть? С контузией я в госпиталь в Вильно попал, а оттуда прямиком в польский плен. Первое время, я даже как меня звать и кто я такой не помнил! Ну а уже в концлагере подцепил сыпняк…
Затем, я грамотно перевёл разговор на другую тему, а уже в конце беседы, я обратился к доктору с необычной просьбой:
- Михаил Ефремович! Вы не могли бы написать мне справку о моей частичной амнезии - в результате контузии полученной в борьбе за Советскую Власть?
Не помешает если что, хоть как-то - да прикрыть мой «зад»! Ракушкин, видать был такого же мнения. Понимающе приподняв брови, он заговорщическим шёпотом ответил:
- Конечно, конечно… Обязательно выпишу Вам такую справку – чтоб, у «товарищей» возникало меньше вопросов.
Из «процедур» доктор Ракушкин только напоследок пощупал мой лоб, посчитал пульс и удалился, вспомнив про другого больного, из «лекарств» же прописав мне покой и обильное потребление пищи… Особенно высококалорийной – белковой.
Отец Фёдор грустно вздохнул после его ухода и отправился в сарай продолжать истреблять своё ушастое поголовье.
***
Видать, местный эскулап по всей Ульяновке растрезвонил - что в доме священника появились свободные уши!
С обеда, не успел я часок кемарнуть для более полного усвоения животных и растительных белков, жиров и углеводов, как поток посетителей накатился лавинообразно! И с тех пор, практически ежедневно, по десять – пятнадцать посетителей обоих полов, различных возрастов и занятий. Конечно, большинство – из местной интеллигенции или представителей бывших «имущих» классов и никого не смущало, что я только-только был красным командиром…