Двигаясь вдоль строя за важным штабным офицером и казачьим есаулом, толстенький писарь находил в списке фамилии бойцов и помечал карандашом. Когда дошли до конца шеренги, заскучавший офицерик оживился. Наконец попался объект для издевательств. К вольным казачкам цепляться по мелочам было боязно, а тут бесправный басурманин попался.
– Конопас, Алексей Ермолаев, – представился, как положено, боец.
– Вольнонаёмный, – нашёл имя в конце списка писарь и поставил напротив жирную галочку.
– Басурманин, почему форма мятая, сапоги не чищены?! – возмущённо завизжал строгий офицер.
Остальные казаки давно к строю приучены, много раз в смотрах участвовали. Поэтому складки на форменных рубахах разглаживали, лишние сзади под ремень прятали. Сапоги от пыли очистили и ваксой натёрли. Алексей же лишь пыль стряхнул, к вонючей ваксе даже не притронулся. Рубаху плотно не натягивал, зачем движения сковывать? Да и стоял он не по стойке смирно, картинно не напрягался.
– Чо шумишь зря, дядька? Напускная красота на войне ни к чему, – ошарашил штабную крысу чернявый басурманин, последней фразой процитировав старого наставника.
Мелкопоместный дворянчик чуть не задохнулся от гнева: на стянутой тугим воротником кителя худосочной шейке вздулись вены, бледное надменное лицо побагровело, глаза вылезли из орбит, как у рака варёного.
– Я штабс-капитан Хаусхофер! Изволь, солдатское быдло, обращаться к старшему офицерскому чину по уставу!
Дворянин замахнулся отхлестать хама сложенными перчатками по щекам, но в страхе замер. Зрачки басурманина, как два чёрных револьверных дула уставились в холёную усатую морду офицерика. Волной смертельного могильного холода повеяло от застывшего истуканом странного казачка.
Есаул подшагнул ближе и громким шёпотом подсказал неопытному казачку уставное обращение:
– Ваше благородие…
– Я, вашбродь, не на парад прибыл, – Алексей вспомнил, как на станции солдаты сокращали обращение к своим командирам. – Ты меня, вашбродь, в разведку пошли, там и поглядишь, каков из меня боец.
Есаул горестно закатил глаза и, шумно выдохнув, строевым шагом встал между взбешённым офицером и рядовым, загородив глупого пацана спиной:
– Ваше благородие, господин штабс-капитан, вы молодого казачка строго не журите, он ещё к воинской субординации не приучен. Но веры православной, а за царя и отечество не пожалеет живота своего. Он у нас конопасом только по списку числится, а так – лучший пластун.
– Лучший пластун, говоришь, – с трудом совладав с внезапно накатившей волной страха, штабс-капитан задумал пакость. – Тогда добавь басурманину опытного напарника и отправь, как стемнеет, в разведку. По фронту у нас справа холм с дотами, слева лес заболоченный. Между ними узкая степная полоса. Пусть пара пластунов конно подскачет ближе, лошадей оставит в кустарнике, а дальше уж километр на пузе по чистому полю проползёт, разведает подходы к окопам. Нет ли проволочных заграждений и рвов? Сколько пехоты в окопах? Через день, вашему эскадрону там оборону австрияков прорывать.
– Степана Фролова с мальчишкой пошлю, – доложил есаул. – Опытный казак, в Японскую заслужил солдатского Георгия. Всё высмотрят, ваше благородие, и к утру доложат.
– Не оплошай, басурманин, – искоса зыркнув глазками, злорадно усмехнулся штабс-капитан. Он знал, что накануне в той злосчастной полосе напоролось на засаду отделение разведчиков из пехоты, только один раненый уполз через болото, остальные все там полегли. Но этими сведениями офицерик с казачками делиться не собирался. Пусть покажут удаль молодецкую, пластуны хвалёные.
А когда чуть отошёл от строя казаков, обернулся к семенящему по пятам писарю.
– Семён, проведи по ведомости этому басурманину денежную выплату за месяц, авансом. Но без моего приказа деньги не выдавай, попридержи пару деньков.
– Так точно, ваше благородие, всё исполню, – понимающе кивнул канцелярский прохиндей. Деньги покойничку на том свете не пригодятся, а казне всё одно, когда жалование платить.
После обхода строя штабным офицером, дошла очередь до полкового священника. Дородный бородатый поп встал напротив шеренги казаков, достал из походной сумы псалтырь в потёртом кожаном переплёте и зычным голосом начал читать молитву.
Молебен проходил обыденно, казаки, сняв фуражки, дружно крестились, многие шептали слова знакомой молитвы. Поп только обратил внимание на черноволосого басурманина в самом конце шеренги. Показалось, что от звуков православной молитвы чёрного басурманина коробит, даже дрожь по телу идёт.
Алексей не любил посещать церковь, ментальные вибрации рвали душу ведьминому сыну. Он с трудом унял дрожь пальцев, расстегнул ворот рубахи, достал серебряный крестик, что подарил ему крёстный отец. И стоило Алексею приложиться губами к заговорённому талисману – будто студёной водицы из родника испил! Моментально исчезло разрушительное воздействие чужого влияния, и мощные ритмические волны от монотонных распевов стали накачивать божественной Силой внутренние резервы организма. Алексей еле сдержался, чтобы не оторваться от земли и не воспарить над строем. Вот где неожиданно пригодились упражнения волевых усилий, только не физического тела, а ментального. Алексей с трудом направил излишки Силы в землю.
Никогда ещё простая молитва не облегчала казакам душу так, как в этот вечер. Необыкновенную лёгкость в теле почувствовали все молящиеся, будто божественная благодать коснулась каждого. Поп увидел, как после целования нагрудного крестика просветлел лик чернявого басурманина, каменная маска растворилась в по-детски счастливой улыбке. И душа священника тоже возрадовалась, с плеч словно пуд груза сняли. Свежий вечерний воздух пьянил, голос зазвучал особо громко и торжественно. Приятно было сознавать, что ошибся в оценке молодого казачка. Православным паренёк оказался, истинно верующим, а мандраж был из-за страха перед первым боем. Видно, сильно переживал необстрелянный боец. Как слышал поп, мальцу этой ночью в разведку идти.
– Ох, и славно ты, Онуфрий, молебен поёшь, – с чувством похлопал полкового попа по плечу есаул по окончании священного действа. – Аж телом к небесам воспарить восхотелось. А как ты, батюшка, относишься к тому, чтобы закрепить воздействие молитвы? У меня трёхлитровый сосуд «святой воды» припасён, и скоромная пища на закусь найдётся.
– Отчего же и не закрепить, – огладил бороду боевой поп. – Мы не на посту. А молебен сегодня действительно удался на славу.
Из полкового обоза на ужин подвезли горячую кашу. Как стемнело, по приказу офицера есаул отправил пластунов в разведку. Бывалый казак Степан Фролов пошёл за старшего.
– Дядька Степан, может, пеши двинем? – предложил оставить коней Алексей.
– Не-е, четыре версты пешака топать далековато, – лениво отмахнулся казак. Он был уже в летах и видел свой резон. – Может, от погони быстро отрываться придётся. А мы прыг в седло – и быстрее ветра! К позиции тихо впотьмах прокрадёмся, а там и луна взойдёт. Обратно уходить будем при лунном свете.
– Сегодня полнолуние, – поднял к звёздному небу взор Алексей.
Он бы предпочёл отправиться в стан врага в одиночку. При свидетеле по-настоящему тайную внутреннюю Силу не проявишь, только бесшумной походкой, зорким взглядом, да острым слухом можно похвастать. Ну как, при таких ограничениях, воинскую доблесть показать?! А пацану сразу же в первый боевой выход хотелось заслужить медальку солдатской славы, такую же, что железным крестом красовалась на груди казака.
– Дядька Степан, а ты в Японии тоже в разведку конно ходил?
– В Японии не довелось, – важно покрутил пальцами ус бывалый казак, – а в Маньчжурских степях хаживал. Там просторы бескрайние, без коня пропадёшь. Казак без коня, что пехотинец без сапог – воевать тоже можно, но только на пузе ползая. Кстати, видел я, как ты лихо скакать умеешь, а по-пластунски обучен? Нам шуметь никак нельзя.
– Крёстный отец всем премудростям обучил, – скромно кивнул пацан.
– Сегодня получишь настоящее боевое крещение, – хохотнул казак. – Делай, как я – не пропадёшь.
Опытный разведчик остановился, слез с седла, достал из притороченного мешка ворсистые тряпки с верёвочными завязками.
– Я тут и для напарника цыганскую хитрость припас, – протянул он часть Алексею. – Давай, копыта обматывай, чтоб подковы не цокали. Нам в ночи тише конокрадов красться надо.
Обвязав копыта коня, казак снял с себя всё оружие, а поверх белой рубахи надел короткий синий китель. В темноте тот казался чёрным. Ножны с шашкой привязал к луке седла.
– Пластуну ножом сподручнее, – объяснил молодому старослужащий. Короткий кавалерийский карабин, сильно ослабив ремень, закинул за спину, но стволом вниз. – Так изготовиться стрелять ловчей.
Казак показал, как быстро передвинуть карабин со спины к плечу.
– Я и с одним наганом могу, – оставил вместе с шашкой висеть на луке седла карабин Алексей.
– Револьвер не по уставу, – позавидовал вольному стрелку приписной казак. – Случись, какая стычка, сперва нож в ход пускай. Метко кидаешь?
– Не промахиваюсь, – хвастливо вскинул подбородок юноша.
– Слыхивал о тебе многое, – проворчал казак, испытующе глядя на парня. – Даст бог, воочию повидать не придётся. Сегодня наше дело – быть ниже травы, тише воды.
Выехали в чисто поле, серыми тенями осторожно двинулись сквозь непроглядную темень. Лишь когда достигли разрозненных островков кустарника, на краю небосвода показался жёлтый диск луны. Тишина вокруг стояла мёртвая. Пару раз в стороне ухала сова, охотясь на мышей.
– Тихо-то как, – настороженно вертел головой вокруг Алексей. Когда он в донской степи выходил в ночные рейды, было значительно шумнее. Видно, распугали зверьё люди.
– Оставим коней тут, – слез с седла казак, – дальше ужами поползём. До позиций врага ещё добрая верста.
– Да нет, дядька Степан, всего лишь пару сотен шагов до ближайших окопов, – прощупав пространство потоком Силы, уверенно известил Ведьмин Сын.
Степан выглянул из-за кустов, в слабом лунном свете осмотрел открытое пространство. Ровное тёмное поле простиралось до далёких отсветов костров, что жгли в окопах.
– Вроде нет никого близко, – напряжённо всматривался в ночь казак.
– Впереди два десятка тел копошатся, не спят, перешёптываются, – не сходя с коня, застыв в седле истуканом, тихо уточнил видение Алексей.
– Да не почудилось ли тебе? – напрягая слух, не поверил напарнику разведчик.
– Ещё со стороны холма конные тихо крадутся, – не оборачиваясь, огорчил паренёк. – Три десятка. Поперёк нашего пути направляются.
– Отсекают? – тихо охнул Степан. Верить не хотелось, но уж больно уверенно Ведьмин Сын дислокацию излагает. Не станет же просто так врать?
– Слева от нас, в пяти шагах, пехотная винтовка в кустах лежит, и земля густо кровью пропитана, – протянул ладонь с растопыренными пальцами Ведьмин Сын. – Свежая кровь, вчера в ночь пролита.
– Волк ты, что ли – вчерашнюю кровь учуять? – не поверил казак сразу, но, осторожно раздвигая ветви, сделал в указанном направлении пять шагов.
Под ногу попало присыпанное листвой ложе винтовки. Присев, казак и сам ощутил слабые запахи ружейной смазки и запёкшейся крови на потревоженной листве. Надломленные ветки кустов опустились до земли. Если паренёк в последнем прав оказался, то, значит, и остальных врагов звериным чутьём верно обнаружил.
– Тикаем, паря! – уже не скрываясь, ломанулся назад через кусты Степан и с разбегу вскочил в седло. – Засада!
Прикрыв свой отход густым кустарником, казак погнал коня в степь. Позади полыхнули вспышки выстрелов, воздух сотрясла ружейная стрельба. Но палили вслепую, пули свистели высоко над головами беглецов.
Однако дьявольский смысл в поднятом шуме стал понятен чуть позже.
– Всадники вытянулись цепью и ускорили бег коней! – крикнул товарищу всевидящий Алексей. – Успеют перерезать дорогу назад. Без боя не прорвёмся.
– Уходим вправо! Проскочим по кромке леса!
В одиночку Алексей легко ускользнул бы от погони, но у старого казака конь был не из лучших. А вот австрияки летели как ветер – отборные всадники.
– Венгерские уланы! – в отблесках лунного света распознал фигуры преследователей намётанный глаз казака. – От этих степью не уйдём! Давай, к лесу заворачивай!
Однако загонщики знали своё дело. Как только беглецы нырнули под кроны деревьев, ноги их скакунов увязли в густой глубокой грязи – лес оказался до самого края затоплен водой. Кони еле передвигались между стволами лесных исполинов, увязая до середины ног в чёрной жиже.
– Всё, влипли, паря! Бросаем коней, пеши уходим!
– Я своего Сивку врагу не дам! – взъярился молодой боец. – Дядя Стёпа, отходи вглубь болота, я прикрою!
– Эх, дурень! – Степану некогда было переубеждать упрямого мальчишку, а бросать глупыша одного воинская честь не позволяла. Как потом казакам в глаза смотреть будет? – Уланы в нас не стреляют – живьём хотят взять! Шашкой бейся – дольше продержишься!
– На войне нет правил! – со странным задором выкрикнул Ведьмин Сын и, ухватившись за свисавшую ветку, легко вспорхнул на дерево.
Стоило парню исчезнуть в густой кроне лесного исполина, как среди стволов замелькали со всех сторон тёмные силуэты всадников. С противным чавканьем, натужно раздвигая копытами липкую жижу, чёрные фигуры стягивали кольцо окружения.
– Русс, сдавайся! – прозвучало последнее предупреждение.
– Казаки не сдаются! – выхватил шашку Степан и первым устремился на ближайших врагов.
Кони тяжело сблизились, зазвенели клинки. Казак схватился сразу с двумя уланами.
Внезапно прямо над головой грохнули револьверные выстрелы. Семь тёмных фигур уланов безжизненными куклами выпали из седла. Противники казака тоже оказались в их числе.
На всполохи от выстрелов из нагана, по густой кроне дерева, уланы ударили из всех стволов. В воздухе закружились срезанные пулями веточки, щепки коры, ошмётки листьев. Лес наполнился грохотом, вспышки алого пламени высветили десятки искажённых злобой физиономий.
Степан вскинул шашку и направил коня на очередного врага. Однако быстрого сближения не получилось, конь еле перебирал копытами по чавкающей грязи. Да и венгры больше не горели желанием брать строптивых казаков в плен. Улан торопливо вскинул карабин и выстрелил.
Пуля ударила Степана в грудь, опрокинув назад. Тело казака медленно сползло с седла в левую сторону, но запутавшаяся в стремени правая нога не дала упасть. Степан свесился головой вниз, фуражка свалилась в мутную жижу, казачий чуб макнулся в воду. Степан из последних сил попытался ухватиться рукой за край седла. Захлебнуться смрадной болотной грязью не хотелось. Уж лучше смерть от пули, чем попасть в утопленники.
Глядя из-под брюха коня на перевёрнутый мир, Степан с удивлением увидел, как рядом шмякается в грязь тело улана. Причём как-то странно – порубленным на куски!
В мёртвой тишине по-особенному звонко клацает затвор кавалерийского карабина.
Выстрел! Грохот разорвал тишину, вспышка подсветила воду в паре метров от Степана.
Следом быстрая череда клацанья затвора сменялась звенящим в ушах грохотом выстрелов. Словно бахали винтовочными патронами из огромного револьвера.
Степан краем глаза уловил падающие с коней тени. Четыре скорчившиеся фигуры вывалились из сёдел. Стремительная расплывчатая тень метнулась вверх, в крону деревьев.
Вразнобой загрохотали ружейно-пистолетные выстрелы. Рой пуль с чавканьем вгрызся в конское мясо. Животные с жалобным ржанием завалились на бок. Лошадь улана приняла почти весь шквал свинца, но и в бок казачьего коня впились острые зубы смерти.
Повезло ещё, что конь не придавил своей тушей Степана, упал на другой бок. Казак вскрикнул от боли в правой лодыжке и оказался лежащим спиной на дёргающемся в предсмертных судорогах крупе коня. Копыта взбивали воду, и холодные волны плескались в щёку раненого казака. Мир вздрагивал и дико визжал от боли. Весь лес наполнился жуткими звуками, очень похожими на крики животных, но так умеет орать только смертельно испуганный человек.