Проснулась Дозабелда хорошо за полдень на соломенном тюфяке, как была - в башмаках и "горке". Рядом с незатейливым ложем был прислонён к стене рюкзак, тут же на полу стоял термос и лежала связка китайских удочек. Ближе к двери стоял громадный табурет, раза в полтора больше старого армейского, на котором лежали: вынутый чьей-то заботливой рукой брючный ремень, мачете и оба ножа в ножнах. Купленный на распродаже солидный, с золотым теснением, кожаный кошелёк с пока неизвестной этому миру застежкой-молнией покоился там же.
- Пить! - не то простонала, не то прохрипела она сначала по-русски, а после с ужасным акцентом на местном языке.
- Сейчас! - почти сразу же прозвучал ответ, произнесённый звонким девичьим голосом, и послышался удаляющийся стук каблучков. Не прошло и пары минут, как Дозабелде был вручен кувшин с водой. Выпив с жадностью несколько глотков, она, на секунду оторвавшись от кувшина, глубоко вздохнула, бросив взгляд на свою спасительницу, и продолжила пить. Девушка, принёсшая кувшин, была ниже ростом, уже в плечах, и, как показалось в этот момент Дозабелде, как минимум на пару лет моложе её. Слегка раскосые голубые глаза лучились какой-то неземной добротой и делали девушку похожей на ангела. Аккуратный прямой нос, длинные тонкие пальцы и бледный цвет ухоженного лица заставляли задуматься о благородном происхождении данной особы.
- Зачем ты стащила кувшин? Мерзавка! - крик хозяина постоялого двора, появившегося вслед за девушкой, раздался как гром среди ясного неба.
- Госпожа иноземка просила пить и я думала, что... -
- Она думала... Да какого демона ты вообще ещё здесь? Я велел тебе убираться ещё с утра. Голодранка! - с каждым словом трактирщика девушка всё сильнее вжимала голову в плечи и, казалось, была готова заплакать.
- Хорошо, я уже ухожу! - пискнула девушка и повернулась к выходу из женской спальни.
- Стоять! - неизвестно откуда прорезавшимся командным голосом рявкнула Дозабелда. - А ну рассказывай, что случилось!
- Не могу, госпожа, мне... Мне... Стыдно!
- Человеку должно быть стыдно совершать глупости и непотребства, а не рассказывать о них! - изрекла наспех придуманную мудрую мысль Кузькина и посмотрела на девушку таким взглядом, что та, ещё сильнее вжав голову в плечи, тут же вернулась и села на соседний топчан.
- Рассказывай! - приказала дочь защитника Белого дома и приняла сидячее положение сама.
- Пусть сперва хозяин уйдёт! Не хочу, чтобы он опять надо мной смеялся. - Хозяин, видимо предполагая, что ссориться с платёжеспособной постоялицей пока не следует, а с девчонкой он успеет разобраться и позже, удалился, бормоча себе под нос что-то сердитое.
История поведанная Линной, а именно так звали несчастную девушку, была банальна, но от этого не менее печальна. Её бабка, жена богатого мортагского шляхтича отправившегося сопровождать королевское посольство в Сиен, понесла от заезжего эльфа. Вернувшись из дальних странствий, муж обнаружил супругу беременной, и, следовательно, неверной. Недолго думая, он указал ей на дверь, во всех красках описав родне последней причину развода. Отец блудную дочь не принял, и детство матери Линны прошло в борделе. Там её и нашёл Кукул, бедный шляхтич из древнего рода. Наплевав на общественное мнение, он женился на ослепительно красивой полуэльфийке и прожил с ней двадцать пять счастливых лет, пока та не скончалась, рожая долгожданного сына. С превеликим трудом выдав замуж пятерых старших дочерей, шляхтич был вынужден признать, что у оставшихся десяти не осталось практически никаких шансов составить хорошую партию. Девочки были не по годам умны и невероятно красивы, но дурная репутация их бабки и матери отпугивала от них женихов сильнее, чем самые страшные уродства. Когда старый друг и боевой товарищ Кукула, Мурул, посватался к Линне, Кукул воспринял это как подарок судьбы и не стал слушать возражения дочери, не желавшей в свои шестнадцать лет выходить за шестидесятилетнего старца. Делать нечего, стали готовиться к свадьбе. Жених хоть и был гол как сокол, но за приданным не гнался, что делало его в глазах многодетного отца особенно привлекательным. Выбив из и без того нищих крепостных все недоимки, Кукул назначил церемонию на вечер дня расплаты**, а утром того же дня впервые увидев своего суженного и ужаснувшись, Линна сбежала с заезжим купцом.
Купца звали Херг, он был высок, плечист и, что самое главное, молод. Опасаясь погони, любовники первым делом решили покинуть Мортаг и отправиться на родину Херга в Рагнетию, но путь туда лежал через Кират, где у рагнетца имелся какой-то неоплаченный долг. Высказав предположение, что проблемы с кредиторами могут навредить Линне, он оставил её на постоялом дворе в приграничье, а сам поехал приводить свои дела в порядок.
С тех пор прошло более двух месяцев, деньги кончились, украшения проданы, а купец так и не появился. Уже три дня девушка ничего не ела, а сегодня добрый хозяин отвёл Линну в сторону и тихим вкрадчивым голосом предложил оказывать особые услуги постояльцам и отдавать две трети заработка ему. Ответив на такое предложение отказом, беглая шляхтянка получила немедленное указание мотать на все четыре стороны, и чем быстрее, тем лучше. Но самое страшное было в том, что Линна была беременна, а это сводило на нет любую, даже призрачную надежду уладить дело с отцом и женихом.
- И, что тебе совсем некуда идти?
- Некуда, госпожа. Я молила всех богов, что бы Херг вернулся, но и сама больше не верю в то, что его задержали дела.
- Что ты умеешь делать?
- Готовить, шить, вышивать гладью и крестом, плести кружево, врачевать раны, считать до тысячи, читать и писать! - последние два пункта в списке умений были произнесены с такой гордостью, что Дозабелда тут же подумала, что грамотность здесь, видимо, большая редкость.
- И, что трактирщик не захотел предложить тебе никакой нормальной работы?
- Другую работу выполняют девушки из деревни, которые почти все его родственницы, чужачку служить в трактире никто не возьмёт, а эта... э-э-э, должность всегда свободна.
- Ты знаешь, иногда стоит молиться не всем богам, а одному очень ревнивому Богу! - начала свою проповедь Дозабелда. Желание помочь девушке у неё возникло сразу же, как только та закончила свой рассказ, но кроме помощи материальной есть ещё и духовная, именно с неё и решила начать раба божия Ираида.
- А он поможет? - во взгляде девушки смешались страх и надежда.
- Поможет, но это очень ревнивый Бог, нельзя поклоняться ему и кому-то другому, и помощь его не всегда такая, как ждёшь. Согласна ли ты принять его помощь?
Линна хоть и была несколько более наивна, чем следовало бы ожидать от дочери мортагского дворянина, но и полной дурочкой тоже не была. Она хорошо помнила рассказы о тёмных культах иных народов, приверженцами которых совершались страшные злодеяния. Боязнь опрометчиво связать судьбу как в этой, так и загробной жизни с коварным демоном бездны заставила её расспросить Дозабелду о жертвах и ритуалах, угодных её божеству особенно тщательно.
- Да нет у нас никаких жертвоприношений! - новоявленная проповедница в очередной раз пыталась объяснить суть веры потенциальной христианке. - Ну, вообще то, конечно, есть жертвы - мы свечки перед иконами зажигаем, но это если иконы есть, а у нас не будет.
- Почему не будет?
- Нарисовать некому и образцов нет... И вообще они не обязательны, мы ж не доскам молимся, а святым... Можно с ними молиться, а можно без них. С ними лучше, конечно, но первое время без них обойдёмся.
- А как жертву тогда приносить, раз икон не будет и свечки не перед чем зажигать?
- Жертвы не обязательны!
- Это как? Бог питается дымом от жертв, и если жертвы не будет, то Богу будет нечего есть!
- Что за глупость?
- Это все знают!
- Зачем Богу, который создал вселенную из ничего, одним своим словом, какой-то дым? Да он может сам себе создать пищу, но она ему не нужна!
- Если Богу не нужна пища, то зачем ему мы?
- Он нас любит!
- Кого?
- Людей!
- Я на четверть эльфийка!
- И что?
- Ты точно уверена, что твой Бог примет мои жертвы?
- Бог создал мир и всех кто живёт в мире!
- И он всех любит?
- Да, всех!
- И орков тоже?
- Если орки будут соблюдать его заповеди, тогда и их тоже!
- А если орки не будут соблюдать его заповеди?
- Не знаю!
- Что не знаешь?
- Как Бог относится к тем, кто не соблюдает его заповеди. Вроде тоже любит, но если они не раскаются перед смертью, то будут вечно гореть в аду. - Она в нескольких словах обрисовала концепцию ада, как её понимала.
- А кто раскается?
- Будет в раю. - Здесь раба божия Ираида чуть подробнее, чем за минуту до того ад, живописала рай, упирая на предпочтения и бонусы для праведников.
- То есть, можно всю жизнь нарушать заповеди, а перед смертью раскаяться?
- Никто не знает своего часа!
- Ты о чём?
- Можно не успеть!
- Согласна. А, что за заповеди, о которых ты говоришь?
Дозабелда, доведённая наивными вопросами недоверчивой Линны до состояния, близкого к нервному срыву, допила оставшуюся в кувшине воду и, достав из глубин рюкзака Библию, открыла её на первой попавшейся странице. Десять заповедей она знала наизусть, но ей было необходимо срочно успокоиться. Перелистывая библию, Дозабелда сначала досчитала до десяти, потом до ста, потом сделала пять глубоких вдохов и выдохов, и наконец, отложив книгу в сторону, торжественно произнесла:
- Первая заповедь: "Я Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим" -
- Почему кстати? -
- Потом поймёшь, а пока просто помни, что другим богам поклоняться нельзя - ни при каких обстоятельствах.
- Вторая заповедь: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им".
- Вообще рисовать нельзя, что ли?
- Богов, чтобы им поклоняться, нельзя!
- А иконы?
- У нас есть две традиции на этот счёт. Одна утверждает, что их делать нельзя, а другая - что можно, но только если поклоняться не им, а тому, кто на них нарисован. Поскольку у нас всё равно нет икон, то будем считать, что права первая. Я думаю, так нам будет удобнее.
- А как же жертвы?
- Приюти нищего, накорми вдовицу! Сё жертва Богу! А ты зациклилась, на каких-то свечках. Бог хочет, чтобы мы любили ближнего как самого себя!
- Ох, как всё сложно.
- Третья заповедь: "Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно".
- Это как?
- Ну, нельзя клясться, упоминать Бога в разговоре, ну, и вообще...
- Но мы же говорим сейчас о нём.
- Мы не виды на урожай обсуждаем за кружкой вина, а по делу о нём говорим. Просто так поминать Бога нельзя, а по делу можно и нужно.
- Четвёртая заповедь: "Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмый -- суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя... Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его".
- Мой отец вечно ругался, что в городе в день расплаты никто не работает. Представить страшно, как он будет ругаться, когда люди не станут работать не каждый десятый, а каждый седьмой день.
- Ты думаешь, что найдётся много желающих служить Богу?
- Насчёт служить - не уверена, но эту заповедь захотят исполнять все бездельники мира!
- Пятая заповедь: "Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе".
- Ох, гореть мне наверно в аду.
- Что поделаешь, все мы грешны.
- И ты?
- А, что я не человек, что ли? Безгрешных людей нет, но одни стремятся избавиться от грехов и встать на путь истинный, а другие гордятся ими.
- Шестая заповедь: "Не убивай".
- Что совсем?
- Ну, там, на войне или если напали бандиты, то можно, а так чтобы просто взять и убить безвинно, то нельзя.
- Что значит просто взять и убить?
- Ну, если человек угрожает тебе ли близким, стране или просто хорошим людям, то, чтобы их защитить, убить можно. А если живёт человек, никому не вредит, то нельзя.
- Все люди кому-нибудь да вредят.
- Но не все вредят так, что достойны за этот вред смерти.