Примерно два часа езды – вот и все, что оставил им угасающий день. Ночь нагрянула стремительно, поглощая останки меркнущего вечера и окутывая все вокруг непроглядной тьмой. Экипажу пришлось остановиться. Конечно, стоянка была не обязательной, а лошади вполне могли бы довольствоваться светом масляных ламп с их мутными стеклянными абажурами. Но маги настояли на том, чтобы сделать привал. Даже они толком не ведали, что ожидало их у конечной цели этого путешествия.
Казар и кучер разбили лагерь, развели костер и достали из двух коробов, прикрепленных позади кареты, скудные запасы походной пищи.
Звуков, которыми обычно полнится ночь вступающей в свои права осени, слышно не было, словно вокруг и вовсе исчезло все живое. Здесь царила тишина. Легкий едва заметный ветер время от времени давал о себе знать – лес, вдоль которого шла дорога, все еще не позволял в полной мере разгуляться его порывам.
Взяв масляный фонарь, двое мужчин принесли из леса несколько широких корявых бревен, которые могли бы послужить в качестве скамей. Вскоре все путники сели рядом с бодро плясавшим во мраке ночи пламенем.
Минуло всего несколько мгновений, как вдруг Эвелина сделала то, что так долго требовал от нее разбойник – откинула назад капюшон, обнажая тонкие изящные черты лица. Глаза ее даже в полутьме отливали светло-голубым отсветом. Слегка заостренный подбородок постепенно переходил в мягкие контуры чуть припухлых щек. Каштановые волосы, освободившись из плена грубой ткани, вьющимися локонами укутали маленькие плечи. По всем, даже меркам самого придирчивого вкуса, она была прекрасна. Жизнь и красота кипели в ней, невольно приковывая взгляд любого, кто оказывался рядом.
Не миновал этих чар и Казар. Он был поражен, а когда опомнился, пунцовая краска смущения залила лицо видавшего виды воина.
Девушка же не обратила на него никакого внимания. Она была холодна и безразлична ко всему.
Гелион, тоже сбросил капюшон. Он оказался мужчиной с лицом, в котором мягкость каким-то непостижимым образом сочеталась со строгостью скул и остротой взгляда. И, несмотря на род его занятий, шрамов на его коже заметно не было.
– Ей сложно не любоваться, правда? – Улыбнулся маг.
– Простите, милорд. Это было вне всяких приличий. Примите мои извинения, госпожа Эвелина.
– Не страшно. Вы не первый и не последний, кто очарован ее красотой. Но лишь немногие знают, насколько эта красота смертоносна. А большинство из тех, кому довелось познать это, уже давно отдали свои жизни Хаосу. И да, не беспокойтесь, ей абсолютно все равно. Она не доверяет людям и не любит их уже изначально.
– Но разве сама она не…
– И больше всего на свете она ненавидит саму себя.
– Почему? Разве возможно обладать такой красотой и ненавидеть себя при этом?
Гелион посмотрел на девушку.
– Эвелина, ты позволишь?
Та ответила ему лишь коротким тихим вздохом.
– Делай что хочешь. – Прошептала она и плотнее укуталась в плащ, задумчиво наблюдая за пламенем костра.
– Не знаю, почему я пожелал рассказать ее историю здесь и сейчас, ведь она известна всего нескольким людям. Тем, кому мы по-настоящему доверяем. Возможно, на это есть причины, неведомые даже мне самому. На все и всегда есть свои причины. Однако я уверен, что сказанное здесь останется между нами. Проболтаться может разве что кучер. Но в этом случае Хаос заберет его душу гораздо раньше, чем ему предначертано судьбой. – Маг усмехнулся, но взгляд его пылал ледяным пламенем, не предвещая ничего доброго. Нет, это была не ярость. Это было предостережение человека, который всегда, несмотря ни на что, держал свое слово.
Юноша побледнел. В отличие от Казара он не отворачивался и видел, что произошло с разбойниками в мельчайших подробностях.
– Но милорд, если то, о чем вы собираетесь поведать, известно лишь немногим, как получилось, что имя, данное ей, как думается мне, в далеком прошлом, преследует ее почти всюду? – Он, казалось, оправился от испуга. Но все же голос его предательски дрогнул, стоило ему заговорить с магом.
Гелион промолчал, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил.
– Вам известно, откуда взялось ее прозвище? Алая Ведьма. И почему оно вызывает у нее едва контролируемую ярость всякий раз, когда она слышит его?
Казар поежился и, медленно потерев друг о друга сухие мозолистые ладони, словно пытаясь таким образом согреть их, подбросил в костер несколько тонких веток.
– Нет, господин. – Наконец ответил он. – Я всегда полагал, что люди называют ее так из-за силы, которой она обладает.
– Но почему именно ведьма? Ведьмы – носители дикой магии, не выявленные Советом, проводящие черные ритуалы во славу Хаоса и богов, по их мнению, обитающих в нем, приносящие в жертву как обычных людей, так и своих же собратьев. Хотя то, чем они наделены, и магией назвать нельзя. Спонтанные всплески силы стихий, которые они и сами не в состоянии контролировать. Да и находят они им весьма своеобразное применение. Но, как вы можете заметить, Эвелина на нашей стороне. Она – одна из высших магов Илиасфена. Одна из лучших. И, тем не менее, этот мрачный титул достался именно ей. Почему?
– Теряюсь в догадках. – Честно признался воин.
– Не знаю, известно ли вам что-либо о магах крови, но наверняка вы слышали множество леденящих душу историй. Особенно о том, как они приходят в этот мир.
– Да. – Кивнул Казар. – Говорят, что они появляются на свет, высасывая жизнь из своей матери до самой последней капли. Это… правда?
– Правда всегда многолика. – Задумчиво произнес Гелион. – Они не черпают жизненные силы из своих родителей, и все же их матерей всегда ожидает смерть сразу после их рождения.
Дело в том, что магия крови – одна из самых естественных и сильных форм воплощения стихий. Возможно поэтому она и проявляется слишком рано. Часто это происходит еще в утробе, когда ребенок просто не в состоянии осознать себя. Роды являются для него сильным стрессом, а проявление магии в этот момент – защитная реакция. Своего рода животный инстинкт, но на гораздо более высоком уровне. Всплеск магии вносит изменения в состав крови его матери, а то и вовсе останавливает ее поток. И женщина медленно умирает.
Но даже подобный исход можно считать огромной удачей. Ведь почти всегда магия дает о себе знать слишком рано, и ребенок расстается с жизнью вместе с женщиной, что должна была произвести его на свет.
– Это ужасно. – Выдохнул Казар.
– Наверное. – Спокойно ответил маг. – На самом деле магов крови должно быть не меньше, чем тех, у кого проявляются способности к иным стихиям. Но из-за подобного изъяна при рождении почти все они остаются безымянными и уходят из мира, так и не успев появиться в нем.
Как видите, Эвелине повезло. Она родилась здоровым ребенком. Достался ей и любящий отец, который, несмотря на смерть жены и другие ужасы вроде ее почерневших глаз и ставшей похожей на деготь крови, поклялся оберегать дочь от любого, кто посмеет посягнуть на ее жизнь. Он понял, что девочка особенная. И всеми возможными способами постарался скрыть это. Вопреки деревенским обычаям, мужчина похоронил свою жену в закрытом гробу, который сделал сам, чтобы никто не смог увидеть, как изменилось ее тело.
Он не испытывал к Эвелине ненависти, благодаря судьбу за то, что та оставила ему хотя бы дочь, в которой он видел воплощение всех своих надежд и стремлений. Но совсем иначе относились к ней люди из ее деревни. Они заподозрили, что жена мужчины умерла не своей смертью. Им казалась странной чрезмерная опека над дочерью, которую отец впервые решился вывести на свет из дома лишь когда ей исполнилось целых пять лет.
И все же постепенно их подозрения угасали вместе с их страхами – уж очень добрым и жизнерадостным ребенком она была.
Казар еще раз взглянул на девушку. Она все так же отрешенно вглядывалась в пламя. Сейчас в ней почти невозможно было представить проявление каких-либо, даже самых скупых эмоций. Да и стоило им возникнуть, наверняка их удостоился бы лишь ее компаньон.
– С того времени она сильно изменилась. – Сказал Гелион, словно прочитав мысли воина. – Но людям свойственно меняться. Хранитель добродетели может стать убийцей, а убийца вполне может раскаяться. Все зависит от того, к какой стороне своего естества мы прислушиваемся, к светлой или темной.
– Но разве она убийца? Ведь она убивает по приказу. По вашему приказу.
– Она лишает людей жизни, это все, что необходимо принимать в расчет. Впрочем, как и я. Да и ты не являешься исключением, не так ли?
Воин опустил глаза и промолчал.
– Однажды, когда ей было девять, – продолжил свой рассказ маг, – телега переехала старую бездомную собаку. Пес заснул прямо под ней, прячась от жары. А когда хозяин лошадей вышел из дома и решил, что пора в дорогу, животное не успело среагировать и попало прямо под колесо. Эвелина была неподалеку и видела все это.
Наверное, для ребенка подобное зрелище было ужасным. Скорее всего, другие дети закричали и убежали бы. Но Эвелина не пошевелилась. Она стояла там же, где и ранее, широко раскрытыми глазами наблюдая за разбросанными по дороге внутренностями пса, и за кровью, что вытекала из его остывающего тела. Вместе со страхом она ощутила нечто странное. Некий порыв, происхождение которого она не понимала.
Поддавшись ему и почти полностью утратив способность воспринимать реальность такой, какой ее видели остальные, девочка простерла вперед руки, пытаясь коснуться алой жидкости скорее разумом, нежели кончиками пальцев. Кровь что-то нашептывала ей, и Эвелина больше всего на свете хотела понять, что именно.
Спустя несколько мгновений темные струйки поддались ее воле. Сначала медленно, затем все быстрее, набирая скорость, они, подобно маленьким змеям, поползли к ней. А потом и вовсе поднялись в воздух, вскоре обвивая ее руку так, будто они и впрямь были живыми.
Когда Эвелина пришла в себя, удивлению ее не было предела. Она не понимала, каким образом ей удалось сделать это, да и суть того, что она только что сотворила, была ей неведома. Но еще больше ее потрясло то, что она узрела в глазах собравшихся вокруг людей, которые оказались рядом и, конечно же, видели проявление ее силы. В них не было ничего кроме страха и ненависти.
«Ведьма! – Почти хором закричали они. – Хватайте ее! Она творит темную магию! Это она убила свою мать! Нечестивую нужно уничтожить!»
В то время я вот уже год странствовал по миру, выполняя поручения короля. После вступления в силу пакта «Об отлучении магов от пограничных сражений», это бессмысленное и беспрерывное кровопролитие, именуемое Бесконечной войной и длящееся уже почти сотню лет, осталось для меня в прошлом. Кроме того, меня изгнали из Верховного Совета, так что в столице меня абсолютно ничего не держало.
– Изгнали? Но почему? Ваша светлость, вы говорите так, словно от вас все отвернулись. Или вы отвернулись от остальных. И все же вы – герой Бесконечной войны, тот самый маг, что уничтожил…
– Не стоит верить всему, что говорят люди, ибо слухи редко бывают правдивы. – Хмуро прервал воина Гелион. – Да, пакт был подписан только благодаря мне, соглашусь. Но то, что я сотворил на самом деле… Впрочем, мы отвлеклись.
Так вот, в то время дорога завела меня именно в эту деревню. Навстречу мне, подгоняемые ужасом, отчетливо читавшимся в их глазах, бежали несколько человек. Я не пытался остановить их. Зачем? Страх помешал бы им объяснить, что именно ждало меня впереди. Да и бояться мне с искусствами, которыми я владею, было бы почти нечего. Их крики остались далеко позади, когда я шагнул за угол очередного дома и вышел на подобие небольшой деревенской площади.
Трупы. Они стали первым, что я увидел перед собой. Около двух десятков человек, обезображенных, скорчившихся в чудовищных муках, что они испытали перед смертью. Их кровь застыла, превратившись в шипы, выросшие из их собственных вен, и поразившие тела во всех возможных направлениях.
Странно, но лишь один из них ушел из жизни по-другому. Его убили, ударив по голове чем-то тяжелым, и теперь этот мужчина лежал в стороне, распластавшись в грязи, с беспомощно – удивленным выражением, навсегда застывшим на его лице.
Оторвав взгляд от мертвецов, прямо посреди площади я увидел широкий грубо отесанный столб. К нему, так, что ее ноги даже не касались земли, была привязана девочка. Прямо под ней было сложено несколько вязанок хвороста, облитых маслом и готовых вспыхнуть, стоило только поднести к ним огонь. Факел я заметил почти сразу же – он был все еще зажат в руке одного из мужчин, что покоился неподалеку. Видимо, он шел как раз для того, чтобы поджечь хворост, когда смерть внезапно настигла его.
Лошадь мне пришлось оставить за ближайшим поворотом, так как она начала заметно нервничать, наотрез отказываясь идти вперед. И теперь, осторожно переступая через трупы, я подошел ближе.
Девочка оставалась висеть подобно безжизненной тряпичной кукле и даже не подняла взгляд при моем приближении. Ее тело было сплошь усеяно синяками и ссадинами – похоже, ребенка избивали, прежде чем решили примотать к столбу. Или все произошло уже здесь, когда она оказалась связана. Лишь Единому ведомо было, сколько боли выпало на долю этого дитя.
«Ты слышишь меня? – Спросил я, но она не ответила, продолжая смотреть куда-то вниз. Страх, отчаяние и безнадежность сковали ее. Я осторожно взял ее за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза. Они были пусты и безжизненны. – Это сделала ты? Ты убила этих людей?»
В ответ девочка слабо кивнула. Я достал нож, опасаясь испугать ее, но никакой реакции с ее стороны не последовало, словно собственная жизнь была ей безразлична. Перерезав путы, я взял ребенка на руки и, распахнув дверь в ближайший из домов, занес маленькое и почти невесомое тело туда.
Снаружи уже сгущались тучи, и мелкий дождь, постепенно набиравший силу, стучал по сухой земле.
Закрыв ставни, я зажег висевший посреди хижины масляный фонарь. Припасы взял из своих дорожных сумок. Но от пищи девочка отказалась. Зато несколько глотков воды сразу же будто вернули ее к жизни. Через мгновение она расплакалась. И пока тело ее содрогалось от рыданий, я просто сидел рядом, не пытаясь успокоить или остановить ее. Порой горе все же должно излиться наружу потоком слез. Иногда от этого действительно становится легче. По крайней мере, детям.
Прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя. Несмотря на жару снаружи, внутри дома было прохладно и довольно сыро, поэтому я решил затопить старую, сплошь измазанную остатками пригоревшей к ее поверхности еды печь. Строение было одноэтажным и венчалось темным чердаком, где, видимо, располагалась пара лишних кроватей, и куда обычно сбрасывали все мешавшиеся под ногами вещи. Так что тепло быстро разошлось по дому приятными волнами.
Взяв из соседней комнаты одеяло, я вернулся и плотно укутал в него девочку. Холода я не чувствовал, но, тем не менее, дрожать она не переставала.
«Как тебя зовут?» – Спросил я, присаживаясь рядом.
«Эвелина». – Едва слышно прошептала она, будто сквозь сон.
«Прости, что вновь спрашиваю тебя об этом, но я должен знать наверняка. Людей на площади убила ты?»
«Да». – Ответила она, и слезы, только что унявшиеся, снова заполнили ее глаза.
«Как? Для того чтобы использовать подобный дар тебе нужна была кровь. Где ты взяла ее?»
«Папа… – Простонала девочка. – Они схватили меня и на время заперли. А потом, когда на площади появился столб и хворост, люди вывели меня наружу и привязали к этому бревну. Отец вышел на шум, а когда увидел, что они хотят со мной сделать, попытался вразумить их».
«Они убили его?»
Не в силах произнести этого, Эвелина только снова кивнула.
«Кто-то ударил его молотом по голове. – Наконец сказала она. – Потом его тело оттащили в сторону и бросили в грязь, крича о том, что он отец нечестивой, и что ему воздалось по заслугам».
«Значит, ты воспользовалась его кровью?»
«Не знаю, как это вышло. Они собирались поджечь хворост подо мной. Я бы сгорела. Сгорела заживо. Но ведь я не была ни в чем виновата. Эта сила… Она появилась сама собой в первый раз. Я не знала, что во мне есть что-то подобное. Но когда люди захотели уничтожить меня, моим единственным желанием было выжить. Не понимаю, что именно я сделала и каким образом. Я попросила о помощи, и сила откликнулась на мой зов».