Веббер возник на пороге, словно водяной, выскочивший из болота.
— Что вы здесь делаете, гер Вагнер? — Веббер пристально глянул на Вагнера. — Кажется, я запретил вам посещать его.
— Простите, гер Веббер, — стушевался Вагнер. — Меня настолько раздражает этот мерзкий русский, что захотелось увидеть страх в его глазах.
Не сдал. И не заговорил о гипотетической смерти фюрера. Может не полностью, но его мозг уже был поражен идеей, внушенной Везденецким. Вагнер задумался: "Может, русский не врет? Может, гер Веббер действительно задумал покушение на фюрера? Они, с этим русским, оба странные, — Вагнер вспомнил вопрос Везденецкого. — Одного не берет ни голод, ни мороз, второй возник не пойми откуда и уже стал первым советником Гитлера. Занятно это, занятно".
— Прошу вас уйти, — потребовал Веббер, не отводя взгляда. — И больше тут не появляться, — Веббер подошел к Вагнеру, и смахнул с его плеча упавшую снежинку. — Ради вашей же безопасности, гер Вагнер.
— Слушаюсь, — отсалютовал Вагнер, и спустился по трапу в депо.
— Что ты с ним сделал, Саша? — сощурился Веббер.
— А я могу что-то с ним сделать? — Везденецкий демонстративно шевельнулся, звякнув цепями. — Мне теперь и назойливую муху не убить.
— Ясно, — отрезал Веббер и скрылся из вида.
Теперь оставалось только ждать. Естественно, охрана депо заработала в усиленном режиме, чтобы ни Вагнер, ни кто либо другой не мог пролезть в депо. Везденецкий круглые сутки слышал болтовню охранников. Два фрица в этой смене, например, обсуждали квартиры, которые им выделили на первичном рынке Москвы. Фрицы рассуждали, как будут пить пиво на Арбате, как будут заставлять русскую прислугу стирать грязное белье и будут спариваться с русскими женщинами.
Сон Везденецкому не требовался, но он четко отмерял время и понимал — дни шли на убыль. Из тридцати отведенных суток на перелом истории осталось всего двадцать семь. Теперь варианта было только два. Либо умереть от Вируса Баумана, не уложившись в срок, либо выполнить задачу, добыть отнятый ХКМ и вернуться в СССР, чтобы получить от Жорика антидот.
Одно было ясно совершенно точно, силы в теле Везденецкого становилось больше. Менгель по прежнему делал ему инъекции, но вещество, подавляющее "ВБ-1", скорее всего заменили.
Значит, Вагнера удалось запрограммировать.
— Ты не замечал, что от русских женщин постоянно воняет потом? — причитал фриц. — Как ни разденешь….
— Если бы ты не спал с лагерными проститутками, то знал бы, что чистая русская женщина пахнет хорошо. Ее просто нужно помыть, — рассмеялся второй фриц.
— Будто бы у меня выбор есть…. Хотя эта, белокурая из пятнадцатого барака, еще ничего. Сама состроила мне глазки.
Эти гансы поболтать любили. Порой забалтывались так, что откровенно забывали о служебных обязанностях. Они замолчали, когда с тыльной стороны барака донесся металлический стук упавшей на землю решетки вентиляции.
— Что там? Пойду проверю….
— Эй, красавцы! — послышался голос белокурой. Той самой, что строила охраннику глазки на вокзале.
— Ты что делаешь на улице во время отбоя, животное?! Немедленно вернись в барак!
Ох, фрицы очень заводились, когда пленники нарушали правила, так что о металлическом звуке охранники позабыли быстро.
— Постой-ка, — это второй фриц. — Она же сама ищет удовольствий. Давай ее в сторожке на двоих разделим. По очереди. Что скажешь?
Пока они обсуждали предложенную фрицем идею, на двери клацнул навесной замок и дверь бесшумно отодвинулась в сторону. В вагон, не помня себя от волнения, ввалилась Катя, чуть не разбив себе локти.
Везденецкий удивленно вскинул брови.
— Дядя, я вас спасать пришла, — она взглянула на Везденецкого из-под длинной челки, осмотрелась, зачем-то поползла по-пластунски, неловко перебирая руками и ногами. Затем она встала, и искала ключи в связке, пытаясь подобрать нужный.
— Погоди, там кто-то есть…. Кто здесь?! — дверь в депо распахнулась, послышались щелчки затворов. — Руки вверх! Не двигаться!
— Быстрее, миленькая, быстрее, — подгонял Везденецкий, и Катя щелкнула шумным замком.
Оковы с рук спали, но подбирать ключ под ноги не было времени. Поскольку часть силы вернулась в тело, а оковы на ногах были хрупкими, их удалось разорвать.
— Стреляй в вагон! Там кто-то возится! — фриц подал голос.
— Идиот! — недовольно ответил второй фриц. — Он бронирован! Внутрь беги, внутрь!
— А как…. Давай гранату кинем!
— Да что ты, одного русского не скрутишь?! Его нельзя убивать! Тряпка! Бегом внутрь!
— С ума сошел?! Его что, просто так цепями сковали?! Сам туда лезь!
— Прячься, закрой глаза, и не открывай, пока я не скажу, — Везденецкий подтолкнул Катю в спину, она юркнула в дальний от двери угол и уселась там, обхватив руками коленки, зажмурившись.
Фриц ворвался в вагон с "шилкой" наперевес, блеснул на Везденецкого свирепым взглядом и рявкнул: "Не двигаться!". Все случилось так быстро, что фриц не успел положить палец на спуск. Везденецкий рванул к нему с невообразимой скоростью, выхватил "шилку" со змеиной ловкостью, и одним ударом кулака в лоб сломал противнику шею — с такой силой запрокинулась голова. Даже каска не спасла.
Катя взвизгнула: "Ой!", и нахохлилась, как воробей, задрожав от страха.
Действовать нужно быстро.
До того, как второй фриц начнет стрелять.
Пока рано шуметь. Нужно найти Митю, а уже потом устраивать переполох.
Не думая, Везденецкий выхватил штык-нож с пояса фрица, высунулся из вагона и метнул нож врагу прямо в сердце. Того чуть к стене не пригвоздило, и он, к счастью, выстрелить не успел, распластавшись на полу.
Убедившись, что враги мертвы, Везденецкий прошел в вагон, взял Катю за руку и вывел ее из депо.
— Катя! — это белокурая девушка подоспела, обеспокоенно оглядев Катю с ног до головы и взяв ее за плечи. — Ты как, Катенька?
— Всё хорошо, — ответила Катя дрожащим голосом. — Я спасла дядю, а дядя спас меня.
— Вас кто послал? — кратко спросил Везденецкий.
— Комендант, — ответила девушка.
— Понял. Тебя как звать?
— Аня, — представилась девушка. — Как мы сбежим?
— Способ сбежать у нас под носом, — Везденецкий взглянул на вагон. — Полезайте туда, запритесь изнутри и не высовывайтесь, пока не позову. В лагере у меня есть пара дел. Катя, где твоя мама?
Вдруг Катя поникла, и глаза ее намокли от слез. Она зажала рот, чтобы не издавать звуков. Везденецкий перевел взгляд на Аню, та покачала головой, и стало понятно, что Катина мать мертва.
— Кто?
— Никто. Она умерла еще в грузовике, от холода, как и многие из нас. Некоторым удалось отогреть друг друга и Катю.
— В вагон, — скомандовал Везденецкий, понимая, что не было времени на психологическую помощь.
Митя, выполнив приказ Везденецкого, смог стать "капо", потому они встретились на улице, когда Митя делал вечерний обход. Укрылись за бараками, засев за грудами строительного мусора.
— Саня, я тебя шукал как раз, — Митя попытался оправдаться. — Но тут немцев как собак не стреляных.
— Всё хорошо, — успокоил его Везденецкий. — Где Вагнер?
— В доме за лагерем. Тут он только днем бывает, или поздним вечером.
— Надо нанести ему визит. Невежливо уходить не попрощавшись.
— А я що? Веди. Ты командир.
И они направились к депо, по пути устранив пару немецких патрулей. Шуметь нельзя было до последнего, но Везденецкий не планировал уходить тихо. Он хотел оставить фрицам, в особенности Вебберу, явственный сигнал: "Прячьтесь, твари. Я иду по ваши души".
Митю он загнал в вагон, плотно закрыл дверь, а затем вышел под открытое небо и запрыгнул на крышу депо.
Железная дорога уходила в две стороны.
Одна часть пролегала между бараками и уходила к воротам лагеря, а вторая пролегала через небольшие пшеничные поля и скрывалась в кирпичной стене. Поля почти не охранялись, хотя неподалеку тоже были бараки с военными заключенными. Их даже прожекторами не удосуживались высвечивать, значит охраны там было не в пример меньше. Военных заключенных мучали голодом и ежедневными побоями, так что немец не видел в них угрозы.
Туда и надо было толкать.
Везденецкий сорвал замок с тыльных ворот, распахнул их, и вернулся к вагону, схватившись ладонями за покрытый инеем буфер. Послышался вой сирены, над темнотой лагеря вспыхнул красный сигнальный огонь, высветивший здания и вырвавший охранников из дремоты.
Кто-то нашел обезвреженный Везденецким и Митей патруль.
Время будто бы ускорилось. Везденецкий старался не слушать крики немцев, доносившиеся со всех сторон, и толкал. Труднее всего было сдвинуть вагон с места. Стоило упереться, как мышцы тут же вспухли от напряжения, в голове зашумело, но колеса со скрежетом поддались. С каждым метром вагон становился все легче, и, поскольку железная дорога пролегала под небольшим наклоном, инерция стала делать свое дело.
"Черт. Маловато еще дури в теле. Время нужно" — подумал Везденецкий, понимая, что толкнуть вагон, пусть и с помощью определенных рычагов, даже простой, но безумно крепкий атлет смог бы.
Едва-едва Везденецкий успел забраться на крышу вагона и вцепиться в поручень, чтобы не слететь.
— Держитесь! — крикнул он. — Схватитесь за цепи!
Вагон под Везденецким дрожал, стучал колесами, гремел сцепкой на весь лагерь и мчался к стене подобно тарану. Остановить его можно было только танком, но бронетехники в этой части лагеря, к счастью, почти не было. Правда рядом с бараками военнопленных высились пулеметные вышки, с которых по вагону тут же открыли перекрестный огонь.
— Твою мать! — Везденецкий вжался в крышу всем телом и прижал щеку к холодному железу. Пули засвистели над головой, со звоном бились об броню и рикошетили, выбивая веера искр.
Пуля, быть может, и не взяла бы его, но желания найти укрытие под обстрелом и лишний раз не поднимать головы закрепились в Везденецком на уровне рефлексов. Правда, стрельба в какой-то момент внезапно прекратилась. Он не хотел выпрямляться и рисковать, но этого не нужно было делать. Когда вагон проносился мимо поля, за которым высился барак, было видно, что побег Везденецкого решили использовать другие заключенные.
"Ай да Вагнер! Ай да сукин сын!" — весело подумал Везденецкий.
Комендант точно предупредил военных пленников, что этой ночью планируется побег. Они дружно вырвались из барака и несколько узников залили пулеметные вышки порошком из огнетушителей, ослепив пулеметчиков.
Пленные русские вояки, очертя голову, бросили на высоковольтное ограждение доски, вырванные из пола, и под обстрелом стали перелезать через ограду. Кого-то убивало током, кого-то пулей, но узники не собирались сдаваться. Лучше умереть от выстрела, чем быть замученным до смерти голодом или пытками. То же самое, судя по всему, творилось и с другой стороны.
Вагон на полной скорости врубился в стену, разорвал колючую проволоку и разбросал обломки кирпичей по сторонам, будто осколки.
Колеса соскочили с рельс.
Везденецкого потянуло в право и бросило в снег, когда вагон с грохотом завалился на бок, заскользив по заснеженному холму.
В лагере послышались выстрелы. Скорей всего пленники уже завладели оружием немцев, прорываясь к бреши в стене, что было Везденецкому только на руку.
Он вскочил и бросился к вагону, ногами проламывая наст. Когда оказался на месте, раздраженно ругнулся сквозь зубы. Слева и справа, в полях, мелькнули фары бронетранспортеров. Послышалась пулеметная дрель, пули выбивали из снега белые фонтанчики в считанных метрах от Везденецкого, но он не дрогнул.
Не за себя надо было переживать. А за Катю, Митю и Аню. Их, в отличие от него, пули от "МГ" возьмут на ура.
"Так брось их здесь, и всё! Важнее выполнить задание!" — мелькнула мысль в его голове, но он тут же осекся.
Именно это отличало русского солдата от немецкого. Боец вермахта ради германии был готов пренебречь чем угодно, сделать что угодно, чтобы либо выполнить приказ, либо спасти собственную шкуру. Русский солдат, в большинстве своем, так не мог. Человеческая жизнь для него была превыше всего, от чего снова вспомнилась фраза: "Сам погибай, а товарища выручай!". Да, советские бойцы были готовы погибнуть за родину, что казалось иррациональным современным подросткам 2021 года, но они никогда не отличались радикальностью в поведении по отношению к другим.
Везденецкий решил спасти друзей. Так надо было сделать хотя бы потому, что Катя и Аня помогли ему бежать.
Одно дело толкать вагон по рельсам, но совсем другое — перевернуть его и дать пассажирам освободиться. Тут он уже мог не справиться с весом, но всё равно, не взирая на пулеметный обстрел, схватился за края крыши и так напрягся, что глаза покраснели от полопавшихся капилляров.
— Агрх! Давай, Саня! — подбадривал он себя, на его шее вспухли жилы. — Это как становую тягу делать! Ну! А-а-а! Поднажми!
Глава 10. Уроки немецкого
Светила яркая луна, делая поверхность рыхлых сугробов своеобразной лампой, укрывшей равнину подсвеченным белоснежным покрывалом. Перевернутый вагон, да и сам Везденецкий, выделялись на его фоне отчетливым темным силуэтом и были отличной мишенью.
Немецкий полугусеничный броневик пробирался через снег, наст с хрустом трескался под ведущими колесами и дробился, снежной пробкой забиваясь в зазоры между траками. Фрицу, схватившемуся за рукоятку тяжелого "МГ", было неудобно стоять в боевом отделении бронетранспортера, да и постоянная качка затрудняла прицеливание.
— Стоп! — велел командир транспортера, увидев, что дистанция для ведения огня стала подходящей. — Огонь!
Фриц взял силуэт Везденецкого на мушку, и не без удовольствия нажал на спуск, потому что из-за этого гадкого русского не удалось как следует подремать. Прогремела пулеметная очередь. Приклад упруго толкнул фрица в плечо, пули устремились к цели, а холодный северо-западный ветер унес от нагревшегося ствола пахучее облачко порохового газа.
С противоположного фланга вагона тоже послышалась пулеметная стрельба. Наверное, экипаж бронетранспортера Фридриха работал по русскому с другой стороны.
"Теперь этим тварям точно не уйти!" — злорадно подумал фриц, заметив огоньки фар в дальней части равнины.
Вдруг, где-то со стороны стен, донесся стрекот "шилки", да такой пронзительный, что у фрица дыхание перехватило. Фриц лишь увидел, как пять или шесть трассирующих пуль прошили гетерогенную броню транспортера Фридриха навылет, и транспортер закружился на месте волчком, гусеницами разбрасывая струи снега.
— Справа! — крикнул командир машины, и пулеметчик тут же скорректировал направление ствола в сторону стены, увидев мутные силуэты, залегшие за холмами и стрелявшие по броневикам из новейших "МП-50". — Огонь!
Да уж, стало не до русского.
Везденецкий, тем временем, силился поднять вагон, и стал сомневаться в успехе этой задумки. Вагон, всё же, не штага. У штанги хотя бы гриф есть, а тут только холодный и острый край крыши, под который пришлось загнать пальцы.
— Дава-а-а-ай! — прорычал Везденецкий, и сделал как учили.
Спина прямая, груз принимать только на ноги, чтобы не сорвать поясницу, и, стиснув зубы, тянуть изо всех сил. Тут сберечь поясницу — не самая важная задача. Тут бы жизнь сберечь. Везденецкий быстро это понял. Одно дело тянуть штангу весом в пятьсот килограмм, другое дело пытаться поднять вагон и класть на душу несколько тонн бронированного железа.
Сомнительное удовольствие полевого варианта становой тяги обратилось для Везденецкого острой болью в голове. От избытка мышечного напряжения кровь хлынула в мозг с такой силой, что он, казалось, вот-вот покроется аневризмами и они лопнут. К счастью, кровавые струйки брызнули лишь из носа. Вены на висках вспухли, кровь в них стучала будто молоток, под макушкой зашумело и по краям обзора поплыли жирные черные пятна.
Тело дрожало, жилы и суставы растянулись до предела, норовясь разорваться в лоскуты. Даже говорить не хочется, что творилось с мышцами спины, рук и бедер. До последнего хотелось отпустить вагон. Казалось, что он неподъемный, но вдруг тяжеленный борт оторвался от снега.