Царевна прижала руку к животу. Казалось, что его урчание слышат все.
Когда она в последний раз ела? Еще дома, до того, как к ней пришла царица.
В дороге тоже не ела, лишь пила — тошнило от страха и неизвестности. Желудок скручивали тоска и обида, поскольку с ней опять обошлись как с вещью. И ведь ничего не поделаешь, как бы она ни возмущалась, решение отправить ее в монастырь переломить не смогла бы.
Хоть беги.
И побежала бы, если бы знала, куда. Грядущая зима не оставляла выбора.
«Это тебе не в стоге сена валяться, покусывая соломинку, зная наперед, что дома ждет вкусный обед».
Дом… У нее, оказывается, был дом, а она обижалась и даже злилась на отца.
Как только царевна поняла, что должна уехать, хотела было уговорить няньку взять ее с собой к родне, лишь бы не расставаться, а Мякиня рассудила иначе — вызвалась сопровождать в монастырь.
«Чудо? Самопожертвование ради чужой, по сути, девочки?»
Да. Тогда она так думала. И смотрела на Мякиню влюбленными глазами. Хорошо, что не прыгнула из благодарности на шею.
Теперь — то понятно, почему та вызвалась…
Царевна вздохнула и огляделась.
Столы стояли буквой «П»: по длинным сторонам сидели воспитанники (их выдавала серая одежда), в центре монахини. Взгляд настоятельницы скользнул по лицу царевны равнодушно, что принесло ей еще большую волну огорчения.
— Иди, поищи себе местечко, а я сяду на привычное, — Лилия подпихнула царевну плечом, оставляя ее на произвол судьбы.
Найти «местечко» оказалось не так просто.
— Куда?! — зашипела незнакомка, стоило занести ногу, чтобы усесться на скамью рядом с ней.
— А ну, брысь отсюда, — поддакнула ее соседка, специально пододвигаясь так, чтобы занять то место, куда метила царевна.
Так и стояла бы Стелла, от растерянности, как цапля, поджав ногу, если бы ее не окликнули.
— Эй, новенькая! Иди сюда! Здесь свободно!
Рыжий, невозможно рыжий парень похлопал ладонью рядом с собой и улыбнулся во весь рот.
— Кто они? — царевна сунула ложку в подгоревшую кашу.
«Эх, не уследила старушка! — вздохнула Стелла и сама себе ответила: — А нечего было опаздывать».
— Эти-то? Местные красавицы, — рыжий вытер рот рукавом. — Стрела и Осока. Ты на место Ветра целилась, вот они и взвились. Кстати, я — Змей.
Царевна скосила глаза. И вовсе сосед не был похож на змея — мосластое, совершенно негибкое тело, здоровенные кулаки со сбитыми костяшками, нос картошкой, губы варениками. Крупно вьющиеся, непослушные волосы закрывают пол-лица, отчего Змей время от времени встряхивает, словно норовистый жеребец, головой.
Рядом хихикнули.
— Рыжий Свин он.
— Хряк.
— Дикий Вепрь… — произнесший последнее получил удар кулаком по ребрам, для чего Змею пришлось приподняться. Царевна оказалась у него подмышкой, что окончательно испортило аппетит. Она отодвинула от себя тарелку.
— Можно я съем? — Змей поднес кулак ко рту и лизнул выступившую на старой ссадине кровь.
— Ешь, — кивнула царевна, отворачиваясь от довольного соседа в другую сторону. И наткнулась на заинтересованный взгляд, который с пристрастием изучал ее зардевшееся лицо.
У двери стоял юноша. Он был строен, невысок, гибок и имел загадочные миндалевидные глаза. Иссиня-черные волосы, легко рассыпающиеся на мелкие спиральки, придавали хозяину романтичный вид.
«Эдакий поэт-страдалец. Вот ему бы точно подошло имя Змей, — подумала Стелла, отмечая плавность в движении руки, зарывающейся в вихры, в повороте головы, даже в улыбке, что появилась и тут же погасла. — Но, увы, оно досталось Рыжему Свину».
Словно в подтверждение сосед, облизывая ложку, довольно хрюкнул.
Когда незнакомец как-то нереально текуче, чему способствовали развевающиеся серые одежды, двинулся в сторону стола, по-прежнему не спуская с нее гипнотического взгляда, царевне стало не по себе.
— Лоза? — окликнула его одна из тех воспитанниц, что дерзили Стелле.
Юноша будто вышел из транса. Он недоуменно свел брови, обнаружив себя у не того ряда скамеек, перевел взгляд на зовущую его девушку, и как-то привычно крутанул на руке массивный браслет.
Лоза оказался сидящим напротив Стеллы. И хотя две подруги щебетали, пытаясь втянуть юношу в беседу, он хранил молчание и продолжал пялиться на царевну. Пододвинутая заботливой рукой тарелка так и осталась нетронутой.
Стелла поднесла кружку с каким-то приятно пахнущим отваром к лицу, но под изучающим взглядом не смогла сделать и глотка. Пытка закончилась только тогда, когда со своего места поднялась наставница. Монахини и воспитанники подались следом.
— Можно я допью? — Змей дернул Стеллу за рукав, но она уже ничего не видела и не слышала. С ней происходило нечто странное — не было длинных столов и пропахшего подгоревшей кашей помещения, не было людей, сидящих рядом и напротив. Перед взором царевны плыли желтые пески, а вдали поднималась туманная дымка, сквозь которую ломались в танце странные деревья с высокими тонкими стволами и пучками длинных листьев на самой верхушке. Горячий ветер перехватывал дыхание и обжигал лицо. До слуха доносилась заунывная песня. Незримый певец тянул гласные. Его гортанный голос вибрировал и затуманивал сознание.
— Эй, я тебя спрашиваю? — грубый окрик заставил вздрогнуть. Видение моментально исчезло. Лоза уже не смотрел на Стеллу. Он, подав руку соседке (как Луна догадалась, Стреле — девушке со светлыми глазами и тонкими губами), как ни в чем не бывало поднялся с места. Царевне досталась лишь его ускользающая улыбка.
«Господи, но какая это улыбка!»
Наступила внезапная слабость в коленках, и поднявшаяся было Стелла вновь села на скамью. Грохот пустой кружки, шлепнутой об стол Змеем, вернул к действительности. Рыжий Свин крякнул, вновь вытер губы рукавом и громко рыгнул.
Все преисполненное неги послевкусие от странного видения моментально улетучилось.
«Спасибо, Хряк. Выручил».
— Луна, к настоятельнице! — крикнул кто-то от порога.
— Я провожу, — Рыжий Свин протянул руку, но Стелла сделала вид, что не заметила ее. Так и дошли до дверей, у которых стоял вооруженный воин — Змей впереди, царевна на шаг сзади.
— Дальше мне нельзя, — шепнул, оборачиваясь, новый знакомый. Царевна, не поняв, подняла на него глаза. — Никому из воспитанников нельзя входить на территорию, где живут монахини. Если ты заметила, монастырь окружают две стены: первая крепостная — она высокая и с бойницами, а вторая жилая. Там как раз и находятся наши комнаты. Трапезная, помещения для занятий и тренировок, лаборатория и библиотека — все это в стене, вокруг основного здания, куда никто из нас еще ни разу не попадал. Ты первая.
— Все это находится в стене? — Стелла провела рукой по кругу, не веря, что стены могут быть такими огромными.
— Ну да. Запахнись получше, на дворе ветер, — оглянувшись на воина, чей взгляд стал настороженным, чуть тише добавил: — Расскажешь потом, что там и как? Я вот, хотя и говорят, что мозгов у меня с горошину, подозреваю, что от нас там что-то прячут. С чего бы такие строгие запреты?
Стелла накинула на голову капюшон плаща, который Лилия посоветовала никогда не снимать — помещения почти не отапливались, и лишь в самый разгар зимы выдавали треноги с чашами, куда клали горючие камни, чтобы воспитанники хоть как-то могли согреться. Что такое горючие камни, царевна знала. Хоть и стоили они баснословно дорого, повозка, которая привезла ее в монастырь, ими как раз и отапливалась. Да и в Лунном дворце, особенно когда съезжались гости, их применяли. Только в старом гостевом доме, где хозяйничала Мякиня, обходились без магических камней. Печка на кухне худо-бедно обогревала все те помещения, в которых жили изгнанницы и их служанка.
Встреча с настоятельницей царевну волновала. Что скажет Мякиня, ведь теперь она вовсе не нянька? Облегчит судьбу своей воспитанницы или наоборот, сделает невозможной. Судя по тому, как мало она проявила интереса к царевне с тех пор, как ее нога ступила на монастырскую землю, ждать ничего хорошего не приходилось.
Шагнув в распахнутую дверь, Стелла оказалась на во внутреннем дворе. Оглядевшись, она отметила, что на второй стене нет ни одного окна. Лишь кладка из грубых камней и единственная узкая дверь, которая при случае тоже закрывалась решеткой. Сейчас та была приподнята над небольшим мостом, перекинутым через ров, на дне которого торчали колья.
«Ничего себе защита! — насколько царевна помнила, рвы и колья обычно находятся с внешней стороны крепостных стен, а тут, как в кривом зеркале, все наизнанку. — Или это защита от кого-то, кто находится внутри монастыря?»
Абсурдность идеи вызвала улыбку.
Откинув странные мысли, царевна поспешила по протоптанной в снегу узкой дорожке. У входа в здание ее ждала Добря, которая пританцовывала на месте от холода.
Здание в центре небольшого двора с парой деревьев и колодца с гусаком, на конце которого болталась цепь, поражало монументальностью — высокое, массивное, опять-таки без единого окна и с узкой дверью из кованного железа. Охранные амулеты, вделанные в тело металла, сияли словно драгоценные камни.
И опять Стелла заметила, что они покрывали дверь как снаружи, так и изнутри.
— Давай быстрее, — монахиня похлопала себя по плечам, — холодно.
Внутри здание выглядело таким же неприветливым, как и снаружи — низкие закопченные потолки, темные переходы, узкие двери, ведущие в кельи. Одна из них открылась, навстречу вышла монашка небольшого роста, приветственно поклонилась. За ее спиной царевна успела разглядеть кровать, прикрытую чем-то серым, стол с горящей на нем свечой и образа в углу с лампадкой. Пахнуло благовониями.
«И рассказать-то нечего, — вспомнив о просьбе Змея, подумала Стелла. — Все серо и уныло».
Когда Добря распахнула очередную безликую дверь, сердце Стеллы дрогнуло — на кровати лежала женщина, укрытая по самые глаза. И только по очертаниям фигуры царевна догадалась, что хриплыми стонами ее встретила вовсе не Мякиня.
— Вот, сестра, привела к тебе воспитанницу, о которой рассказывала давеча. — Добря перекрестилась на образа и тихо закрыла за собой дверь.
Стелла не обратила на ее уход никакого внимания, она подошла ближе к кровати.
Никакие благовония не могли перебить запах смерти. Монахиня доживала свои последние дни.
— Что ты видишь, девочка? — надтреснутый голос был тих. Даже говорить несчастной было больно.
— Чернота пожирает ваше тело…
— Ты можешь с нею что-нибудь сделать?
— Н-не знаю, — Стелла опустилась на колени. Было неловко смотреть на умирающую с высоты роста. Каменный пол сквозь ткань обжег холодом. Пахнуло гниением и нечистотами. — Я еще никогда не встречала такую черноту. Ну, чтобы она занимала все тело …
— Спасибо, что не кривишь лицо, — произнесла женщина обескровленными губами. Она выпростала из-под колючего одела сухонькую руку и схватилась за предплечье царевны. Даже сквозь ткань плаща чувствовалось, что она горячая. Стелла положила ладонь поверх руки больной.
Тошнота подкатила горьким комком.
«Монахине и сорока нет!»
Та застонала, и царевна спрятала руку.
— Нет, не убирай. Я потерплю. Пусть уж один конец. Устала…
Наитие или простое сочувствие заставило Стеллу забраться на и без того узкую кровать. Легла, вытянувшись во весь рост, и обняла тело, которое пожирала болезнь.
Женщина закричала.
Дверь приоткрылась, впустив свежий воздух, но тут же захлопнулась.
Монахиня кричала и кричала. А потом как-то сразу затихла.
«Умерла?» — подумала царевна сквозь навалившуюся дремоту. Силы как-то враз иссякли, и не было никакой возможности расцепить руки. Она так и осталась лежать, обнимая тело монашки.
Глава 8
Стоило открыть глаза, как вновь подкатила дурнота. Потолок со скрещенными перекладинами закружился, и стоило неимоверных усилий отвести от него взгляд.
— Ну, слава Пресветлой деве! Пришла в себя! — в поле зрения появилась улыбающаяся Лилия. Обязательный к ношению вне стен спальной комнаты платок она держала в руках. Им же стерла что-то липкое на лице царевны. — Я уж думала, окочуришься.
— С чего бы это? — да, Стелла ощущала слабость во всем теле, но не до такой степени, чтобы не суметь подняться хотя бы на локоть.
— Я уж не знала, чем помочь. Сначала ты стонала, а потом как началось!
— Что началось?
— Корчи, пена изо рта. И нечем вытереть. Не колючим же одеялом? Я с испуга платок с головы стянула. Теперь, вот, постирать бы. Только как я простоволосая выйду? — она растеряно развернула испачканную вещь.
— Возьми мой…
— Ой, а я и не подумала… — соседка сдернула со стула платок, и вся аккуратно сложенная на нем одежда царевны упала на пол. — Ой!
— А кто меня раздел?
— Я раздела. А принес Хряк. Ой, Змей, то есть… Ты где была-то? — Лилия перешла на шепот. — Я и не знала что подумать. Ты вся бледная, словно утопленник, он красный от натуги.
— Не помню, — Стелла села. Босые ноги, высунувшиеся из-под одеяла, тут же озябли. — Совсем ничего не помню…
— Ну и ладно, — соседка махнула рукой. — Раз никто из монахинь со стонами и слезами вокруг не бегает, значит, ничего ужасного не случилось. Правда, как только тебя притащили, к нам в комнату настоятельница заявилась. Ага. Сама. Грозная такая, хмурая. Хряка погнала прочь. Глаза твои пальцами раздвинула, а как что-то в них разглядела, брови еще крепче у носа сомкнула, головой покачала и сказала, чтобы не тревожили. Я и не тревожила, пока не началось…
— Сколько я… м-м-м… спала?
— Да, считай, сутки. Мы уже и поужинали, и позавтракали, и на обед сходили. И тебе, вот, припасли. Остыло, должно быть.
На столе стояла миска с торчащей из нее ложкой, рядом лежала краюха хлеба.
В дверь кто-то поскребся.
— Кто это? — царевна испуганно натянула одеяло до носа.
— Хряк. Я уже и сердилась, и ногами топала, а он все равно под дверью околачивается. Настырный какой, — Лилия торопливо накинула на голову платок, сунула нос в приоткрывшуюся щель. — Чего тебе?
Там что-то пробурчали.
— Давай! — зашептала в ответ соседка. — Все-все. Иди. Да, хорошо ей. Сейчас вот поест и еще лучше станет.
Вернулась с корзинкой, из которой торчало горлышко бутылки из зеленого стекла, поверх тряпицы лежала сдобная булка, добро посыпанная маком, а рядом красовались восковыми боками два яблока.
— И где же это он такое богатство раздобыл? — Лилия сноровисто извлекла бутылку, выдернула пробку, поднесла к носу и разочарованно протянула: — Фи, молоко. Хорошо хоть теплое.
Чашки в комнате не нашлось, поэтому царевна впервые в жизни пила из бутылки. Жадно жевала булку, совсем не обращая внимания на то, что молочные струйки портили и без того несвежую нижнюю рубашку.
Лилия сидела напротив, вздыхала и вертела в руках батистовый платочек с кружевной отделкой, только что обнаруженный ею на дне корзинки. Поймав печальный взгляд, Стелла, которую тканевой подарок нисколько не удивил (видела платочки и поинтереснее), жевать прекратила и только сейчас осознала, что поступила плохо — следовало бы поделиться сдобой с подругой, которая заботилась о ней всю ночь.
— Не-не-не! Ешь сама! Ой, ну, разве что самую малость… Спасибо, — Лилия отложила платочек. Откусив от булки посыпанный маком край, от удовольствия закатила глаза. — Вот будь добра, скажи, как так получается, что ты в монастыре всего третий день, а тебя уже и на руках поносили, и платочек кружевной пожаловали, и такой вкуснятиной одарили?
Царевна пожала плечами. Стряхнула крошки с груди, подцепила яблоко, протянула его соседке, во второе сама вцепилась зубами. Было оно сочное, сладкое, ароматное.
— Если платочек понравился, забери себе, — с полным ртом сообщила царевна. Все, что нужно было для счастья, она уже получила.
— Ой, как-то совестно брать дареное… — а глаза у Лилии заблестели. Было заметно, что заполучить милую вещицу ей хочется. — Спасибо!
Когда воспитанницы с яблоками почти разделались, за дверью послышался приближающийся стук — как будто кто-то размеренно бухал молотком по полу. Дверь распахнулась и на пороге появилась старая, сгорбленная годами монахиня. Опираясь на клюку, она вошла в комнату и устало выдохнула.