Я, наконец, замолчал, ожидая ее реакции. Но она сохраняла молчание и смотрела вниз. И даже не улыбнулась.
Тишина в гостиной нарушалась лишь приглушенным звуком телевизора, показывающим очередную серию Маши и Медведя, загипнотизировав дочерей на диване, словно сусликов в степи при свете автомобильных фар. Я тут же подумал, что нужно добавить в наш список покупку большого внешнего диска, где я сохраню побольше оцифрованных детских мультфильмов для девочек. Ну и фильмов и сериалов для нас. Еще и цифровые копий книг и журналов. Да и вообще, как можно больше всего, чтобы не сдохнуть со скуки, когда отключится Интернет. Электричество — тоже, рано или поздно, конечно, пропадет, но можно будет добыть генератор. Или лучше солнечную панель, чтобы не возиться с дизелем и не беспокоиться о шуме.
Да что я опять только о себе… Надо подумать о сохранении хотя бы части наследия цивилизации. Сделать свою личную Золотую пластинку «Вояджера», вроде так она называлась, когда американцы отправили в космос сообщение для внеземных цивилизаций с приветствиями и музыкой великих композиторов. Да…, Интернета, скорее всего, не станет совсем скоро, а потом разрушатся музеи, библиотеки и научные центры…
— Ну, что ты думаешь? — коснулся я ее плеча, воодушевлённый, нездорово веселый.
Так как она повела себя дальше было совершенно на нее не похоже. На нее, мою маленькую хрупкую, податливую, слегка инфантильную женщину, никогда не повышавшую ни на кого голос, прячущую взгляд и теряющую от застенчивости слова.
Она медленно повернула ко мне голову и тихо спросила.
— Ты кому-нибудь об этом уже сказал?
— О чем? — с нелепой дурашливостью спросил я, хотя прекрасно понял вопрос.
— Тимур. Не придуривайся, — зашипела она.
— Нет, но…, я…
— Так говорил или нет? — ее голос перешел в угрожающий шепот.
— Нет, — резко, громко почти выкрикнул я, опомнившись от удивления, возмутившись таким странным, новым, наглым поведением супруги.
— А вчера, когда бухал со своими коллегами. Когда мы должны были начать работать над покупками по списку? — продолжала расспрашивать она, опять же совсем непривычным твёрдым и требовательным тоном.
— Нет, — растерянно ответил я, моментально выпустив из себя весь воздух возмущения, осознавая, что виноват, и при этом лихорадочно вспоминая действительно ли я ничего никому не рассказал, учитывая, что последнюю часть вечера, утопленную в алкогольном тумане, я совершенно не помнил.
— Точно? — продолжала давить она.
— Точно! — с напускной уверенностью ответил я, всерьез опасаясь за свою безопасность, если скажу обратное, замечая как дрожат ее пальцы, удерживающие в правой руке острую вилку, которую, как мне показалось, она была готова была в любой момент вонзить мне прямо в глаз.
— Даже Гуле и Русулу? — испытывающее спросила меня она, попав в самое слабое место, зная, что они были моими близкими друзьями на работе, от которых я, как правило, ничего не скрывал.
— Нет, — ответил я, ощущая как когти сомнения скребутся у меня в желудке.
— Хорошо, — процедила она сквозь губы.
— Успокойся, ты чего так завелась? С тобой все нормально? — с нажимом спросил я, стараясь вернуть себе привычную мужскую инициативу и доминирование, и крепко взял ее за плечо.
— Со мной — все нормально! — неожиданно громко, даже истерично вскрикнула она, дернувшись и скинув мою руку, — а вот что с тобой не так?!!
Партнер
— Ты вообще, что несешь?!! Для тебя это игра?!! Страница в Фейсбуке?!! Рассказики в Интернете?!! Спасение цивилизации?!! Пророк?!! Супергерой?!! Супергеееероооой!!! - взвизгнула она и швырнула вилку об пол.
От удара железа об кафель неприятно зазвенел воздух.
— Мама? Что случилось? — спросила старшая дочь.
Обе малышки обернулись к нам, удивленно уставив в нас две пары круглых, словно пуговицы, глаз. Их тоненькие, хрупкие фигурки вопросительно вытянулись, сделал их похожими на фарфоровых кошечек из старинного серванта.
— Прости… прости…, я не права…, - потерянно и тихо прошептала супруга, вдруг превратившись обратно в знакомое мне создание, скинув с себя чужую маску лютой стервы.
Она виновато посмотрела на детей, на меня, подняла с пола вилку и осторожно вернула ее на стол. Потом закрыла глаза, выдержав в молчании несколько долгих томительных секунд, а потом открыла, и начала говорить. Шепотом, чтобы ее не слышали дети. Но при этом жарко. Сбивчиво. Умоляюще смотря мне в глаза.
— Послушай меня, Тимур, внимательно. Только послушай! Все эти дни я много думала о том, что ты мне сказал… Обо всем этом…, твоем… предсказании… Когда тебя не было… Сначала я тебе вроде поверила. Потом мы писали тот список и строили планы. А когда ты ушел на работу и загулял, то я начала сомневаться. Ну что такое?!! Какие зомби?!! Какие космонавты?!! Так в жизни не бывает! Ты же любишь этих зомби, смотришь фильмы про них. Вот и приснилось тебе всякое под впечатлениями. Ты же, на самом деле, мечтаешь, что так и случится. Вот и поверил. Помнишь даже, когда мы жили в Дубай в двенадцатом году? Когда родили Дарию? Ты в первый день после родов потащил меня на премьеру «Мировая война Z». Я перетянула полотенцем выпадающий живот, мы наврали родителям, что поехали в торговый центр за подгузниками, а сами поперлись в кинотеатр… Помнишь? На следующий день после родов!!!
— Помню…, - ответил я, кивнув. И приятные воспоминания, с привкусом вины за ребячество, о днях, когда к нам пришла наша первая дочка, нахлынули на меня, заставив внутренние уголки глаз предательски увлажнится.
— И про сон Дарии думала. Как же так получилось, что вам обоим приснилось одно и то же. Решила ее еще раз расспросить. А она уже все забыла. «Не помню» — говорит. Еще я перечитала распечатки новостей, которые ты принес работы. Ну про эти полеты, даты и замену космонавтов. Ну и сон твой, на листочке. Который ты записал. Прочитала. Знаешь, я ночь не спала, пока ты с гулянки отсыпался. Все думала, в Интернете копалась. Но там столько всего, в этом Интернете. Чего только не пишут. Ну короче, я начала думать, что так не бывает. Что тебе показалось. И решила, что не буду тебе ничего говорить и переубеждать, а буду просто ждать пока сам не успокоишься… А потом я начала сомневаться уже в том, что сомневаюсь… и совсем запуталась…
Я смотрел на супругу молча, не перебивая. Ее губы заметно дрожали, щеки горели румянцем от волнения, взгляд перебегал между мною и детьми, сидящими на диване в противоположном конце комнаты, а ее руки то касались меня за колено, то теребили край желтого платья.
И тут, к своему стыду, я осознал, насколько черств и слеп был по отношению к моей женщине. Я совершенно не почувствовал в каком состоянии она находилась после того, как я раскрыл ей свою тайну. Мне наивно казалось, что все должно быть просто, как в двухмерном детском рисунке. Это — папа. Это — мама. Папа показывает пальцем маме на солнце, а та кивает в ответ и улыбается. И совершенно упустил ее из внимания. Ее эмоции и переживания. Что она — женщина, которая по природе чувствует даже интенсивнее и глубже, чем мужчина. А я ведь тоже прошел такой же путь мучительных раздумий и сомнений, и не просек, пока она проходила свой. Путь от первого шока, протеста, недоверия к принятию.
Только теперь я отметил, что все эти дни она была необычно отстранена и задумчива, даже сегодня вечером, пока готовила свою курицу с картошкой. Стояла на кухне, отвернувшись от меня, не говоря ни слова. Тихо занималась своими делами и даже ни разу не спросила, как часто бывает, как прошел день, какой сериал будем смотреть перед сном… И вот эта необычная смена поведений. Неожиданная, не похожая на нее агрессивность. Ведь она все это время напряженно шла по своему мучительному пути. А я — черствый эгоист, ничего не заметил!
— И вот сегодня опять… про этого мальчика…, - скорбно, с болью сказала она.
А потом она закрыла лицо руками, сильно прижав пальцы к щекам, до белых костяшек. Потом вдруг дернулась, опала и согнулась пополам. По резким вздрагиваниям ее спины, я понял, что она плачет. Я в растерянности смотрел на нее несколько секунд, а потом аккуратно коснулся пальцами ее плеча, боясь сделать что-то не так. Она же поднялась, убрала с лица руки, обнажив утопленные в слезах глаза, и обняла меня, пересев со своего стула на мои колени, крепко, судорожно сжимая и разжимая объятия. На моей правой груди, куда уткнулось ее лицо, стало жарко и мокро от ее дыхания и слез.
Потом я понял, что мне нужно сделать. Я нашел губами ее висок и медленно поцеловал, стараясь этим поцелуем принести ей все свои извинения и без лишних слов передать насколько сильно я люблю ее.
Потом я поднял ее лицо к своему и поцеловал в губы, всем телом ощущая, как она обмякает, расслабляется и успокаивается.
Это был один из тех редких моментов между партнерами, когда время замирает, окружающий мир пропадает, а остается только чистая концентрированная любовь, в которой оба растворяются и сливаются в единое целое. Такие моменты чаще бывают в начале отношений, когда чувства остры и интенсивны. На первых свиданиях, после первой смски, первого провожания до подъезда, во время первого поцелуя, первого секса… Но со временем быт, время, привыкание заставляют краски отношений блекнуть, словно цвет рубашки, застирываемой день ото дня. И вот этот момент случился с нами опять. Через семь лет брака. Внезапно и без предупреждений, отбросив лохматься и пыль бытовухи, схватив нас крепкой горячей рукой за самый центр, за самое нутро, заставляя его снова пульсировать и изливаться соком.
Мы обнимались и целовались, забыв про детей и весь оставшийся мир. И я ощущал себя на самой вершине самой высокой горы. Абсолютно счастливым. Бескомпромиссно благодарным. Бесконечно любящим. И я точно знал, что она ощущает то же самое.
— Помнишь той ночью, когда мы писали список…? — прошептала она, когда, внезапный наш порыв немного утих.
— Да, — ответил я, жалея о том, что этот волшебный момент между нами заканчивается, и в мое сознание снова проникает реальность.
— Ты мне сказал, что если есть даже сотая вероятность того, что твое видение — правда, то мы обязаны принять его всерьез и готовится?
— Да, я так и сказал.
— Знаешь, ты прав…, коротко продолжила она ровным голосом, совершенно успокоившись и обхватив мое лицо руками, заглядывая в самую глубину моих глаз, — мы обязаны подумать о них, — она кивнула в сторону не обращающих на нас внимание детей, — о наших вонючках… Ты понимаешь, как может быть опасно распространяться об этом на каждом углу? Когда все, что предсказано начнется, то нас во всем обвинят… Будут искать и найдут… А потом, скорее всего, выкинут из убежища и завладеют запасами. А может и убьют!!!
Я молча кивнул, не решаясь перебивать, понимая, что она в точности повторяет опасения, которые и мне не давали покоя.
— Послушай меня! Послушай…, - продолжала она, — пожалуйста, я тебя умоляю…, ты никому ничего не скажешь… Мы будем сидеть тише воды — ниже травы. И будем готовиться. Осторожно… Потихоньку…, не привлекая внимание. Потом, ближе к дате, когда наши запасы будут готовы, то мы решим, что делать дальше… Кому сказать… Родителям, друзьям… Мы все обдумаем как и когда. Но только не сейчас!!! Хорошо?
— Хорошо, — согласился я.
— Хорошо? — с нажимом переспросила она меня, сжав руку и пригвоздив меня своим настойчивым взглядом.
— Да. Хорошо, — не смея перечить, заверил ее я.
Потом она говорила, что нам нужно устроить убежище в нашей квартире. Что никуда ехать не имеет смысла. Что наш городок удобнее всего подходит для выживания. Он не слишком большой, чтобы оказаться в эпицентре эпидемии, но и не слишком маленький, что позволит сохранить доступ к магазинам и складам. Вариант с яхтой она отбросила, так как море для нас, неподготовленных, может быть слишком опасно. Еще она предложила купить квартиру, входная дверь в которую находилась справа от нашей, в самом дальнем конце коридора. Участок коридора перед обеими квартирами можно было отрезать от остального подъезда стеной и общей крепкой дверью. Так у нас было бы больше места для хранения запасов, учитывая, что наша квартира была слишком маленькой для основательной подготовки.
Слушая ее, я думал о том, что пока я рефлексировал на работе, переживал и бухал с коллегами, она все, как оказалось, уже продумала и решила сама. Еще я понял, что совершенно не знал свою супругу. За все семь лет, что мы прожили вместе, у меня так и не было возможности узнать ее с этой неизведанной стороны. Когда дело касалось жизни и смерти. Когда речь шла о безопасности наших детей. Когда не оставалось места для моральных страданий и этических дилемм.
Теперь, когда прошла первая агрессия, истерика, слезы и трогательные поцелуи, на свет вышла ее новая грань. Спокойная и рассудительная. Я слушал и смотрел на нее, сначала с удивлением, потом с некоторой опаской, а после с уважением и даже облегчением, что рядом со мной вдруг оказался сильный человек, который сможет быть партнером в грядущем испытании…
Квартира
Идея о покупке соседней квартиры была хорошей. И чем дольше я про нее думал, тем лучше она казалась. Часы показывали начало одиннадцатого. Но поддавшись порыву энтузиазма после разговора с женой, я решил немедленно исследовать эту возможность.
Я вышел босиком в темный подъезд. Освещение, управляемое сенсором движения на потолке, не загорелось. Гребаные сенсоры… Они, признаюсь, всегда немного пугали меня непредсказуемостью своего поведения. Их было три по длине коридора, управляющие каждый своим светильником. Один — над лифтами, другой — между квартирами посередине площадки, и последний — непосредственно над нашей дверью. Бывает, когда выходишь из лифта и проходишь по коридору, то чувствуешь себя рок-звездой на сцене, за которым следуют вспышки софитов.
Но иногда эти сенсоры странным образом не срабатывают, как будто обижаются и перестают признавать тебя человеком. Бывает, что я выхожу из поющего классической фоновой музыкой лифта в черный коридор, машу руками, топаю ногами, но ничего не помогает. Потом направляюсь по памяти и на ощупь к своей двери, ожидая, что следующий сенсор сжалится и признает меня человеком. Но и он оказывается в сговоре с первым. С учащённым пульсом и холодной испариной на лбу, я продвигаюсь к территории влияния третьего сенсора — над нашей квартирой. И тот, будто самый родной и близкий, всегда протягивает мне свою руку (точнее — свет) помощи, вырвав меня из темноты, позволив найти ключами замок и скрыться в безопасности жилища.
А на этот раз и он меня подвел. Я топнул босой ногой о холодный кафель, свет желтой лапы над головой опомнился и с щелчком осветил площадку перед дверями обеих квартир. Эта площадка была от силы метра полтора на метр, отдельная от остального коридора проемом.
Я прошел дальше к лифтам, ожидая от остальных двух сенсоров привычного предательства. Но они решили на этот раз не шутить, и с послушным щелчком осветили все пространство просторного, вытянутого на пять квартир коридора.
Обернувшись, я осмотрел проем со стороны, и почти осязаемо представил в нем добротную, крепкую железную дверь, которая бы объединила обе квартиры в отдельное защищенное извне пространство.
— Отличная идея…, - прошептал я себе под нос, возвращаясь обратно.
Перед тем, как вернуться в квартиру, я внимательно осмотрел соседскую дверь. Она, в отличии от нашей, была дорогой, массивной и крепкой. Звонка не было, а его роль, вероятно, выполняло тяжелое, стилизованное под старину, кольцо, встроено ровно посередине, которым и следовало стучать, чтобы вызвать хозяев.
Поддавшись секундному ребяческому импульсу, я подошел ближе, поднял тяжелое кольцо и с гулким стуком вернул его обратно. Я знал, что дома никого не было. Соседская дверь была в метре от нашей. А наша дверь, от застройщика, была лишь хлипкой жестянкой, пропускающей каждый звук. Мы бы услышали входящих и выходящих людей. Последний раз мы помнили признаки жизни там около полугода назад. Бригада строителей делала ремонт, несколько недель стучала, пилила и сверлила, иногда варила бич-пакеты, приторный запах от которых заполнял нашу ванную комнату, видимо, делящую с соседями одну шахту вентиляции. А потом все стихло. Мы думали, что в квартиру кто-нибудь заселится. Хозяева или квартиранты. Но никто так и не появился.