А Таргитай снова играл, слагал новые песни. Зарина смотрела влюбленными глазами.
На третью ночь Зарина поднялась, стараясь не разбудить Степана и Снежану, неслышно выскользнула из землянки. Ночь была тихая, звездная. Громко стрекотали кузнечики. На самом краю развалин негромко играла свирель.
Ноги сами понесли, едва касаясь земли, но Таргитай услышал, мгновенно обернулся, подхватил на руки:
– Ладушка моя!
– Тарх, – выдохнула она, прижимаясь к его широкой и твердой, как камень, груди, – какой ты чуткий… Никак не застану врасплох!
Он засмеялся:
– Я чуткий? Услышал бы это Мрак!
Она села рядом, Таргитай сбросил душегрейку, набросил девушке на плечи. Зарина зябко повела плечами. Шкура была волчья, а шерсть густая и длинная. От нее все еще пахло страшным таинственным Лесом.
– Без вас мы погибли бы, – сказала она вдруг. – Тарх, а что теперь? Вы останетесь?
Таргитай от неожиданности поперхнулся. Он не думал о завтрашнем дне. За него думали Мрак и Олег. Если бы он хоть минуту думал сам, давно бы упыри растащили его косточки.
– Не знаю, – ответил он наконец. – Я нашел тебя, моя светлая… Но Мрак, Олег? Сейчас они заняты, о завтрашнем дне не думают, но мужчина не может жить без женщины. Боги проклянут.
Зарина невесело улыбнулась:
– Есть Оксанка и Любаня, но твоим друзьям ждать их долго. Ты прав, они захотят уйти. А ты?
Таргитай обнял ее за плечи, она покорно положила голову ему на грудь. Они слушали тихую перекличку кузнечиков, потом Зарина предложила:
– Я расскажу тебе наши кощуны. Мой дедушка был волхвом-кощунником, я многое слышала с детства… А ты сложишь красивые песни. Вы, невры, не знаете наших богов, они новые для вас. Мы чтим и Велеса, но он не главный, а только старый бог. Следит за скотиной. Мы не охотимся, как вы, но скот держим. Степняки увели, а то были коровы, овцы, козы, свиньи, гуси, утки…
– А кто ваши боги?
– Главная – Апия, матушка сыра земля. Еще Дана, богиня самой могучей реки, что течет далеко-далеко на востоке. Молодняк чтит Ярилу…
– Ярилу у нас тоже чтят!
– Молодого бога с человеческим черепом на поясе? У нас одни боги, мы ведь один народ… У вас есть кощуна о великом герое, побившем трехголового злодея?
– Есть. Его Трита побил.
– Трита… Значит, ваше племя осталось в Лесу сразу после возвращения ариев из Индии. Слава великого боя не меркла, но имя стерлось в памяти, люди живут не так долго, как боги… Через века героя стали звать по-разному. В Индии, где осталось много ариев, – Трита, у парфян – Траетона, у эллинов – Таргелий, а когда пелазгов сменили ахейцы, то имя вовсе забылось, стали называть по росту и силе – Горакл, а трехголового Горыныча нарекли трехголовым великаном Герионом…
– Откуда ты все знаешь? – ахнул Таргитай.
– У нас большое племя, – напомнила Зарина. – И много кощунников. Одни заносят на бересту чертами и резами, другие пишут на телячьей коже, третьи передают по памяти… Оставайся с нами! Я расскажу про великана Пурушу, первого человека на свете. Он был так огромен, что головой доставал до седьмого неба, а самые высокие горы были ему по щиколотку. Он был первым смертным, но его мать, богиня, выпросила у Рода особую милость для сына. Его не могли убить или ранить ни боги, ни упыри, ни чугайстыри, ни исчезники, ни полканы, ни дивы, ни звери, ни птицы… Она обошла весь белый свет, упросила каждый стебелек, чтоб не обидел ее ребенка…
– Но как же тогда?..
– Оставайся, все расскажу. Про далекий Экзампей – столичный град страшных степняков. Там правит могучий каган – это он имеет орды. Расскажу про витязей, богатырей… Про великого царя, который подчинил себе самого могучего чугайстыря. Велел построить несокрушимую стену вокруг терема, чтобы никто не смог проникнуть. Ни человек, ни зверь, ни упырь, ни бог. Чугайстырь построил. Довольный царь долго осматривал стены, нигде не отыскал слабого места. Но когда захотел выйти…
Она замолчала. Таргитай легонько потормошил ее:
– А дальше?
Она засмеялась легким серебристым смехом. В темноте блеснули, как звездочки, ее хитренькие глаза.
– Оставайся! Я буду целый год рассказывать тебе кощуны, которых ты никогда не слыхивал. А потом отыщем кощунников из других сел. Не все же погибли?
Она прижималась к нему все теснее, ее губы приоткрылись. Таргитай заглянул в ее глаза, что вдруг стали темными, бездонными, отыскал своими губами ее губы, нежно опустил девушку спиной на землю. Она вздрогнула, закрыла глаза. Ее тонкие белые руки обвились вокруг его шеи.
– Я останусь, – сказал он медленно. – Я останусь, Зарина…
Слабый рассвет падал на ее похудевшее лицо. Она лежала навзничь, не отводя от него взгляда и не пытаясь закрыть свою наготу. Таргитай, наклонившись над ней, с нежностью смотрел на ее худенькое тело, на невысокую грудь с ярко-красными столбиками сосков, измочаленных его поцелуями.
– А твои друзья?
– Если они решат уйти, я все равно останусь. Я уже нашел то, что искал.
Она медленно одевалась, ее руки дрожали. Над головами торопливо пронеслась уродливая тень: летучая мышь торопилась вернуться в нору. В светлеющем небе медленно проступали белые облачка.
– Мы отстроим деревню, – сказал он убежденно.
– Деревню? – повторила она. – Ах да, от слова «дерево». Мы говорим: весь… Да, снова заселим. Олег говорил, что вы, невры, оставляете только самых здоровых детей, самых крепких, а мы, поляне, каждому ребенку рады. Нет, Тарх, не потому, что вы злые, а мы добрые! Просто землепашцы могут прокормить всех, Олег вчера говорил правду. У нас с тобой будет двадцать детей, и все двадцать будут жить, играть, помогать нам в хозяйстве…
Он даже зажмурился от счастья, представив себе множество маленьких таргитаев. Зарина поднялась с земли, глаза ее сияли. Рука об руку они пошли обратно к далекой землянке.
– Эти степняки пришли недавно, – сказала она. – До них были торки. Те налетали малыми отрядами, пользуясь, что мужики в поле… Пока мужики хватают секиры, бегут со всех ног к селу – торки уже выскакивают из хат, на лошадей да ходу!.. А бабы уже наловчились: едва торки врываются в село, они бьют горшки, распарывают подушки, чтобы перья по всей хате, а сами прячутся… Заскочит торк, видит: кто-то успел раньше, пограбил! Выскакивает, бежит в другую хату.
– О боги, – вздохнул он, пораженный не столько жестокостью жизни, сколько покорностью полян, привыкаемостью.
– В позапрошлом году мои мама и братишка сгинули, – продолжала она безнадежным голосом. – Мамка и горшок разбила, и перья пустила, а сама залезла под лавку. Ивашика еще раньше сунула в подпол. Торк забежал в хату, глядь: опять раньше его поспели! Ругнулся, уже повернулся уходить, как увидел на столе луковицу. Схватил, откусил, голодный был. Скривился, слезы из глаз! Говорит: «Какой кислый пастернак! Какой дурень такой ест?» Шасть на порог, а маманя не утерпела, крикнула: «Сам ты дурень! То не пастернак, а цыбуля!» Ну, торк и выволок ее. Она в слезы: «Ой, Ивашка, из-за моего дурного языка и ты сгинешь в подполье!» Так торк и увел обоих…
Голос прервался. Таргитай погладил ее по голове, толкнул дверь землянки. Степан и Снежана спали, обнявшись, на куче тряпья, девочки посапывали возле очага. Олег сидел за столом, читал книгу. Перед ним горела лучина, а на полу валялось множество огарков. Лицо волхва было бледное, осунувшееся, но глаза радостно блестели.
– Доброе утро, – сказал Таргитай. – Ты не ложился? А где Мрак?
– Мрак… Мрак пробует новый лук. Нашел в развалинах. Натянул тетиву, настрогал стрел… Что-то вы какие-то странные. Случилось что?
– Я остаюсь с полянами, – сказал Таргитай. Он прямо взглянул волхву в глаза. – Что бы ты ни сказал, что бы ни сказал Мрак, я остаюсь. Теперь это мое племя.
Мрак стоял с луком в руках. В полусотне шагов он прислонил к развалинам очага уцелевшую дверь. Четыре стрелы уже торчали в самой середке, Мрак неспешно целился, опускал лук, подтягивал тетиву, снова накладывал стрелу.
Таргитай и Олег зашли сзади, Таргитай с удивлением смотрел на лук. В Лесу это были простые толстые прутья в рост человека, за оба конца цепляешь прочную жилу, вот и готов лук. А этот вдвое короче, из костяных пластин, скрепленных штырями, железными зажимами, проволокой. Мрак с удовольствием щелкнул ногтем по тетиве, та загудела, как комар. Такую не всякий натянет!
– Видали? – спросил он. – Не полянский лук! Из такого удобно с коня стрелять. Можно на полном скаку, кто умеет.
Олег обошел Мрака со всех сторон, сказал уважительно:
– Кто-то ссадил с коня не просто всадника! Как только бросили такое сокровище?
– Завалило обломками. Тетива сгорела. Вы мне зубы не заговаривайте! Становитесь, буду учить стрелять.
Он кивнул на два десятка стрел, аккуратно разложенных рядком. У всех блестели остро заточенные наконечники. Мрак хмуро улыбался, но лицо его осунулось, глаза ввалились. Таргитай вдруг даже качнулся от чувства глубокой вины: оборотень держится из последних сил, не дает волку в себе взять верх, старается довести его с Олегом до людей, успеть пристроить!
Олег ринулся к двери, кое-как выдернул стрелы. Непривычно тяжелые наконечники оттягивали ладони. Он потрогал один пальцем, там сразу выступила алая кровь: Мрак заточил края, как иглы.
– Я первый! – сказал Таргитай.
Мрак поднял брови, потрогал Таргитаю лоб. Таргитай смотрел чистыми честными глазами. Удивляясь неожиданной прыти лодыря, Мрак сунул Таргитаю лук, поставил ему ноги на ширину плеч, выпятил левую руку, в правую дал стрелу.
– Вон та дверь, видишь? Попади в среднюю доску.
Таргитай с трудом натянул тугую тетиву, выпустил стрелу. Спружинив, тетива больно щелкнула по пальцам. Таргитай ойкнул, выронил лук. Мрак выругался, Олег со всех ног бросился отыскивать стрелу, что улетела мимо двери.
– Больно! – выговорил Таргитай с трудом. Он подул на покрасневший палец, потряс кистью. – Громобой учил надевать кожаные рукавички…
– Перебьешься, – заверил Мрак грозно. – Рукавички ему! А стрелять с печи? Не отрывая задницы от теплых кирпичей?
Олег носился на четвереньках среди горелых обломков, вокруг вздымались черные вихри. Наконец он подхватился с радостным воплем:
– Нашел! Ха-ха, на три шага мимо!.. Дай мне, я попаду в самую середку!
– Еще чего, – возмутился Таргитай. – Теперь я знаю поправку, а ты нет!
Когда солнце стояло в зените, Мрак сказал, сжалившись:
– Ладно, на сегодня хватит. По крайней мере, в дверь попадете… Если встретите зайца такого размера – не промахнетесь. Сходим, проверим в деле.
Изгои были мокрые, покрытые черной копотью. С них лило в три ручья, двигались на полусогнутых. Таргитай мечтал уже упасть и спокойно умереть, только бы не мучиться, как в дыму услышал тоскливый вопль Олега:
– На охоту? По такой жаре?!
– В самый раз, – ответил Мрак хладнокровно. – Мужчины вы аль нет? Бабы сидят голодные.
Он молча зачислил и Степана к бабам, тот вряд ли понимал охоту, а по Мраку, всякий, кто не умеет бить зверя, – женщина или малое дитя.
– Это тебе не на дуде гудеть, – сказал Олег злорадно.
На порог, потягиваясь, вышел Степан. Заспанный, на огромных звероватых невров смотрел уже без страха. Его глаза отыскали Таргитая. Улыбнулся ему, уже как будущему полянину. А Мраку, поклонившись, сказал, позевывая:
– Когда-то боги, видя, как род людской множится, решили отдать им всю землю, а самим удалиться на небеса. Позвали людей, стали наделять. Таким, как ты, охотникам отдали леса, землепашцам выделили нивы, рыбакам отдали реки и озера, морякам – моря и океаны… потом расскажу, что это… не сбивай, рудокопам – горы… Понятно, что купцы поспешили выпросить торговые пути, пастухи – пастбища, девки – румяна и притирания, старики – завалинку… Все разобрали к обеду, а певец явился только под вечер.
Мрак засмеялся:
– Такой же растяпа, как наш Таргитайка!
– Да, – согласился Степан. – Стал певец просить и себе хоть что-то, но Род лишь развел дланями… или крылами, ежели был в личине сокола. Боги могут все, но что уже сделают, не отменят ни они сами, ни другие боги. А где ты шлялся, спросил Род, а певец в оправдание: я, мол, пел…
– А теперь пусть попляшет! – засмеялся Мрак.
Олег улыбнулся одними глазами. Похоже, на этот раз был согласен с Мраком.
– Пусть, – снова согласился Степан и широко зевнул. – Род грустно развел руками… аль крылами: не осталось на земле ничего, чем мог бы владеть певец. Но зато ему, единственному, откроет небеса. И когда певец пожелает, он всегда там желанный гость!
Олег вежливо промолчал, а в глазах Мрака заблестели веселые искорки. Как и Олег, в стариковские байки не верил, но эта понравилась. Где пройдет Тарх, а это все равно что вести корову с завязанными глазами, там пройдет и другая корова, грамотная. Тем более если поведет он, Мрак. А с двумя коровами, уже почти бодливыми, можно стоять пусть не перед богами, но все же стоять на земле крепко.
– Эй, – сказал он, – не знаю, как насчет небес, но по лесу прогуляться придется. Пошли!
Стеная, Таргитай и Олег взяли ножи, единственное свое оружие, пошли за Мраком. За околицей потянулась высокая сухая трава, жесткие стебли звонко щелкали по сапогам. Прошли реку, впятеро больше, чем их лесная Река, но Степан говорил, что есть и поболе реки. Высоко в синеве вилась едва заметная пташка, жаворонок – священная птица, как уже знали невры от полян. В густой траве что-то прошмыгивало, но так быстро, что изгои не успевали рта раскрыть, а Мрак даже не поворачивал головы. Дважды переступали через птичьи гнезда, в одном было пять яиц, в другом – три голых птенца. Завидев невров, птенцы неимоверно распахнули ярко-красные широкие рты, яростно запищали. Крохотные язычки дрожали, птенцы едва не вывалились из гнезда навстречу огромным неврам.
Мрак поспешно шагнул мимо, и писк обиженно умолк. На Таргитая и Олега птенцы, похоже, не обратили внимания.
Почти до вечера, злые и голодные, изгои выпугивали на Мрака дичь. Мрак вскидывал лук, мгновенно натягивал тетиву, но стрела оставалась на месте, а лопоухие зверьки в панике мчались куда глаза глядят. Лишь дважды зазвенела тетива, стрела сразила огромных, как гуси, птиц, явно степных – лапы без перепонок.
Таргитай и Олег забросили птиц на плечи и, чувствуя приятную тяжесть, роняя голодные слюни, повернули к дому. Мрак шел следом, посмеивался. Уже на подходе к деревне, то бишь веси, в густых зарослях травы затрещало, мелькнул грязно-серый бок.
Мгновенно свистнула стрела, тут же тетива звякнула снова. Мрак довольно крякнул:
– Даже в этом пустом краю можно жить охотой!
– Что это было? – спросил Таргитай.
– Шагни вперед, узнаешь.
В зарослях хрипело и каталось, сухие стебли трещали под крупным телом. Таргитай и Олег с разбегу выбежали на вытолоченное место, замерли. Весь залитый кровью, среди травы катался, хрипя, крупный молодой кабан. Из боков торчало по обломку стрелы, кровь била тугими струйками.
– Одна в сердце, другая в печень, – сказал Олег пораженно. – Мрак, как ты быстро научился… с этим чужим луком!
– Захочешь жить, – ответил Мрак сумрачно, – летать научишься.
Он снова натянул тетиву. Третья стрела ударила кабану в левый глаз. Кабан подпрыгнул, упал, лапы дернулись и застыли.
– Как мы понесем? – спросил Таргитай озабоченно. – Такой огромный!
– Это вы понесете, – поправил Мрак насмешливо. – Если сделаете свою часть работы, как сделал я, то ужин будет… неплох. Поляне, надо признаться, поесть умеют. А с этими ихними штучками: солью, перцем, острыми травками – я сам готов съесть этого кабана с шерстью и копытами.
Изгои тащили кабана по очереди за задние ноги. Тащить неудобно, но шеста из травы не вырубишь – не родной Лес. Заморившись, Таргитай передавал кабана Олегу, а сам, взяв обеих дроф, еще долго с натугой разгибал спину – волочить приходилось в полусогнутом состоянии.
Мрак шагал следом, скалил зубы. Не потопаешь – не полопаешь. Волка и охотника ноги кормят. Пусть помучаются, в охоту поедят. За этот день оба потрудятся больше, чем за всю предыдущую жизнь в Лесу.