– Дельно, – сказал Иванов-третий. – У нас и профессора так бойко вряд ли прочитают. – Математику знаете?
– Знаю.
– Арифметику?
– Почему арифметику? – оскорбился я. У нас в училище высшее образование давали на основе математики, которая на границе была абсолютно не нужна. – Знаю алгебру, геометрию, тригонометрию, математический анализ.
– Что за математический анализ? – удивлённо поднял брови Иванов-третий. Да и Иннокентий Петрович стоял и слушал с открытым ртом.
– Ну, это исследование уравнений и тригонометрических функций, построение графиков, дифференцирование уравнений.
– Вы учились в университете?
– Не помню.
– Какие знаете иностранные языки?
– Немецкий.
– Скажите что-нибудь, – предложил мне помощник участкового пристава.
– Drahtzäune sollen gefährliche Bereiche abdecken und das Vordringen des Feindes behindern.
– А что это такое? – спросил Иванов-третий. – Чувствую что-то военное, а вот точно перевести не могу.
Я перевёл:
– Проволочные заграждения предназначены для прикрытия опасных направлений и затруднения продвижения противника.
– Откуда вы это знаете?
– Не знаю.
– Ещё языки знаете?
– На начальном уровне фарси. Умею писать, читать, немного говорю и перевожу со словарём.
– Ну-ка, скажите что-нибудь на фарси, голубчик, – заинтересовался Иннокентий Петрович.
Я не стал стесняться и сказал:
– Рафиг данэшьяр, горухе забоне фарси баройе дарсе шома хазер аст.
– А это что? – чуть ли не хором спросили все трое.
– Это приветствие учителя перед началом урока. Давайте я вам это запишу на бумаге.
Я взял перо. Руки у меня не дрожали, и я достаточно красиво стал выводить арабские буквы справа налево: эр, алиф, эф, и, гэ, пробел, дэ, эн, ша, и, эр… И так далее.
– Я же говорила, что он из благородного сословия, – воскликнула Марфа Никаноровна. – Вы посмотрите на его руки. Руки нежные, сильные и мозоли только на подушечках, как у людей, которые занимаются гимнастикой. Или у военных.
– Так, запишем, – сказал Иванов-третий, – похоже и память к вам возвращается. Рост у вас какой?
– Сто семьдесят пять сантиметров.
– Так, это получается два аршина, семь целых и две пятых вершка, – подсчитал полицейский. Намного же проще считать в сантиметрах, чем в вершках, аршинах, пядях, саженях и локтях.
Затем у меня описали тип лица, причёску, разрез глаз, расстояние между зрачками шестьдесят четыре миллиметра, размер и форму ушей, округлость лица, крепкое телосложение.
В графе образование – предположительно высшее. Сословие – благородное.
Снова спросили про имя и фамилию. Убей Бог – не помню. Вероисповедание – не помню.
– Знаю ли молитвы?
– Вроде бы знаю.
– Прочитайте.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да прийдет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
– Это в столицах так читают, – сказал Иннокентий Петрович, – выходит, что исповедания православного. А по медицине что-нибудь знаете?
– А что, например? – спросил я.
– А вот как простуду быстро вылечить? – спросил доктор.
– Насколько мне известно, – сказал я, – простуду лечить не надо. Замёрзшего человека нужно согреть, напоить горячим чаем с липовым цветом и с малиновым вареньем, и дать ему хорошенько отдохнуть. Если во время сна он вспотеет, то это будет очень хорошо. Лечить нужно последствия простуды, такие как воспаления верхних дыхательных путей, его ещё называют катаром, бронхит и ангину. И вообще, простуду лечат семь дней. Если её не лечить, то за неделю она сама проходит.
Последняя сентенция как-то озадачила доктора, и он задумался над шутейным постулатом.
– Вы случайно не врач? – заинтересованно спросил меня Иннокентий Петрович. – Откуда вы все это знаете? И почему человека нужно поить с малиновым вареньем, а не с мёдом?
– Можно и с мёдом, – согласился я, – но в горячем чае мёд теряет большинство своих лечебных свойств, а в малиновом варенье очень много салицилатов – составной части ацетилсалициловой кислоты или аспирина, который является болеутоляющим, жаропонижающим и противовоспалительным средством.
– Аспирин – это новый препарат, заграничный и у нас его не так много, в основном в порошках, но из столицы привозят и в таблетках, – сказал доктор, – и он ещё малоизученный.
– Мне кажется, что это лекарство очень перспективное и оно будет применяться при лечении многих болезней, – сказал я. – Некоторые врачи используют отвар коры белой ивы, в которой много салицилатов, но при приёме отвара возникают боли в животе и начинается рвота. Аспирин нужно всегда иметь при себе на случай сердечного приступа. Он разжижает кровь и улучшает кровообращение, обеспечивая доступ кислорода к сердечной мышце – миокарду.
– А, может, вы закончили медицинский университет? – с надеждой спросил Иннокентий Петрович, но я отрицательно покивал ему головой.
Глава 5
К десяти часам пополудни мы закончили все формальности и Иванов-третий, собрав все бумаги и спрятав в карман бутылочку-чернильницу, ушёл в своё присутствие.
Оказалось, что моя кровать стояла в просторном кабинете Иннокентия Петровича, который одновременно был и смотровой комнатой, где вёлся ежедневный приём. А я всё думал, что я единственный больной в этой земской больничке.
Марфа Никаноровна принесла китайский столик на ножках и поставила его на кровать прямо передо мной. Это был поздний завтрак человека, который не ел три дня. Кружка с горячим куриным бульоном, белая булка и тёмный чай в фарфоровой кружке.
– Только не кушайте быстро, а тщательно прожёвывайте, чтобы не было болей в кишечнике, – предупредила меня сестра милосердия.
Как я ни старался кушать медленно и прожёвывать пищу, но всё принесённое я съел в мгновение ока, как собака, и запил всё ароматным и сладким чаем.
Еда меня разморила, и я заснул.
Мне снились военные сны. Я даже обрадовался этому, потому что во сне я могу узнать, как меня зовут, откуда и кто я. Безвестность – это очень плохое состояние. Но все курсанты и командиры обращались друг к другу только по воинским званиям, точно так же обращались ко мне. И тут я увидел командира нашего дивизиона по кличке «швабер». Боевой сержант-артиллерист, дошедший со своей пушчёнкой до Берлина, ставший офицером после войны и дослужившийся до полковника уже в наше время. Однажды, когда мы ждали высокую комиссию, он схватил швабру дневального и вымыл то место, которое ему показалось недостаточно вымытым. С тех пор кличка «швабер» к нему прилепилась намертво. Впрочем, офицер должен уметь делать всё и даже показать солдату, как нужно мыть пол, а после этого снимать с солдата семь шкур за плохо вымытое помещение. Курсантская форма почти такая же, как и солдатская, разве что пуговицы блестящие и сапоги хромовые, да ткань на мундире повыше качеством, но четыре года солдатской жизни делали офицера знатоком воинской жизни и его требовательность поддерживала боеспособность армии.
И вот смотрю я, идёт ко мне командир дивизиона. Встал я небрежно, чтобы получить замечание за отсутствие строевого вида, а он как рявкнет мне:
– Товарищ, курсант! Вы как стоите перед полковником!
И фамилию мою не назвал.
Подходил я к своим друзьям, которые занимались на спортивной площадке, и никто не называл меня по имени или по фамилии. Сговорились, что ли? Да и я не помнил их фамилий и имён, даже фамилии «швабера» не помнил, а должен был.
Проснулся я часов около пяти после полудня, как раз за окном сереть стало. Зимний день короток, а спать после обеда нужно не долго, час-полтора, чтобы не потерять послеобеденную работоспособность. Но вставать надо всегда ранее пяти часов, потому что это время начала заката солнца и после этого времени наступает состояние похмелья ото сна. А у меня был осознанный сон, а не состояние в состоянии полного беспамятства. Главное, что я начал мыслить.
Спиной ко мне сидел Иннокентий Петрович и что-то писал. На столе около него стояла керосиновая лампа.
– Чего электричество в больницу не проведёте, Иннокентий Петрович? – спросил я его.
Доктор от неожиданности вздрогнул и повернулся ко мне.
– Вы понимаете, – сказал он с видом специалиста, – электричество не продаётся бидонами, как керосин для ламп. Его в лампу не зальёшь и спичкой или лучиной не зажжёшь. Сначала нужно построить электростанцию водяного типа на реке или парового типа со сжиганием дров либо каменного угля, чтобы привести в действие паровую машину, которая будет раскручивать динамо, вырабатывающее электрический ток. А как доставить этот ток до больницы? Для этого нужно через каждые пятьдесят саженей поставить деревянные столбы, на столбы навесить на фарфоровых изоляторах медные провода, в больнице провести проводку с электрическими лампочками господина Сименса и только тогда в больнице будет электрическое освещение. А знаете, сколько это стоит? Баснословные деньги.
– А мне кажется, что в электричестве наше будущее, – сказал я. – Все дома будут освещены. Поезда будут ходить на электрической тяге. По городам будут ходить электрическое конки и электрические машины, перевозящие людей из одного места в другое…
– Ну, вы и фантазёр, батенька, – засмеялся доктор. – Хотя, лет через сто, возможно, такое и будет. Только, как сказал один поэт:
– Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе.
– Это сказал поэт Николай Некрасов по поводу строительства Транссибирской магистрали, – сказал я.
– Э-э, батенька, да вы нигилист, – сказал Иннокентий Петрович. – Это стихотворение малоизвестно, а вот как оно стало известно вам, потерявшему начисто память, это очень даже странно.
– Ничего странного, – сказал я, – травмы в области головы и головного мозга пробуждают те способности человека, о которых он не мечтал и которые не были открыты ему при рождении. Так что, даже я не удивлюсь, если буду открывать в себе все более новые качества. Сейчас меня интересуют более прозаические вопросы. И первый, самый главный – как мне быть дальше? По себе чувствую, что уже сегодня готов идти куда угодно. А вот куда? Где жить? Во что одеваться? Где взять на это средства? Чем заниматься? Как подтвердить то, что я умею делать? Как влиться в общество? Видите, миллион вопросов и ни одного ответа. У меня здесь нет ни одного знакомого человека, и я не знаю ничего. Новорождённому младенцу намного лучше, чем мне. А что если полиция не найдёт моих родственников или знакомых? У меня даже документов нет, и я не знаю, кто я такой.
В это время в кабинет вошла Марфа Никаноровна с подносом, на котором был накрыт чай на полдник.
– Вы извините, Иннокентий Петрович, – сказала она, – я нечаянно услышала концовку вашего разговора и хочу сказать, что я живу одна в небольшом доме и могла бы предложить нашему больному снимать комнату в моем доме. С оплатой после того, как он найдёт для себя занятие со средствами для проживания.
– Очень хорошее предложение, Марфа Никаноровна, – сказал доктор, – а я со своей стороны буду помогать в административных вопросах и по мере возможности окажу материальную поддержку.
Я был так растроган, что даже не мог сказать чего-то. Просто приложил левую руку к сердцу и склонил голову в знак признательности.
Моя благодарность была понята и принята, и мы чувствовали себя сообщниками в одном деле.
– Кстати, Иннокентий Петрович, – сказал я, – аспирин эффективен для лечения мигрени, но при болезнях желудка может вызывать воспаление и кровотечение. Аспирин разжижает кровь и помогает при атеросклерозе и тромбофлебите. Помогает и при подагре. Исследования ещё ведутся, но как говорится, доктора знают всё, чтобы не навредить больному.
– Откуда вы всё это знаете? – спросил доктор.
– Не знаю, – сказал я.
Лучше прикрываться отсутствием памяти, чем давать пророчества на будущее.
Перед выпиской я обошёл земскую больницу, удивился её простоте и содержанию в чистом состоянии. Больные в основном из простого народа, а в приёмном отделении всегда толпа больных, идущих с утра и до позднего вечера, и я представляю ту нагрузку, которая была у земских врачей. Часто бывает, что вовремя оказанная небольшая медицинская помощь предотвращает очень сложные заболевания в будущем.
Как говорила мне потом Марфа Никаноровна, она кормила меня и напряжённо думала, что сегодня-завтра меня выпишут и куда я пойду? Без памяти, без одежды, без дома, без документов, без денег. За эти несколько дней она так привыкла ко мне, что уже называла меня своим и где она сможет найти такого другого человека, которого как будто знает целую вечность и может потерять навсегда, если не сделает что-то решительное. Почему она так решила? Она видела, как я спокойно обращаюсь с медицинскими терминами, названиями лекарств и методикой лечения. А когда Иннокентий Петрович с видом знатока рассказывал мне, как производится электрификация, то видела мою снисходительную улыбку как человека, который прекрасно понимает в электричестве и может прочитать лекцию по этому вопросу. Поэтому она и предложила свою помощь в устройстве меня на жительство у себя дома и была благодарна Иннокентию Петровичу за его участие. Она прекрасно понимала, что скажут соседи по поводу нахождения в моём доме постороннего мужчины. Но, как говорится, на чужой роток не накинешь платок, что тут ни говори, всё это будет щепками в разгорающийся костёр. Она надеялась, что я вспомню всё забытое, расправлю крылья, стану прекрасным лебедем, который умчит меня её своё царство-государство, где она будет царевной и помощницей во всём.
Глава 6
Интересно и складно пишет полковник Туманов, и сразу становится понятно, почему он так быстро продвинулся в науках и по военной службе. Он ничего мне не говорил, как он служил в Туркмении, но мне кажется, что простому офицеру не с руки заниматься изучением сопредельного языка без возможности общения с носителем его и постоянного совершенствования.
Примерно месяца через три после того, как мне пришлось написать расписку о секретном сотрудничестве с полковником Петровасом, штабс-капитан Туманов в конце присутственного времени достал из своего стола гранёный стакан, засургученную бутылку хлебного вина и порезанные на тарелочку хлеб и колбасу. Аккуратно сбив сургуч с горлышка и откупорив бутылку, он налил вино в стакан, подвинул его мне и сказал:
– Ну, давай, Христофор Иванович, пей до дна за своё будущее.
– Так нельзя же в присутствии водку пить, Ваше благородие, – запротестовал я, – меня же под арест отправят и лычки снимут.
– Не боись, – сказал Олег Васильевич, – я твой начальник и разрешаю тебе выпить.
Чувствую, что дело тут неладное. Мягко капитан стелет, да жёстко придётся спать. Не зря он про будущее заговорил. Вероятно, сократит меня и возьмёт другого, более расторопного и надёжного. Лучше сразу повиниться, как говорят, повинную голову и меч не сечёт.
– Ваше благородие, – говорю ему, – я уже три месяца хожу на секретный доклад к жандармскому полковнику Петровасу, докладываю ему о сохранении военной и государственной тайны, а от меня всё требуют рассказывать, кто и как ругает Его императорское величество и всё его семейство. Вот, теперь делайте со мной что хотите, – и я махом выпил весь стакан горькой, закусив кусочком колбаски. Пропадать так с музыкой.
– Садись, – коротко сказал Олег Васильевич. – Я давно по твоему поведению понял, что на тебя взвалили груз, который тебе тяжело и неприятно нести. Второе, ты никогда не бегал в канцелярию, всё нужное курьер приносил сам, а тут три раза и примерно в один и тот же день по числу и по названию, и приходил оттуда без бумаг и раскрасневшийся как от вранья. Погоди, тебе ещё вознаграждение будут давать в тридцать сребреников и расписку писать за то, что получил их.
– Да я никогда…, – вскочил я со стула.
– Сиди, – приказал мне Олег Васильевич. – Нужно всё сущее использовать в своих целях. Любую, направленную на тебя силу, нужно перехватить и использовать её как дополнение к своим усилиям. Усекаешь, к чему я это говорю?